Стивен Крейн - Алый знак доблести

Потом он чуть не увяз в болоте. Пришлось перескакивать с одной поросшей мхом кочки на другую, стараясь не провалиться в маслянистую жижу. Остановившись на минуту, чтобы осмотреться, он заметил какого-то зверька, который нырнул в черную воду и тут же вынырнул с поблескивающей рыбкой в зубах.

Юноша снова углубился в чащобу. Когда он наступал на ветки, они трещали так громко, что совсем заглушали канонаду. Он пробирался в густой тени, надеясь отыскать тень еще гуще.

Наконец он подошел к месту, где деревья, встав в круг и сомкнув наверху ветви, образовали своеобразную часовню. Он осторожно раздвинул зеленые двери и вошел. Хвоя мягким коричневым ковром устилала землю. Все было погружено в торжественно-молитвенный полумрак.

Едва перешагнув порог, юноша замер, пораженный ужасом,- он увидел нечто.

На него смотрел мертвец, который сидел, прислонясь к столпообразному дереву. Труп был облачен в мундир, некогда синий, а теперь выцветший до уныло-зеленого оттенка. Неподвижные глаза были студенисты, как у дохлой рыбы. Рот разинут. И уже не красен, а отвратительно желт. Серые щеки усеяны торопливыми муравьишками. Один из них волочил пучок чего-то по верхней губе мертвеца.

Оказавшись лицом к лицу с этим нечто, юноша пронзительно вскрикнул. На несколько мгновений оцепенел. И продолжал смотреть в остекленелые глаза. Мертвец и живой обменялись долгим взглядом. Затем юноша осторожно пошарил рукой позади себя и нащупал древесный ствол. Держась за него, стал шаг за шагом отступать, по-прежнему обратившись лицом к трупу. Он боялся, что, стоит ему отвернуться, тот вскочит и беззвучно погонится за ним.

Ветви преграждали ему дорогу, грозили оттолкнуть к мертвецу. Ноги беспомощно цеплялись за кусты терновника, и все это рождало в нем необъяснимое ощущение, будто он касается трупа. Его рука на мертвом теле - от этой мысли юношу била дрожь.

Все же ему удалось порвать цепи, мешавшие бежать из этого места, и он помчался напролом через кустарник. Его преследовало зрелище черных муравьев, которые алчно копошились на серых щеках и до ужаса близко подбирались к глазам.

Потом он остановился, тяжело дыша, ловя ртом воздух, и прислушался. Ему чудилось, что из мертвой глотки вот-вот вырвется хриплый голос и осыпет его клекочущей очередью чудовищных угроз.

Деревья у входа в часовню что-то молитвенно бормотали, колеблемые легким ветерком. В обители мертвеца воцарилось скорбное безмолвие.

Деревья начали тихонько напевать гимн сумерек. Солнце скатилось к горизонту, и его косые бронзовые лучи озарили лес. Насекомые вдруг перестали скрежетать; казалось, они благоговейно примолкли, опустив хоботки долу. Тишину нарушал только хор мелодично ноющих деревьев.

Внезапно в безмолвие вторгся оглушительный шум. Откуда-то издалека донесся кровожадный рев.

Юноша остолбенел. Чудовищная мешанина звуков пригвоздила его к месту. Впечатление было такое, точно раскалываются небесные светила. Тарахтение ружейной стрельбы вплеталось в бухающие разрывы снарядов.

Мысли его заметались. Враждующие армии представились ему в образе двух сцепившихся пантер. Он прислушался. Потом побежал в ту сторону, где шел бой. Юноша понимал, какая ирония скрыта в том, что он торопится сейчас туда, откуда жаждал поскорее уйти. И возражал себе приблизительно так: если станет известно, что с минуты на минуту земля врежется в луну, многие, несомненно, полезут на крыши, дабы ноочию увидеть их столкновение.

На бегу он обнаружил, что лес перестал петь, словно обратил наконец внимание на посторонние звуки. Деревья смолкли и замерли. Все кругом прислушивалось к греску и грохоту, к ошеломляющим громовым раскатам. Сливаясь в единый хор, они гремели над тихой землей.

И тут ему пришло в голову, что сражение, в котором он принял участие, в общем-то было всего-навсего ленивой перестрелкой. Судя по доносившемуся рохотанию, вряд ли он представляет себе, что такое настоящий бой. Такие оглушительные звуки могут сопровождать только битву небесных воинств, чьи полчища схватились в воздухе не на жизнь, а на смерть.

Он понял, что и его товарищи, и он сам довольно нелепо судили об этой стычке с противником. Они так серьезно отнеслись и к своим, и к вражеским отрядам, вообразили, будто им дано решить исход войны. Маленькие человечки, уверившие себя, что вырезают свои имена на нетленных бронзовых табличках, а память о свершенных подвигах запечатлевают в сердцах сограждан, меж тем как в действительности газеты сообщат об этом деле петитом под невыразительным заголовком. Но понял он и то, что только такое отношение правильно, иначе все солдаты, кроме самых отпетых и отчаянных, превратились бы в дезертиров.

Он прибавил шагу. Хотелось поскорей подойти к опушке и, стоя за деревьями, взглянуть на побоище. В его мозгу проносились картины потрясающих сражений. Мысль, столько времени сосредоточенная на них, научилась рождать зрительные образы. Грохот был словно голос ведущего повествование красноречивого рассказчика.

Порою терновник, встав сплошной стеной, пытался не пропустить его. Деревья протягивали руки и преграждали путь. Лес, недавно столь враждебный, теперь хотел оберечь, и это наполняло юношу сладкой болью. Видно, Природа еще не собиралась убивать его.

Но он упрямо обходил препятствия и добрался до места, откуда видны были длинные серые полотнища дыма над полем боя. Голоса пушек приводили его в содрогание. Ружейная стрельба, то вздымаясь длинной волной, то опадая, закладывала уши. Он остановился и несколько секунд вглядывался в даль. Глаза у него чуть не вылезали из орбит. Полные невыразимого страха, они смотрели туда, где гремел бой.

Юноша снова зашагал вперед. Битва представлялась ему огромной безжалостной машиной, которая неустанно перемалывает людей. Ее сложность и мощь, черное дело, которое она творила, гипнотизировали его. Он должен подойти как можно ближе и посмотреть на это производство трупов.

Он дошел до какого-то забора и тут же перескочил через него. Увидел, что всюду по земле разбросаны ружья и одежда. В луже валялась скомканная газета. Уткнувшись лицом в руку, лежал мертвый солдат. Поодаль несколько трупов собрались в угрюмый круг. Все было залито палящими солнечными лучами. Ему стало не по себе, точно он вторгся в чужие владения. Этот клочок земли, откуда бой уже откатился, принадлежал мертвецам, и юноша поторопился уйти, смутно опасаясь, что вдруг одна из этих раздувшихся фигур встанет во весь рост и прикажет ему убираться прочь.

В конце концов он все же вышел на дорогу и увидел вдалеке мечущиеся темные пятна воинских частей, окаймленные дымом. Дорогу запрудила окровавленная толпа раненых, бредущих в тыл. Они ругались, стонали, вскрикивали. Воздух по-прежнему гудел от грохочущего прибоя звуков - под его напором, казалось, вот-вот закачается земля. С мужественными фразами орудий и презрительными репликами ружей сливался дикий рев наступающих. И оттуда, где рождалась эта оглушительная свистопляска, лился, не иссякая, поток изувеченных людей.

У какого-то раненого башмак был полон крови. Он прыгал на одной ноге, как расшалившийся школьник. И при этом истерически смеялся.

Другой бранился, божась, что ему прострелили руку только из-за дурацкой нераспорядительности командующего армией. Третий шагал, самодовольно выпятив грудь - точная копия тамбурмажора. На лице застыла жуткая гримаса приправленной весельем боли. Срывающимся дискантом он на ходу выкрикивал куплеты:

Эх, заводи победную,

Пуль у нас полно!

Два десятка мертвяков

Запекли в… пирог!

Многие ковыляли и подпрыгивали в такт мотиву.

Шел в этой толпе раненый солдат, чье лицо отметила серая печать смерти. Рот у него был крепко сжат, зубы стиснуты. Скрещенные на груди руки обагряла кровь. Он как будто ожидал удобной минуты, чтобы грохнуться наземь. Двигался солдат так, словно при жизни превратился в призрак; горящий его взор был устремлен в неведомое.

Иные брели неохотно, проклинали свои раны, винили в них всех и вся.

Двое рядовых несли офицера. Тот непрерывно бушевал:

- Джонсон, да не тряси ты меня так, болван чертов! - кричал он.- Нога у меня не железная, понимаешь ты это? Не умеешь нести по-человечески, убирайся к дьяволу, пусть несет кто-нибудь другой.

Он орал на медлительную толпу раненых, загораживающих дорогу его носильщикам.

- Да пропустите же, будьте вы все прокляты! Сию минуту пропустите!

Солдаты нехотя расступались, отходили к обочинам. Пока офицера несли мимо них, они отпускали ехидные замечания на его счет. Взбешенный, он выкрикивал угрозы, а они посылали его к чертям в пекло.

Один из носильщиков, согнувшийся под тяжестью офицера, сильно толкнул плечом призрачного солдата, чей взор был устремлен в неведомое.