Ранение вряд ли легкое. Если прицельная пуля.
Известие нас оглушило. Слишком неожиданно!.. Все трое мы смолкли. Долго молчим. Просто курим. Притихшее трио, как говорит Коля Гусарцев… Ранить могут каждого, война! Но ведь у Хворя все ранения легкие – ведь он как заговоренный! Основной проводник колонн в сторону Шали-Ведено. Наш выручальщик и наш любимчик славы. Заодно любимчик медсестер, герой и немного хвастун!
Что дальше?.. Все трое думаем, не знак ли будущих потерь… Мелких… Крупных… Теперь открывай ворота!.. Моя жена как раз звонила, что зашла вчера в церковь и молилась. В городишке (что у большой реки) нашлась маленькая церковь. Но холодная… Жена мерзла, долго сидела там на стульчике.
– Ну-ну, мужики! – прикрикиваю я на них, на себя и на нашу длящуюся тишину… – Ну-ну!
Молчат.
– Есть же и другие неплохие проводники. Жизнь продолжается, – повторяю я им пожестче, по-деловому.
Я не хотел при них звонить насчет Хворя в госпиталь. Двоякое осторожное чувство. Мало ли что там!.. Не хотел дополнительной плохой информации… К тому же у меня дрожали руки. Я даже сунул руки в карманы… Дружба с Хворем была для меня даром небес. Даром – и задаром. Ни за что… Настоящая дружба! Хотя общались мы с ним мимоходом. Пять-шесть слов.
Когда-то я помог капитану Хворостинину по мелочи, кажется, с соляркой. Пустяк… Но этого хватило. Настоящая дружба всегда задаром. С тех пор сотню раз я пристраивал свою горючку в его разномастные колонны. Я и видел-то Хворя обычно на дороге… в основном на дороге… в эти пыльные, грязные, крикливые минуты. Когда в его колонну пристраивается мой бензовоз. Мои грузовики… Издалека его видел. В джипе… Или стоит на дороге, орет на БТРы… Никто ни фига не слышит. Рев машин. Крики… Диалог сказочный!.. Только рукой помашем друг другу – вот вся дружба. Издалека…
Щупловатый! Тонкокостный!.. Капитанишка!.. Ах, нет, он уже майор. Но как же долго его придерживали. Ревновали… Смелый и знаменитый должен быть нелюбим начальством. Логика войны… Ну, прямо Чапаев или Чкалов, – а зачем Чапаеву или Чкалову лишняя звездочка, если у него слава!.. Всегда в камуфляже. Голосок, конечно, у него мог быть погуще… Для большинства так и остался капитаном Хворостининым. Чеченцы его звали просто Хворь.
И не берут его прицельные пули, и облетают его осколки! Интуитивный проводник колонн!.. Сталкер!.. Гениальный хозяин чеченских ущелий!.. Сгусток героизма!.. Как только не писали о нем в армейских газетенках. Но для меня это ничто. Просто шумливая болтовня… Впрочем, приятный привкус нашей дружбы. И я эту издалекую дружбу ел, что называется, большой ложкой.
Хворь мне помогал, не зная (или делая вид, что не зная) про каждую десятую бочку – про мой бизнес. Он просто проводил очередную колонну, а с ней мои грузовики. Он снабжал армию горючкой. Вот и все. Зачем гениальному человеку знать подробности?.. Незачем… Зачем орлу с высоты видеть чужие (да и свои) какашки на ветках деревьев?.. Орел видит вровень. Орел видит горы. Отдаленные вершины на Северном Кавказе бывают красивы. Очень! Дух захватывает… Разумеется, всякий не прочь побыть орлом в этой жизни. И я тоже не прочь. Но, увы, сначала надо дожить жизнь майором Жилиным.
– Звони, Александр Сергеич… Звони, – говорит негромко Руслан.
И Гусарцев со вздохом:
– Звони, Саша.
Однако меня все еще тормозило. Парадокс: мне приятно, что мне больно. Вот ранили Хворостинина – и мне по-настоящему больно. Только так и чувствуешь, что там, в госпитале, – друг. Боль завораживает. Боль остра и сладка.
Ага! И Руслан переживает за раненого Хворя. (А не только за очевидный уже сейчас убыток наших денег.) За врага, в сущности, переживает – за удачливого вояку-врага… за федерала!
И когда я вынимаю мобильник, а Коля Гусарцев кричит с удивлением: “Са-аша!.. У тебя дрожат руки”, – Руслан вскипает благородством и признается:
– У меня бы, Коля, тоже дрожали.
Поколебавшись, с кого – с штабистов или с врачей – начать горький опрос, я вдруг звоню напрямик Хворостинину – и чудо! – слышу его голос. Голос без хрипов… Уже легче!
Спрашиваю его:
– Разве ты бываешь ранен?
– Саша!.. Сам удивляюсь.
– Такой живчик… Тебя же не берет пуля.
– Вот именно!
– Может, осколок?
– Да-а!.. Какая-то ошибка в природе. Сбой.
Мы с ним посмеиваемся. Мы еще и тезки. Ему особенно идет имя Александр!
– Как ты, Саша?.. Как твой склад, как твои бесценные бочки?
А я все не решаюсь и не спрашиваю, – что за ранение и как он дальше.
А Хворь про бочки…
– Что бочки!.. – сердито говорю я. – А вот люди!.. Ты вот давай поправляйся… Люди уже гроша не стоят!
И я коротенько рассказываю ему о пьяных солдатах-новобранцах, остановленных чичами на дороге. О голых солдатских задницах… Выставленных на обзор прямо с грузовика!.. Комедия. И о том, как среди этой дешевой комедии едва-едва не пристрелили. Меня… А заодно и Руслана.
– Нуу! – Хворь в голос смеется. – Едва-едва – это, Саша, не в счет!
Он может смеяться!.. Возможно, не всё так плохо… Но как раз теперь, когда я решаюсь спросить всерьез, голос Хворя сдает… Слабеет. Я даже подумал, что дело в телефоне. Что в звуковое поле влезли вертолеты… Или другая техническая муть.
Из пустоты объявляется незнакомый голос.
– Майор Жилин?.. Больной не может говорить долго. Раненый тем более… Я врач. Я перезвоню вам.
О нашей дружбе знали. Даже врачи. Я со своей особой, складской славой и Хворь со своей большой, звучной, громкой!.. Можно и так дружить. Оставаясь на равных… Он раз за разом меня выручал, а я?.. А я – ничего. Я ему – ноль. Настоящая дружба!
Врач перезвонил через две минуты и был предельно краток – раненому Хворостинину сегодня же назначат день операции. Что за операция?.. Посмотрим… Возможно, операций будет несколько.
Вот и весь разговор.
Врач важничает. Мы же должны его понимать… Его занятость… Он устал противостоять, он измучен толпами спрашивающих!
Гусарцев толкает Руслана, а Руслан меня – про ранение? Про пулю?
– Тяжелое ранение? – успеваю спросить я.
– Плохое, – отвечает врач очень-очень тихо.
Он, видно, уже отошел с мобильником в сторону. Может, к окну… Подальше от бодрячка-героя. Который завтра-послезавтра на столе под скальпелем забудет все свои подвиги. Лишь бы выжить.
Я уже с расстояния услышал, как бухают бочки друг о друга. Что за гнусные, тюремные звуки!.. Второй пакгауз. Автоподъемник сломался?
– Сломался… К обеду починим, – привычно говорит Крамаренко.
Он же предлагает:
– Т-рищ майор. Может, хоть Пака перебросим на погрузку?
Кореец Пак – наш писарь.
– Пак цыпленок.
– Вот и пусть хотя бы сидит с карандашом на погрузке.
Но я не согласился. Пусть сидит на своем с бумагами. Самое время проверок… А тихий Пак любых и разных нагрянувших к нам проверяльщиков делает довольными сверх! Это его какая-то особая красота бумаг и бумажек. Проверяльщики даже возбуждаются. Им хочется Пака съесть! Я по глазам видел… Чистое, без помарок, уверенное письмо корейца. Цифирка к цифирке, вязь.
Когда Пак первый раз положил передо мной и Крамаренкой опись пакгаузов… накладные… приход-расход… и прочее, Крамаренко стоял и смотрел, разинув рот. Возможно, я тоже… Боже мой!.. Как идеально у корейца устроен наш мир. То есть, в бумагах. То есть, отражение нашего мира. Империя порядка… Чудо!.. Опись напомнила мне старинные кружева, которые я видел однажды на рынке. Вынесенные случаем на продажу, уже пожелтевшие, они притягивали взгляд. Ажур… Они были не из нашего времени. Их так и не купили.
Нет-нет, пусть трудится. Пусть сидит сиднем. В своем восьмом пакгаузе… Пусть, как всегда, сам один и перед ним только стакан солдатского компота… Пак приносит свой компот с обеда. И пьет компот экономно, долго. Редкими глотками… На миг отрываясь от бумаг. Не зря мы его выдернули из грузчиков на чистенькую работенку. Пиши, кореец!
Я завернул за второй склад.
Там уже не слышен грохот бочек. Там у меня существует моя лунная полянка. Уединенное место… Стол вкопан прямо посреди распахнувшихся, расступившихся кустов… Скамейка для задницы и для уставших ног. Полянка почти в полный круг огорожена колким боярышником. Боярышник – сам по себе тоже ажур. Ажур природы. Тоже старинный и непродажный (непролазный).
Без помех. Без людей… Тоже пядь земли. Отсюда поздними вечерами (а то и ночью) я звоню жене. Здесь хорошо… Наши ласковые и притаенные разговоры. Иногда долгие.
Но был день.
Я позвонил и лишь кратко дал знать, чтобы она пока что не начинала покупать стройматериалы для хозблока. Надо выждать… Потому что (я дал это понять) с деньгами, скорее всего, будет задержка.
– Саша… Это надолго?
– На время.
Жена спросила, почему, и, как обычно в неожиданных или трудно прогнозируемых случаях, я ответил одним словом – бизнес!..
Перечень потерь, начиная с субботней атаки чичей.
