— Здоровеньки були! — Отец тепло с нами поздоровался. — Пока ничого нового. Отлични яблука! Гляньте! — Он поставил перед нами блюдо с клейким, запеченным в «Тосибе» месивом. — Сегодня нам нужно сходить у библиотеку. Я заказав пару книжек. Дуже заинтересовався техничеським вельтаншавунгом5 — идеологией, шо выражаеться у конструкции новых машин.
Майк был потрясен. Я закатила глаза под потолок. Отец продолжал пахать, прокладывая бурые борозды светлых идей.
— Даже Маркс говорив, шо производственни отношения заключены у самих условиях производства. Возьмем, к примеру, трактор. В девьятнадцятом веке перви трактора собирались у мастерськой одним ремесленником. А сичас они собираються на конвейере, у конце которого стоить чоловек из секундомером. Он замеряе увесь процесс. — (Отец говорил «увесь».) — Шоб повысить эхвективность, робочий должен бильше роботать. А теперь представьте себе человека, пашущего у поле. Он сидить один у кабине. Дергае рычаги, а трактор паше. Чоловек следить за уклоном местности, принимая у ращот особенности почвы и погоду. Но у конце поля стоить другой чоловек из секундомером. Он наблюдае за водителем трактора, отмечае направление его движения и повороты. У такий способ на вспашку поля отводиться определьонне времья, и у соответствии з етим устанавливаеться заработна плата робочего. Вы ж понимаете, шо у нашу эпоху компутеризованного цифрового контроля даже чоловек из секундомером окажеться лишним, а сам секундомер буде встроен у приборну доску.
Отец размахивал перочинным ножом с энергичностью маньяка. Спиралевидные яблочные очистки сползали со стола на ковер и превращались под его ногами в душистую кашицу.
— Это из-за прилива тестостерона, — сказал Майк, когда мы шли вслед за отцом по оживленным субботним улицам Питерборо. — Смотри: спина выпрямилась, артрит отпустил. Мы еле за ним поспеваем.
Так оно и было. Отец бежал впереди, целеустремленно лавируя в толпе. Он направлялся в публичную библиотеку, чтобы взять там книги. Двигался быстрой, шаркающей походкой, наклонив вперед торс, свесив руки по бокам, вытянув голову, стиснув зубы и глядя прямо перед собой.
— Все вы мужики одинаковые. Считаете секс панацеей от всех бед.
— Ну, не от всех, но от очень многих.
— Как это ни странно, когда я рассказываю об этой истории с отцом и Валентиной своим подругам, у всех она вызывает шок. Они представляют себе ранимого старика, которого бессовестно используют. Но все мужчины, с которыми я говорю, — все без исключения, Майк, — (я погрозила ему пальцем), — отвечают мне этими кривыми понимающими ухмылками и довольным хихиканьем. Ну и кобель! Надо же — подцепил такую молоденькую пташку! Вот повезло старику! Пускай чуток развлечется.
— Ты должна признать — пошло ему на пользу.
— Ничего я не хочу признавать.
(С Верой и папой спорить было намного приятнее, чем с Майком. Он всегда раздражал меня своей рассудительностью.)
— Тебе не кажется, что ты рассуждаешь немного пуритански?
— Ничего подобного! — (А если бы даже так?) — Просто он мой отец, и я хочу, чтобы он вел себя как взрослый человек.
— Он и ведет себя как взрослый. В каком-то смысле.
— Никакой он не взрослый, а пацан. Восьмидесятичетырехлетний пацан. Вы оба пацаны. Мырг-мырг. Тык-тык. «Ни фига какие дойки!» Боже ж ты мой! — Я перешла на визг.
— Но ты же видишь, что эта новая связь идет ему на пользу. Она вдохнула в него новую жизнь. Это лишний раз доказывает, что любви все возрасты покорны.
— Ты хочешь сказать, сексу все возрасты покорны.
— Ну не без этого. Твоему папе хочется осуществить мечту каждого мужчины — оказаться в объятиях красивой молодой женщины.
— Мечту каждого мужчины?
В ту ночь мы с Майком спали на разных кроватях.
Отец выписал в библиотеке несколько биографий инженеров девятнадцатого века: Джона Фаулера, Дэвида Грейга, Чарлза Бёррелла и братьев Фискен. По совету Валентининого мужа, интеллигентного политехнического директора, он приступил к исследованиям и начал писать свой эпохальный труд: «Краткую историю тракторов по-украински».
Первый трактор был изобретен неким Джоном Фаулером, квакером — интеллигентным и воздержанным человеком. Он не брал в рот ни капли водки, вина, пива и даже чая и поэтому сохранял удивительную ясность ума. Некоторые даже называли его гением.
Фаулер был добрым человеком и считал трактор средством освобождения трудящихся классов от бессмысленного, изнурительного труда. Тем самым он стремился привить людям любовь к духовной жизни. Денно и нощно корпел он над своими проектами.
Отец писал по-украински, а потом старательно переводил для Майка на английский (папа учил английский и немецкий в институте). Я удивлялась, как хорошо он писал по-английски, хотя иногда мне и приходилось помогать ему с переводом.
Первый трактор, изобретенный Фаулером, не был трактором в собственном смысле слова, поскольку не тащил за собой плуга. Тем не менее это был весьма хитроумный механизм. Трактор Фаулера состоял из двух двигателей, поставленных на противоположных сторонах поля и соединенных канатом, к которому крепились лемеха плуга. Двигатели вращались, а канат тащил плуг через поле — туда и обратно, туда и обратно.
Голос отца то повышался, то понижался, напоминая довольное жужжание осеннего шмеля. В комнате было тепло, она утопала в плодовых ароматах. За окном на поля опускались фиолетовые сумерки. И какой-то трактор медленно ездил туда и обратно — уже распахивал грунт с выжженной стерней.
Несмотря на наши с Верой старания, Валентина со своим сыном Станиславом все-таки вернулась 1 марта в Англию. Они въехали в страну через Рамсгит по шестимесячным туристическим визам. В британском посольстве в Киеве никто не отказал им в получении визы, а в Рамсгите лишь бегло просмотрели паспорта. Добравшись до Питерборо, они поселились у Боба Тернера. Валентина устроилась на работу в гостинице рядом с собором и тотчас же примчалась к отцу с планами насчет женитьбы. Всю эту информацию мне удалось почерпнуть из наших многочасовых телефонных разговоров.
Отец старался не посвящать меня с сестрой в свои планы. Когда мы задавали ему прямой вопрос, он переводил разговор на другую тему, но не умел складно врать, и его легко было подловить. Отец забывал, что именно говорил каждой из нас, и думал, что мы по-прежнему друг с другом не общаемся. Однако мы уже начали делиться информацией.
— Разумеется, Вера, в конце концов он переслал ей эти тысячу восемьсот фунтов. Перевел их на ее банковский счет, и она сняла сразу всю сумму. И все время, пока ее здесь не было, он регулярно перечислял ей деньги.
— Ну, это уже слишком! — Старшая Сестра взяла высокую драматическую ноту. — Наверное, он отдавал ей большую часть пенсии.
— А еще переслал деньги на купейные билеты для нее и Станислава от Львова до Рамсгита. И потом она сказала, что ей нужна дополнительная сумма на транзитную австрийскую визу.
— Все-таки мама была абсолютно права, — сказала Вера. — Ума у него нет.
— Он остановится, когда кончатся деньги.
— Возможно. А может, это только начало.
Отец не только материально поддерживал эту нищую украинскую красавицу, но и оказался вынужден поощрять таланты ее необычайно одаренного сына.
Четырнадцатилетнего Станислава показали независимому психологу, который за умеренную мзду, уплаченную моим отцом, протестировал его коэффициент умственного развития и выписал справку о том, что он гений. На основании этой справки мальчику (между прочим, очень талантливому музыканту — играет на фортепьяно) предложили место в престижной частной школе в Питерборо. (Хотя он, конечно, слишком умен для местной единой школы, подходящей только для батраков.)
Сестра, заплатившая кучу денег за то, чтобы устроить своих необычайно одаренных дочерей в аристократическую школу, была возмущена. Я, отправившая свою необычайно одаренную дочь в местную единую школу, тоже была возмущена. Наша ярость весело закипала, перетекая туда и обратно по телефонным проводам. Наконец-то у нас появилось что-то общее.
Объединяло нас и еще одно обстоятельство. Как узнали на своем горьком опыте Ромео и Джульетта, женитьба касается не только самих влюбленных, но и их семей. А мы с Верой не хотели принимать в нашу семью Валентину.
— Давай посмотрим правде в глаза, — сказала Вера. — Мы не хотим, чтобы нашу фамилию носил столь заурядный человек. — (Это не я сказала.)
— Перестань, Вера. В нашей семье нет ничего незаурядного. Мы — обычная семья, как все.
Я начала оспаривать у Старшей Сестры должность самозваного стража истории нашей семьи. Ей это не понравилось.
