Я посмотрел на часы. Только начало двенадцатого, еще не поздно позвонить. Я схватил свечу и побежал в книжную комнату, задыхаясь и что-то выкрикивая от волнения. Я набрал номер Джеймса. Я понятия не имел, что скажу ему, только думал, не забыть бы спросить, видел ли он морского змея. Послышались гудки, и с каждым новым гудком возбуждение мое убывало, сменяясь разочарованием. Неужели он уже уехал в Тибет? Или просто вышел из дому, обедает в каком-нибудь клубе с каким-нибудь другом-военным? Бог ты мой, как мало я знаю о его жизни! Я решил позвонить еще раз утром и тут же поехать в Лондон.
Я вернулся в кухню, отпер и распахнул заднюю дверь. Холодный страх, сковавший меня раньше, исчез бесследно. Я вышел на лужайку. В доме было темно и знойно, но здесь все было видно и воздух теплее. Я решил переночевать на воле, сходил в книжную комнату за подушками, а сверху принес одеяла. Добрался до того места у берега, где спал в прошлый раз, и устроил себе ложе. Потом вернулся к дому, где в окне красной комнаты приветливо мерцали свечи. В небе, хоть и померкшем, еще не видны были звезды, сияла только вечерняя звезда, зубчатая и огромная. Луна, бледная, как сыр, стояла низко над горизонтом.
Я вошел в красную комнату, где свечи, как на алтаре, возвышались по обе стороны моего стакана и почти пустой бутылки, вылил остатки вина в стакан и стал размышлять. Припомнил кое-что еще. Никто из остальных, конечно же, не заметил ничего странного, Перегрин сказал, что толкнул меня и пошел дальше. Он был очень пьян и, вполне возможно, действительно не знал, что случилось. К тому времени, когда все забили тревогу, я уже лежал у моста и Джеймс старался оживить меня. Джеймса я толком не расспросил, потому что сразу после этого он заболел, почувствовал резкий упадок сил и залег в постель. Почему он так изнемог? Потому что столько вытерпел, спасая меня, потратил столько физических и душевных сил на это немыслимое нисхождение. Я вспомнил его слова насчет того, что эти фокусы бывают «очень утомительны». Не мудрено, что он совсем расклеился. Но раз так… «Я ослабил свою власть над ним, я сдал…» О ком говорил Джеймс в тот вечер, когда я слушал его в полусне, о своем шерпе или… или о Титусе? Как случилось, что Титус пришел ко мне именно в это время? Зачем Джеймсу понадобилось знать, как его зовут? Имя — это путь. И почему Титус сказал, что видел Джеймса во сне? Джеймс всегда умел найти любую пропажу. Может быть, он протянул какое-то духовное щупальце, нашел Титуса и привел его сюда и держал его, так сказать, под надзором на какой-то нитке, на нитке внимания, которая оборвалась, когда Джеймс так непонятно заболел, после как поднял меня из моря? На смерть Титуса Джеймс отозвался фразой: «Это не должно было случиться», словно считал себя в ней повинным. Но если это была его вина, то почему не моя? Существует неумолимая причинность греха, и вполне можно сказать, что Титус погиб потому, что много-много лет назад я увел Розину у Перегрина. И конечно же, Титуса убило мое тщеславие, точно так же, как тщеславие Джеймса убило шерпу. В обоих случаях наша слабость сгубила самое для нас дорогое. Теперь я вспомнил и еще кое-что из сказанного Джеймсом. «Белая магия — это черная магия. Неумелое вторжение в чей-то духовный мир может породить чудовищ для других людей, и демоны, использованные для добра, могут остаться при нас и впоследствии натворить много бед». Что, если один из этих демонов, с помощью которых Джеймс меня спас, воспользовался предельной усталостью Джеймса, чтобы схватить Титуса и размозжить его юную голову о скалы?
Мысли эти были так сумбурны и таили такой страшный смысл, что я решил — хватит думать, попробую заснуть. Я чувствовал, что, несмотря ни на что, спать буду крепко. Больше всего мне хотелось поговорить обо всем этом с Джеймсом или на худой конец, если он уже уехал, написать ему. Но как мне узнать его адрес, оставил ли он какой-нибудь адрес? Ведь у нас нет общих знакомых, кроме Тоби Элсмира, а Тоби не раз давал понять, что теряется в догадках относительно того, где находится Джеймс и чем он занят. Попробовать обратиться в какой-нибудь армейский штаб или в министерство обороны? Но там, конечно, скажут, что им «ничего не известно».
Я допил вино. От огня осталась только кучка золы в неярких красных мазках. Я глубоко вздохнул при мысли о стольких впустую потраченных годах, когда нас с Джеймсом могла бы связывать настоящая дружба, а не просто родственные отношения, натянутые и неловкие, или, пожалуй, скорее даже вражда. Я подсел ближе к столу и порылся в куче нераспечатанных писем — не увижу ли какой-нибудь знакомый почерк. От Джеймса, разумеется, ничего не было, его почерк я бы сразу узнал. Может быть, Сидни захотелось дать мне свою версию истории с «молодой актрисой»? Внимание мое задержалось на письме с лондонским штемпелем, адресованном «М-ру Ч. Эрроуби» человеком, явно непривычным к латинскому алфавиту. Я пододвинул его к себе и открыл. Написано оно было, судя по дате, два дня назад и гласило:
«Многоуважаемый мистер Эрроуби!
С прискорбием я вынужден сообщить Вам печальную новость. Я не нашел в справочнике Ваш номер телефона. Но Вы можете позвонить по телефону мне, номер есть на этой бумаге. Печальная новость такая: скончался Ваш кузен мистер Джеймс Эрроуби. Я его врач. Он оставил мне записку, что вы его кузен и наследник и чтобы я сам известил Вас о его кончине. Я это и делаю. И еще хочу сообщить нечто только Вам. Мистер Эрроуби умер спокойно и тихо. Он пригласил меня к себе по телефону и, когда я приехал, был уже мертв, а дверь оставил открытой. Он сидел в своем кресле и улыбался. Я должен Вам это сказать. Случайно, но и не случайно, я оказался его врачом. Я индиец, из Дехрадуна. Когда я познакомился с мистером Эрроуби, мне сразу стало ясно, что он многое знает. Может быть, Вы меня поймете. У меня было предчувствие насчет него, и когда я к нему приехал, то понял, что случилось. В северной Индии я видел такие смерти и говорю это Вам, чтобы Вы не слишком горевали. Мистер Эрроуби умер счастливый, достигнув всего. В свидетельстве я написал причину смерти — «сердечная недостаточность», но это было не так. Есть люди, которые могут выбрать час своей смерти и умереть не от физических причин, а одной силой воли. Так было и с ним. Я посмотрел на него с великим почтением и склонился перед ним. Он умер без страданий, потушив свое сознание силой собственной мысли. Это хорошая смерть. Поверьте мне, сэр, он познал озарение.
Буду к Вашим услугам по данному номеру телефона. С самыми покорными пожеланиями остаюсь преданный Вам
П. Р. Цанг».
Я прочел это письмо дважды, и на меня снизошел грозный холодный покой, и я долго сидел неподвижно, как статуя. Мне и в голову не пришло заподозрить в этом странном письме обман или ошибку. Я не сомневался, что Джеймс умер. Он умер тихо, легким нажатием мысли навсегда погасил беспокойно мерцающий огонь сознания. Я ощутил глубокую печаль — она свернулась клубком и затаилась, словно боясь пошевелиться. И еще я испытал странное, новое, никогда прежде не испытанное чувство, которое не сразу распознал как одиночество. Без Джеймса я наконец остался совсем один. Как же много для меня всегда значило его присутствие в этом мире — словно он был мне не просто родственником, а братом-близнецом.
До полуночи оставалось всего несколько минут. Да, завтра мне не миновать ехать в Лондон. И я растерянно спросил себя, что же было дальше, что с ним сделали? Или он так и сидит в своем кресле мертвый, с этой своей глуповатой улыбкой на лице?
Я встал и хотел было идти наверх, но вспомнил, что приготовил себе постель на скалах, и решил идти туда. Ночь была теплая, и стемнело ровно настолько, что стали видны редкие звезды и бледная размытая арка Млечного Пути. Но какой-то рассеянный свет еще исходил от неба, и я вспомнил, что сегодня, кажется, самый длинный день в году. Я без особого риска проделал путь по скалам, которые успел так хорошо изучить, только раз нога съехала в озерко. Вода в озерке была теплая. Я нашел свое жесткое ложе и растянулся на нем, в рубашке и в брюках, сняв только ботинки. Голову я пристроил так, чтобы мне виден был горизонт, обозначенный одной темной линией и одной серебряной. Волны тихо плескались внизу, как о борт медленно скользящей лодки.
Почему Джеймс умер, почему решил умереть сейчас? Была ли на то непосредственная причина, которую я мог бы понять, или это часть какой-то обширной жизненной программы моего кузена, совершенно для меня непостижимой? Одна за другой рождались нелепые догадки. Может быть, это как-то связано с Лиззи? Нет, исключено. Или с Титусом? Может, он вообразил, что повинен в смерти Титуса, и его замучило раскаяние? Я даже готов был допустить, что Джеймс действительно знал Титуса раньше, а возможно, и был тем таинственным незнакомцем, который обучил Титуса светским манерам и подарил ему стихи Данте. Но это было немыслимо, о таком обмане нельзя было и думать всерьез. Лежа на спине и глядя на небо, я увидел, как золотой спутник не спеша и как бы прилежно пустился в дорогу по небесной дуге, словно спокойно улетающая душа. Джеймс сказал, что ему предстоит путешествие. Путешествие в смерть. Это и был его последний «фокус».
