Бэнни спросил о сумме, назначенной за поручительство, и узнал, что полагается по две тысячи долларов за каждого. Он сказал Рашели, что ему трудно будет убедить отца дать такую сумму. Сам же лично он был бессилен помочь. Рашель отвечала, что она все это прекрасно понимает и что никто не мог предполагать, чтобы его отец взял на поруки все радикальное движение. Но все эти ее слова не в силе были вернуть Бэнни его душевного спокойствия.
Потом он узнал, что колледж Гарри Сигера кончал свое существование. Бойкот погубил его, и Гарри старался продать то, что у него оставалось, и купить себе небольшой участок с ореховой рощей. "Бойкотировать орехи будет труднее, — говорил он, — там уж нельзя отличить "красных" от "белых"!"
У Дана Ирвинга с его трудовым колледжем дело тоже не ладилось. Оргия арестов перепугала всех старых лидеров рабочей партии. Занятия в колледже продолжались, но он был кругом в долгу, и стоявший во главе его уже ни копейки не получал жалованья в течение нескольких месяцев. Бэнни подписал чек на двести долларов и, простившись с Ирвингом, спрашивал себя дорогой, до какого предела он имел право тратить деньги отца на улучшение благосостояния его врагов?
От Дана Ирвинга он узнал, что Поль был выпущен из тюрьмы и жил вместе с Руфью в Энджел-Сити. С нефтяными рабочими поступили очень подло, рассказывал Дан. Нефтепромышленники обещали Нефтяному бюро, что рабочие, принадлежащие к рабочему союзу, не будут подвергаться никаким притеснениям и всем будет дана работа, а между тем они удержали у себя всех штрейкбрехеров и из бастовавших рабочих приняли только самое незначительное число — столько, сколько им было необходимо для пополнения состава штрейкбрехеров. В результате все активные члены союза остались без дела и тщетно искали себе заработка.
II
Узнав адрес Поля и Руфи, Бэнни немедленно к ним отправился. Он нашел их в маленьком домике, в той части города, которую заселяют мексиканцы и китайцы. Старая привратница указала ему на дверь, во втором этаже, но сколько он ни стучал, ему никто не открыл. Он приехал вторично и застал одну Руфь. Комната, в которой помещались брат с сестрой, была совсем крохотная, разделенная занавеской на две половины; в одной спала Руфь, в другой — Поль. У самых дверей стояла маленькая газовая печурка. Руфь была сконфужена, принимая Бэнни в такой жалкой обстановке, и поспешила сказать, что она устроилась так временно, пока Поль не найдет себе заработка. Что же касается ее, Руфи, то она сейчас работала в одном складе, а как только Поль найдет себе какое-нибудь дело, она поступит на курсы опытных сестер милосердии. Вид у Руфи был усталый и бледный, но бодрая улыбка не сходила с ее губ. Она всем была довольна и ничего не боялась, раз ее Поль был с нею.
Бэнни жаждал узнать все новости и засыпал Руфь вопросами. И прежде всего он хотел подробно узнать, за что Поль был арестован.
В первый раз дело было так. Явился в их домик в ранчо Раскома шериф с целой ватагой грубых, отвратительных личностей, которые перерыли все в комнате и взяли все бумаги и книги Поля, — они до сих пор еще у них. То же самое они проделали и в домах остальных шести человек, которые имели обыкновение приходить к Полю. Им надо было найти доказательство их "красноты". Но в чем заключалось это доказательство — осталось тайной шерифа или местного прокурора. У них было в Парадизе несколько шпионов; про одного малого определенно знали, что он шпион, а два другие исчезли, с тем, очевидно, чтобы появиться в качестве "свидетелей", когда будет разбираться дело. Все шесть приятелей Поля сидели еще в тюрьме, в этих ужасных "клетках", таких темных и грязных, где нельзя было ни читать, ни заниматься чем бы то ни было. Дело было назначено на февраль, и, по-видимому, все эти месяцы им придется просидеть в этом ужасном заключении. Поль же был на свободе благодаря десяти тысячам долларов, присланных Бэнни. Руфь не находила слов, чтобы выразить ему свою признательность.
Бэнни прервал поток ее благодарностей и просил рассказать о втором аресте. Тогда Руфь рассказала, как судья Делан напечатал постановление, запрещавшее какими бы то ни было способами содействовать продолжению забастовки, ну а Поль, разумеется, этого постановления не исполнил, и судья отправил его в тюрьму. Для Поля это трехмесячное заключение было крайне тяжело. Физически он чувствовал себя очень неважно, а нравственно был очень удручен и озлоблен. В Парадиз он решил больше уже не возвращаться. Там ведь было теперь все по-другому. Говоря это, Руфь грустно улыбнулась.
— Они срубили все те прелестные деревья, которые мы там посадили, Бэнни. Им надо было очистить место для "клеток"!
Бэнни вынул свою чековую книжку. Ему хотелось успокоить хоть немножко свою совесть, сделав что-нибудь приятное своим друзьям. Но Руфь сказала, что она знает наверное, что Поль не возьмет ни копейки. Они сейчас не нуждались, и, наверное, смогут наладить свою жизнь. Поль — отличный плотник и рано или поздно найдет, конечно, такого хозяина, который не посмотрит на то, что он сидел в тюрьме. Бэнни настаивал на своем, но так и не мог заставить Руфь взять от него деньги. Она сказала, что если он оставит чек, то Поль все равно пришлет его ему обратно.
Бэнни не стал дожидаться возвращения Поля и, сославшись на неотложные дела, простился с Руфью. Его нервы не выдержали бы более долгого пребывания в обществе сестры его друга в ожидании прихода Поля. Он представлял себе его вид — усталый, измученный от всех этих тщетных поисков заработка, подавленный тяжелыми воспоминаниями той несправедливости, жертвой которой он был в течение стольких месяцев. Разумеется, Бэнни мог найти себе извинение: Поль ничего не знал о том, что он провел все лето в веселых забавах с любимицей публики, звездой кино, и Поль, конечно, поверил бы, если бы он сказал, что его отьезд был вызван нездоровьем отца. Но все это не могло изменить того факта, что вся та роскошь, в которой жил Бэнни, была приобретена на деньги, добытые нефтяными рабочими Парадиза, и что для того, чтобы добиться еще более интенсивного притока этих денег, для того, чтобы эксплуатация рабочего труда велась еще энергичнее, — Поля посадили в тюрьму, а его товарищам предстоит пробыть там еще около года. И пока все оставалось так, Бэнни ничего не мог сделать лучшего, как только избегать встречи с Полем.
III
Деньги! Деньги! Деньги! Никогда еще не сыпались они на м-ра Росса и на Верна в таком изобилии. Никогда еще цены на нефть не были так высоки и приток этой нефти в Парадизе не был так непрерывен, так интенсивен! Миллионы следовали за миллионами, а они изыскивали все средства, чтобы увеличить эти миллионы еще в десять и больше раз. Это была игра — изумительная, увлекательная, неотразимая! Все принимали в ней участие. Отчего же Бэнни не мог ею заинтересоваться? Отчего он ничего другого не мог делать, как только разыскивать такие факты, которые свидетельствовали об отрицательной стороне как самой этой игры, так и тех, кто ее вел?
Точно сама судьба поддерживала в Бэнни такое настроение. Стоило ему сделать несколько мучительных усилий для того, чтобы начать смотреть на вещи с точки зрения своего отца и его друзей, как тотчас же случалось что-нибудь такое, что толкало его на прежнюю дорогу… Взять хотя бы вот его университетские дела. Он поступил в университет, в это почтенное, всеми уважаемое учебное заведение, желая развить себя умственно и духовно и сделать из себя настоящего джентльмена. Он подчинил свой молодой, жадный до знания ум влиянию самых ортодоксальных и уравновешенных педагогов, которые, разумеется, должны были знать, как сделать его хорошим, честным и счастливым, как научить его мудрости, достоинству и чести. Все это преподавалось всем студентам этого колоссального учреждения, которое выросло из воскресной школы методистов и в котором на преподавание закона божьего отводилось больше часов, чем для какой-нибудь другой науки.
Университет был создан на средства Пета О'Рейли, нефтяного короля. Его сын получил ученую степень, и оба они, "старый Пет" и "молодой Пет" — были богами этого учреждения. Факультеты преклонялись перед ними, и во всех тех университетских известиях, которые печатались в газетах, вы всегда могли прочесть имена обоих Петов О'Рейли — отца и сына. Сын был самым активным изо всех студентов, всеобщим кумиром. На всех банкетах его чествовали и превозносили до небес. Он был патроном всех игрищ и состязаний и щедрым другом всех атлетов, а вы, конечно, знаете, если имеете хоть малейшее представление о современных американских университетах, что именно на эту сторону своего развития — на атлетику — студенты обращают особое внимание, что это единственное, чем они занимаются без принуждения и во что вкладывают всю свою душу.
Сначала вам казалось, что все было именно так, как должно было быть. Вы знали, что Тихоокеанский университет представлял собой блестящий колледж, в котором происходили великолепные состязания и одерживались громкие победы, слава о которых разносилась далеко по стране. Атлетика создавала славу вашей alma mater, вы ею гордились, и это чувство объединяло всех студентов, было "духом колледжа". Бэнни, взявший приз на состязании в беге, был в свое время тоже одним из объектов шумных оваций, участвуя в этой игре, он чувствовал себя превосходно и очень ею увлекался.
