Боль странна. Кошка убивает птичку, дорожная авария, пожар… Боль нагрянет, БАХ, и вот она уже – сидит на тебе! Настоящая. И для всех, кто смотрит со стороны, ты выглядишь по-дурацки. Будто вдруг сделался идиотом. От этого нет средства, если только нет знакомого, который соображает, каково тебе и как помочь.
Мы вернулись к машине.
– Я знаю, куда тебя свозить, чтобы ты развеялся, – сказала Ди Ди. Я не ответил. За мною ухаживали, как за инвалидом. Я им и был.
Я попросил Ди Ди остановиться возле бара. По ее выбору. Бармен ее знал.
– Вот здесь, – сказала она мне при входе, – тусуются многие сценаристы. И кое-кто из мелкой театральной публики.
Я невзлюбил их всех немедленно – рассиживают с умными и высокомерными рожами. Взаимоуничтожаются. Хуже нет для писателя – знать другого писателя, а тем паче – нескольких других писателей. Как мухи на одной какашке.
– Давай возьмем столик, – сказал я. Вот он я, писатель на шестьдесят пять долларов в неделю, сижу рядом с другими писателями – теми, что на тысячу долларов в неделю. Лидия, подумал я, я уже близок. Ты еще пожалеешь. Настанет день, и я буду ходить по модным ресторанам и меня станут узнавать. У них заведется особый столик для меня в глубине, поближе к кухне.
Мы взяли себе выпить, и Ди Ди на меня взглянула:
– Ты хорошо вылизываешь. Ты так вылизываешь, как мало кому удается.
– Лидия научила. Потом я добавил несколько штрихов от себя.
Темнокожий мальчуган вскочил и подошел к нашему столику. Ди Ди нас представила. Мальчуган был из Нью-Йорка, писал для «Виллидж войс» и других тамошних газет. Они с Ди Ди немного похлестались громкими именами, а потом он ее спросил:
– А чем твой муж занимается?
– Конюшню держу, – ответил я. – Кулачных бойцов. Четверо хороших мексиканских парней. Плюс один черный, настоящий танцор. Сколько вы весите?
– Сто пятьдесят восемь. Вы сами дрались? Судя по лицу, вам перепало изрядно.
– Перепало изрядно. Можем поставить вас в категорию сто тридцать пять. Мне нужен левша в легком весе.
– Откуда вы узнали, что я левша?
– Сигарету в левой руке держите. Приходите в спортзал на Мейн-стрит. В понедельник с утра. Начнем вас тренировать. Сигареты исключить. Погасите этого сукина сына немедленно!
– Послушайте, чувак, я же писатель. Я работаю на пишущей машинке. Вы никогда ничего моего не читали?
– Я читаю только столичные газеты – про убийства, изнасилования, результаты схваток, авиакатастрофы и Энн Лэндерс.[4]
– Ди Ди, – сказал он, – у меня интервью с Родом Стюартом через полчаса. Мне надо идти. – Он ушел.
Ди Ди заказала нам еще выпить.
– Почему ты не можешь относиться к людям порядочно? – спросила она.
– От страха, – ответил я.
– Вот и приехали, – сказала она и направила машину в ворота голливудского кладбища.
– Мило, – ответил я, – очень мило. О смерти-то я и забыл.
Мы немного поездили. Большинство могил возвышалось над землей. Как маленькие домики с колоннами и парадными ступенями. И в каждом – запертая железная дверь. Ди Ди остановила машину, и мы вышли. Она попробовала одну дверь. Я наблюдал, как у нее при этом виляет зад. Подумал о Ницше. Вот мы какие: германский жеребец и еврейская кобылка. Фатерлянд бы меня обожал.
Мы вернулись к «М. Венцу», и Ди Ди притормозила перед одним из блоков побольше. Тут всех засовывали в стены. Ряды за рядами. У некоторых – цветы в вазочках, но почти все – увядшие. В нишах цветов обычно не было. В иных лежали супруг с супругой, аккуратно, рядышком. В нескольких случаях одна из двойных ниш пустовала и ждала. Во всех покойником был муж.
Ди Ди взяла меня за руку и завела за угол. Вот он, почти в самом низу, Рудольф Валентино.[5] Скончался в 1926-м. Долго не прожил. Я решил дожить до 80. Подумать только: тебе 80, а ебешь 18-летнюю. Только так и обжулить смерть в игре – если тут вообще можно сжульничать.
Ди Ди подняла цветочную вазочку и опустила себе в сумочку. Стандартный прикол. Тащи все, что не привязано. Все принадлежит всем. Мы вышли оттуда, и Ди Ди сказала:
– Я хочу посидеть на лавочке Тайрона Пауэра.[6] Он у меня любимый был. Я его обожала!
Мы пошли и посидели на лавочке Тайрона рядом с могилой. Потом встали и перешли к могиле Дугласа Фербенкса-старшего.[7] Хорошая. Своя лужица пруда перед надгробьем. В пруду плавали кувшинки и головастики. Мы поднялись по какой-то лестнице, и там, за могилой, тоже было где посидеть. Ди Ди и я сели. Я заметил трещину в стенке надгробья: туда и обратно сновали маленькие рыжие муравьи. Я немного понаблюдал за ними, потом обхватил Ди Ди руками и поцеловал – хорошим, долгим-долгим поцелуем. Мы наверняка будем хорошими друзьями.
Ди Ди надо было встретить сына в аэропорту. Тот возвращался домой из Англии на каникулы. Ему 17, рассказала она мне, и его отец – бывший концертный пианист. Но подсел на спиды и кокс, а потом сжег себе пальцы в какой-то аварии. Играть на фортепиано больше не может. Они уже некоторое время в разводе.
Сына звали Ренни. Ди Ди рассказывала ему обо мне по телефону через всю Атлантику. Мы добрались до аэропорта, когда с рейса Ренни уже выпускали пассажиров. Ди Ди и Ренни обнялись. Он был высок и худ, довольно бледен. Прядь волос свисала на один глаз. Мы пожали руки.
Я пошел за багажом, пока Ренни и Ди Ди болтали. Он обращался к ней «мамуля». Когда мы вернулись к машине, он забрался на заднее сиденье и спросил:
– Мамуля, ты забрала мне велик?
– Заказала. Утром возьмем.
– А он хороший, мамуля? Я хочу с десятью скоростями, ручным тормозом и креплениями на педалях.
– Это хороший велосипед, Ренни.
– А ты уверена, что он будет готов?
Мы поехали обратно. Я остался на ночь. У Ренни была своя спальня.
Утром все сидели в обеденном уголке, дожидаясь прихода горничной. Ди Ди в конце концов поднялась сама готовить нам завтрак. Ренни сказал:
– Мамуля, а как разбивают яйцо?
Ди Ди взглянула на меня. Она знала, о чем я думаю. Я не проронил ни звука.
– Ладно, Ренни, иди сюда, я покажу. Ренни подошел к плите. Ди Ди взяла яйцо:
– Видишь, просто разбиваешь скорлупу о край… вот так… и яйцо само вываливается на сковородку… вот так…
– О…
– Это легко.
– А как его готовить?
– Мы его жарим. В масле.
– Мамуля, я не могу есть это яйцо.
– Почему?
– Потому что желток растекся!
Ди Ди обернулась и посмотрела на меня. Ее глаза умоляли: «Хэнк, черт возьми, ни слова…»
Несколько утр спустя мы снова собрались в обеденном уголке. Мы ели, а горничная хлопотала на кухне. Ди Ди сказала Ренни:
– Теперь у тебя есть велосипед. Сегодня съездишь за кока-колой? Мне иногда хочется одну-другую вечером выпить.
– Но, мамуля, эти кока-колы такие тяжелые! Ты что, сама их взять не можешь?
– Ренни, я работаю весь день и устаю. Кока-колу купишь ты.
– Но, мамуля, там же горка. Мне придется через горку педали крутить.
– Нет там никакой горки. Какая еще горка?
– Ну, глазами ее не видно, но она там есть…
– Рении, купишь кока-колы, ты меня понял? Ренни встал, ушел в свою спальню и хлопнул дверью.
Ди Ди смотрела в сторону.
– Проверяет меня. Хочет убедиться, что я его люблю.
– Я куплю кока-колы, – сказал я.
– Да нет, все в порядке, – сказала Ди Ди. – Я сама.
В конце концов ее никто не купил.
Мы с Ди Ди заехали ко мне через несколько дней забрать почту и осмотреться, когда зазвонил телефон. Лидия.
– Привет, – сказала она, – я в Юте.
– Я получил твою записку, – ответил я.
– Как живешь? – спросила она.
– Нормально.
– В Юте летом славно. Ты бы приехал? В поход сходим. Все мои сестры здесь.
– Я прямо сейчас не могу.
– Почему?
– Ну, я с Ди Ди. – СДиДи?
– Ну, да…
– Я знала, что ты позвонишь по этому номеру, – сказала она, – я же тебе сказала, что позвонишь!
Ди Ди стояла рядом.
– Скажи ей, пожалуйста, – попросила она, – чтобы дала мне до сентября.
– Забудь о ней, – говорила Лидия. – Ну ее к черту. Приезжай сюда со мной повидаться.
– Я же не могу все бросить только потому, что ты позвонила. А кроме того, – добавил я, – я даю Ди Ди до сентября.
– До сентября?
– Да.
Лидия завопила. Долгим громким воплем. Потом бросила трубку.
После этого Ди Ди не пускала меня домой. Как-то раз, когда мы сидели у меня и просматривали почту, я заметил, что телефонная трубка снята.
– Никогда так не делай, – сказал я Ди Ди.
Она возила меня на длинные прогулки по всему побережью. Брала путешествовать в горы. Мы ходили на гаражные распродажи, на рок-концерты, в кино, в церкви, к друзьям, на ужины и обеды, на представления иллюзионистов, пикники и в цирки. Ее друзья фотографировали нас вместе.
