В ее голове крутилась одна и та же мысль: «Если мои родители не любят меня, наверное, со мной что-то не так».
Когда Антуанетта смотрелась в зеркало, она всегда видела там не то, что было на самом деле. В своем отражении она находила лишь непривлекательные черты. Вместо жертвы видела виновни-
цу. Вместо очаровательной девушки казалась себе достойной лишь отказа.
Почему же она не протестовала? Почему не собрала вещи и не уехала? Лишь став взрослой, я поняла причину. Глубокое чувство горя так сильно истощает ум, что человек становится временно недееспособным. Неспособность ясно мыслить затрудняет принятие даже самых простых решений, не говоря уже о планировании ухода из дому. Антуанетта была парализована отчаянием.
Если бы только она могла уйти и больше никогда не видеть родителей. Но ей еще не было и восемнадцати. К тому же это происходило в эпоху, когда не было принято, чтобы подростки покидали родительский дом и снимали жилье. Она чувствовала себя в безопасности лишь в краткие моменты жизни и не осмеливалась вступать в конфликт с родителями, закованная свинцовыми кандалами страха. Но какой бы несчастной ни была ее жизнь дома, неизвестность пугала ее еще больше.
Антуанетта считала, что для того, чтобы казаться нормальной, она должна быть частью семьи. Ни одна из ее знакомых девушек не жила отдельно от родителей. К тому же в те годы она не только мечтала об общении со сверстниками на равных, но и лелеяла планы на будущее. Антуанетта надеялась, что, если ее отец выйдет на работу и станет вносить свой вклад в семейный бюджет, Рут не будет так сильно зависеть от ее доходов.
Антуанетта думала, что, если с ее плеч спадет этот груз ответственности, она сможет пойти на курсы секретарей. Проработав в Батлинзе весь летний сезон, она сумела бы набрать необходимую сумму, прибавив ее к уже имеющимся сбережениям. Этих денег хватило бы на целый год обучения в колледже, а после получения диплома она стала бы свободной и смогла бы уехать из дому навсегда.
Вспоминая прошлое, я отчетливо представляла все эти мысли и переживания о будущем.
Мои руки тряслись от желания вернуться в прошлое и постучать в окно своего дома. Мне хотелось защитить эту девочку и показать ей, куда могли бы привести ее спутанные мысли. Поток воспоминаний увлек меня, пронес сквозь двери, и я очутилась в своей прежней комнате. Словно и не было этих десятилетий за моими плечами. Я снова находилась рядом с девочкой-подростком, с которой у нас было одно прошлое.
Я смотрела в ее затравленные глаза. Она чувствовала, что ее любимый дом оказался ловушкой и что у нее нет выбора. И хотя нас разделяла пропасть из множества лет, мне очень хотелось, чтобы она услышала меня.
— Уезжай! — тихо умоляла я. — Послушай меня! Уезжай прямо сейчас! Пока мать на работе, собери свои вещи и уходи! Ты не знаешь, что случится с тобой, если ты останешься, но я-то знаю.
Отложи свое образование до лучших времен — ты еще успеешь, когда станешь старше. Если ты останешься, они разрушат твою психику, Антуанетта. Твоя мать никогда не станет защищать тебя. Поверь мне, будет только хуже.
Антуанетта наклонилась, чтобы почесать за ухом свою собаку. Она не слышала голос из будущего. До меня доносилось тиканье часов, безжалостно идущих вперед. К сожалению, время нельзя повернуть вспять, и, зная это, я заплакала от жалости к ней.
И снова пришли воспоминания. Я видела, как мать отправила Антуанетту встречать отца. Я чувствовала, как она борется, отчаянно цепляясь за свою индивидуальность. Она сопротивлялась полному подчинению своим родителям, и я снова слышала грубый голос отца, мгновенно пресекавший любые ее попытки.
Воспоминания о невинных танцах тех времен вызвали на моем лице грустную улыбку. С ностальгией моя память рисовала картины развивающейся молодежной культуры, неотделимо связанной с моим поколением, и я почувствовала печаль при мысли, как, будучи подростком, я пыталась создать нормальную жизнь.
Я снова ощутила ее одиночество.
Антуанетта создала новую личность и спряталась за ее спиной. Эта девочка любила тусовки и дискотеки, могла обмануть своих подруг, но не себя. Она жила в постоянном страхе, что ей начнут задавать вопросы о ее прошлом, ее семье. Если бы это случилось, она была уверена, ее обман раскрылся бы. Это были страхи, не свойственные нормальному подростку. Антуанетта стала выпивать, считая алкоголь своим другом, помогающим уменьшить страдания. А потом, когда он превратился в ее врага, она боролась, чтобы снизить его власть над ней.
Мое уныние сменилось приступом гнева на двух людей, которые лишили детства собственного ребенка. Я глубоко затянулась сигаретой, гневно стряхивая пепел в растущую в пепельнице горку окурков, и мне в голову пришла еще одна мысль.
Мой отец умер. Он уже не мог вернуться в этот дом. В столе я обнаружила его бумажник, в котором оставались деньги на непредвиденные расходы. Мне в голову неожиданно пришла идея, и на лице появилась улыбка. На что же мне потратить эти деньги? На что он больше всего ненавидел тратить деньги? Определенно, одной из таких вещей были рестораны. Я вспомнила, как моей матери хотелось сходить в какой-нибудь фешенебельный ресторан, и каждый раз отец презрительно фыркал и говорил, что это значит выбросить на ветер его кровные денежки, которые он зарабатывал тяжким трудом.
— Ну, сегодня он все же заплатит за обед! — воскликнула я и набрала мобильный номер своей подруги.
Она приехала в Ирландию, чтобы поддержать меня и помочь организовать мне похороны отца. Она остановилась в отеле неподалеку. Пока я звонила ей, мой ум лихорадочно искал другие кощунства, которые могли бы свести с ума моего отца и вызвать в нем приступ гнева. Женщина за рулем его ярко-красного блестящего автомобиля, припаркованного снаружи, точно взбесила бы отца. Прекрасно, так мы и сделаем, думала я с ликованием.
Когда моя подруга подошла к телефону, я выпалила:
— Как ты смотришь на то, чтобы пообедать в каком-нибудь ресторане? Очень милом и страшно дорогом. Я плачу. Заеду за тобой через двадцать минут.
Потом я позвонила своему страховому брокеру в Лондон, и последний звонок был в ресторан, чтобы заказать столик на двоих. Затем, взяв ключи от машины отца, которые были заботливо оставлены на столе, я быстрым шагом вышла из дому, торжествуя, вставила ключ в замок зажигания, включила радио на полную громкость и тронулась с места.
После того как я забрала подругу, мы медленно двинулись по широкой дороге вдоль океана, ведущей к Мостовой Гигантов. В отличие от Англии, ландшафт Северной Ирландии почти не изменился с тех пор, как я впервые приехала сюда ребенком. Здесь не было построено множества новых домов или многоэтажек. Напротив, местность была красива, как и прежде. Мы ехали по дороге, с замиранием сердца разглядывая пейзаж из зеленых холмов с левой стороны и девственные пляжи с правой. Я заметила несколько фигур в теплой одежде, подгоняемых порывами свежего ветра с Атлантического океана, и жадных чаек, стремительно падающих вниз в поисках еды.
Открыв окно, чтобы глотнуть свежего морского воздуха, я услышала плеск волн, разбивающихся о берег. Это была та Ирландия, которую я любила, та страна, частью которой я могла бы себя ощущать, если бы не мое прошлое.
Мы проезжали крошечные деревушки с маленькими одноэтажными домиками вдоль дороги. Вместо рыжеволосых детишек времен моей юности, в оборванной одежде, с обветренными ногами, торчащими из резиновых сапог, я видела детей в модных одежках, гонявших на блестящих велосипедах или скейтах.
Висящие корзины с цветами, украшающие свежевыкрашенные пабы, заявляли, что теперь они перестали быть исключительно мужской территорией.
Мы прибыли к месту нашего назначения — в маленький морской городок, где помимо ящиков и корзин с цветами на окнах улицы пестрели рекламными вывесками с надписью «Ресторан-паб». Северная Ирландия двигалась навстречу двадцать первому столетию.
Мы остановились напротив дома в викторианском стиле из серого камня с двумя входами. Хотя его строгий внешний вид не изменился, несколько десятков лет назад он был переоборудован в уютный ресторан.
Мы вошли внутрь и словно попали в другое время. Темный интерьер из дерева и тяжелая мебель почти не изменились с тех пор, как я была здесь последний раз, почти тридцать лет назад. Тогда меня приглашал молодой человек, которому хотелось произвести впечатление. Не привыкшая к такой роскоши, я долго изучала меню, выискивая какое-нибудь знакомое блюдо. А затем мучилась от нерешительности, не зная, какой прибор взять первым. В тот раз я заказала котлеты по-киевски и бутылку вина «Матеус Розе». В то время это казалось мне верхом изысканности. Теперь я привыкла к дорогим ресторанам, и меню меня больше не пугает.
Я уверенно вошла и осмотрелась по сторонам. Обои в полоску эпохи Регентства, темно-зеленые ковры цвета мха и официанты в черно-белой одежде разбавляли старинную атмосферу. Те посетители, которые искали превосходства в меню модных блюд, сюда захаживали редко, предпочитая интерьеры из стекла и металла.
