Два с половиной часа спустя мы вышли в Местре, чадящем, со зловонным дыханием нефтеналивном порту всей северной Италии. Возможно ли, чтобы Венеция жила рука об руку с этим ужасом? Невдалеке был виден Понте делла Либерта, Мост Свободы, в пять миль длиной, подымающийся на скудные пятнадцать футов над водами, отрезающими Венецию от terra firma, сухой земли. Мы почти дома. Наступил полдень, солнце высоко, и лагуна, как большое зеркало, сверкала и слепила. Мы перекусили в небольшом баре на автостоянке, пока ждали паром, который перевезет нас на Лидо.
Дальше было сорокаминутное путешествие на «Марко Поло» через лагуну и вниз по каналу Джудекка к острову, который называют Lido di Venezia, берегом Венеции. Тысячу триста лет назад здесь жили рыбаки и крестьяне. Я знала, что теперь это морской курорт, куда во времена его расцвета съезжались европейские и американские литераторы, чтобы отдохнуть и поиграть. Я знала, что Маламокко когда-то было римским поселением Метамак, здесь находился один из избирательных округов венецианской республики восьмого столетия, что Лидо — сцена Венецианского кинофестиваля и там есть казино. Фернандо рассказывал мне об острове так часто, что я могла нарисовать в воображении крошечную церковь с простым красным фасадом, смотрящую на лагуну. Я знала, что Фернандо прожил на Лидо почти всю жизнь. Остальному мне предстояло научиться.
После того как паромщик завел автомобиль на паром, мой герой поцеловал меня, долго разглядывал, а потом заявил, что поднимется на палубу покурить. То, что он не пригласил меня с собой, озадачило, но не слишком. Если бы я действительно хотела наверх, то пошла бы. Я откинулась на спинку сиденья, закрыла глаза, пытаясь вспомнить, что должна забыть. Меня ждет работа? Что-то не сделано? Нет. Все в порядке. Ничего не надо делать, возможно, поэтому у меня сложилось ощущение, что я могу все? Автомобиль качался на морских волнах. Я остро чувствовала ритмический рисунок, изменение хода, удар о причал. Фернандо вернулся, и мы съехали на берег.
На острове ощущалась приятная прохлада, мой герой то и дело указывал на местные достопримечательности. Я пыталась припомнить, когда спала в последний раз, и высчитала, что пятьдесят один час назад.
— Пожалуйста, давай сразу домой, — попросила я, не выходя из транса.
Машина свернула на Гран Виале Санта-Мария Элизабета, широкую авеню, протянувшуюся вдоль побережья, потом на тихую улицу позади центра кинофестиваля и шикарного казино, затем в узкую vicolo, аллейку в старых платанах, кроны которых сплетались друг с другом, создавая прохладную галерею. Большие железные ворота открылись на серый внутренний двор, заставленный узкими, на одну машину гаражами. Над гаражами окна в три ряда, большинство из которых были вложены в ножны persiane — рифленых металлических ставней. Все так, как и обещал Фернандо — бункер послевоенной постройки. Во дворе не было никого, кроме очень маленькой женщины неопределенного возраста, которая бросилась к автомобилю, отплясывая тарантеллу.
— Ecco Leda. А вот и Леда, наш привратник, — прокомментировал Фернандо. — Pazza completa. Совсем сумасшедшая.
Женщина пристально смотрела на нас, не пытаясь поздороваться или хотя бы кивнуть головой, и быстро-быстро что-то говорила.
— Ciao, Leda, — обронил Фернандо, не обратив на нее особого внимания и не попытавшись нас познакомить. Леда продолжала, кажется, о том, что не следует слишком долго держать машину у подъезда.
— Buona sera, Leda, Io sono Marlena. Добрый вечер, Леда. Меня зовут Марлена.
— Sei americana? — спросила она. — Вы действительно американка?
— Si, sono americana.
— Mi sembra più francese. Вы больше похожи на француженку, — сказала она, скорее всего, подразумевая мое марсианское происхождение. Мы разгружались, она плясала тарантеллу. Я ловила на себе быстрые взгляды оливково-черных глаз, зорких, как у ястреба. Она была похожа на злобного тролля. За следующие три года я никогда не слышала ее смех, только вопли, чаще всего она кричала, потрясая кулачками. Я еще узнаю, что зубы она надевает только на мессу. Но это случится позже. А сейчас мне казалось, что злые силы можно укротить при помощи вежливости и плитки шоколада.
Пока мы разгружали и таскали к лифту багаж, мимо прошли несколько жильцов.
— Buon giorno. Buona sera. — Диалоги разнообразием не блистали.
По-моему, мы спокойно могли таскать трупы, никто бы не взволновался. Заканчивая разгрузку, я случайно посмотрела вверх и заметила множество открытых ставней. L’americana и arrivata. Прибытие американки. Бесплатное кино, не хватает только встречающих.
Лифт — конструкция, способная рассказать историю дома. После пятидесяти лет перевозки курящего человеческого груза в его атмосфере не осталось кислорода. Он с натугой тащил багаж наверх, гремя всеми своими частями. Тросы лифта скрипели и скрежетали под весом более чем одного человека. Я прочитала, что можно перевозить не больше трехсот килограммов. Мы отправляли сумки партиями, а сами в это время бежали три пролета, чтобы встретить их у двери в квартиру. И так шесть раз. Фернандо мужественно распахнул передо мной дверь со словами:
— Ecco la casuccia. Узри сей маленький дом.
Поначалу я ничего не могла разглядеть, кроме очертаний коробок и картонных ящиков, которые, кажется, были повсюду. Переселение перед Всемирным потопом. Когда Фернандо включил свет, я решила, что это шутка. Я надеялась, что это шутка. Он привел меня в заброшенный чулан просто ради смеха, и что мне оставалось? Я стояла и хихикала: «Che bellezza. Как мило», — спрятав лицо в ладони и покачивая головой. Возможно, теперь появится добрая старая леди, прижмет меня к груди и проводит в настоящий дом. Я узнала свой почерк на одной из коробок, и стало ясно, что другого дома мне не предложат. Отбросим тщеславие, это место — логово аскета, убогая хижина псалмопевца. Здесь мог бы жить Савонарола, пыль, по крайней мере, никто не убирал со времен Средневековья. Я приехала, чтобы поселиться во мраке. До меня начало доходить истинное значение слова «жалюзи».
Квартира была удивительно мала, и я подумала, что, наверное, это к лучшему, крошечный холодный дом легче привести в порядок, чем большой. Фернандо обнял меня. Потом мы открыли ставни и впустили теплый воздух и солнечный свет. Кухня напоминала ячейку. В спальне обнаружились bizarre, восточный ковер, покрывающий стену, коллекция старых лыжных медалей, висевшая на ржавых крюках в форме когтей, и, как пыльные привидения, колыхались лохмотья занавесок на застекленной двери, выходящей на террасу, заваленную канистрами с краской. Кровать — двойной матрац на полу, массивная резная спинка просто прислонена к стене. По ванне передвигаться рекомендовалось с опаской, чтобы не споткнуться на выломанных плитках. Я заметила, что шланг стиральной машины выведен прямо в ванну. В квартире были еще три крошечные комнаты, настолько ужасные, что инспектировать их у меня уже не осталось сил. Я не обнаружила никаких приготовлений к прибытию долгожданной невесты. И фраза «Потерпи немного, потом все переделаешь по-своему» извинением точно не звучала.
Фернандо никогда не приукрашивал обстоятельств своей жизни. Квартира была местом, где он спал, смотрел телевизор, принимал душ. И если я не могла оправиться от шока, то это мои проблемы. Хорошо, что Фернандо знал — я приехала в Италию ради него, а не ради его дома. Здание найти проще, чем близкого человека, рассуждала я. Мне пришла на память история, случившаяся, когда я жила в Калифорнии. Джеффри был процветающим акушером, он безумно любил Сару, художника на вольных хлебах, а Сара любила его. После нескольких лет безоблачного существования он оставил Сару ради офтальмолога, чрезвычайно успешного, на которой немедленно женился. Его поступок не имел к чувствам никакого отношения. С доктором, объяснил он, у него будет лучший дом. Таким образом, Джеффри женился на доме. Эта мысль меня успокоила. Я даже перестала вспоминать свою чудную французскую кровать с балдахином. Я хотела бы выпить приличного вина из красивого бокала. Мне нужна ванна и свечи. Мне необходимо поспать. Когда мы приступили к освобождению места на кровати, Фернандо повторил то, что говорил еще в Сент-Луисе.
— Теперь ты убедилась, здесь un pò di cosette da fare qui, требуется навести небольшой порядок.
Луна, похожая на серп, заглядывала в крошечное, высоко расположенное окно спальни. Я сосредоточилась на ней, пытаясь унять расходившиеся нервы. Я слишком устала, поэтому не могла уснуть. Я все еще в самолете, в автомобиле, на пароме. Я медленно перебирала события дня. Где-то в пути закончилась одна жизнь и началась другая. Будто незаметно для себя я прошла сквозь зеркало. Фернандо спал, я чувствовала его теплое дыхание. Я тихонько запела: «Я не могу перестать любить тебя». Если сны, которые снятся перед пробуждением, правдивы, то каковы те, что снятся перед сном? Я погрузилась в полусон. Полуправду?
