— Джун… — пробормотал он, когда задрожали последние крошечные огоньки и погасли один за другим, когда густой ил забил его горло, нос и рот, когда дождь стучал по его голове, когда легкие разрывались от нехватки воздуха; он улыбнулся, когда ее нежное дыхание коснулось его шеи…
Юнипер внезапно очнулась с пульсирующей головой и землистым привкусом во рту после неестественного сна. В глаза словно насыпали песка. Где она? Вокруг темно, как ночью, но откуда-то сочится слабый свет. Она моргнула и увидела высоко над головой потолок. Его отметины и балки казались знакомыми и в то же время как будто неправильными. Что-то было не так. Что случилось?
Определенно что-то случилось; она чувствовала это. Но что?
Я не помню.
Она повернула голову… медленно… чтобы перекатился ворох незакрепленных безымянных предметов. Изучила пространство в поисках улик; ничего не заметила, кроме пустой простыни, заставленной полки и тонкой полоски света, которая тянулась из-за приоткрытой двери.
Юнипер узнала место. Это чердак в Майлдерхерсте. Она лежала в собственной постели, в которой не лежала очень давно. Она жила на другом чердаке, залитом солнцем, совсем не таком, как этот.
Я не помню.
Рядом никого нет. Мысль пришла с такой ясностью, словно она прочла ее черным по белому; пустота была болью, ноющей раной. Она думала, что рядом кто-то будет. Мужчина. Она думала, что рядом будет мужчина.
Затем последовала странная волна дурных предчувствий; провал в памяти — привычное дело, но было что-то еще. Юнипер заблудилась в темном шкафу своего сознания; хотя вокруг было темно, ее переполняла уверенность, невыносимый страх, что вместе с ней в шкафу заперто нечто ужасное.
Я не помню.
Закрыв глаза, она напряженно прислушалась в поисках каких-либо подсказок. Лондонская суета осталась далеко позади: автобусы, люди на улице, бормотание, доносящееся из соседних квартир; но вены дома стонали, камни вздыхали, и был еще один постоянный звук. Дождь… легкий стук дождя по крыше.
Она распахнула глаза. Она помнила дождь.
Помнила, как остановился автобус.
Помнила кровь.
Не обращая внимания на боль в голове, Юнипер резко села, сосредоточившись на этом факте, легком проблеске света, воспоминания. Она помнила кровь.
Но чью кровь?
Страх пошевелился, расправил крылья.
Ей нужен воздух. Чердак внезапно показался затхлым, теплым, сырым и вязким.
Она опустила ноги на деревянный пол. Вещи, ее вещи валялись повсюду, но она не ощущала связи с ними. Кто-то попытался расчистить пространство, проход через хаос.
Она встала. Она помнила кровь.
Почему она посмотрела на свои руки? Так или иначе, она отшатнулась. На них что-то было. Она быстро провела руками по рубашке, и жест породил под кожей рябь узнавания. Она поднесла ладони к лицу, и отметины испарились. Тени. Это были всего лишь тени.
Со смущением и облегчением она, шатаясь, подошла к окну. Отдернула штору затемнения и подняла раму. Легкая прохладная пленка свежего воздуха коснулась ее щек.
Ночь была безлунной и беззвездной, но Юнипер не нуждалась в свете, ей было известно, что находится за окном. Мир Майлдерхерста наседал на нее. Невидимые животные дрожали в подлеске, ручей Роувинг смеялся среди деревьев, где-то вдали стенала птица. Куда прячутся птицы во время дождя?
Но было что-то еще, под самым окном. Огонек, догадалась она, фонарь, повешенный на палку. Кто-то под дождем трудится на кладбище домашних животных.
Перси.
Перси держит лопату.
Копает.
Что-то лежит перед ней на земле. Груда. Большая. Неподвижная.
Перси отступила в сторону, и Юнипер широко распахнула глаза. Они выстрелили посланием в ее осажденный мозг, и в темном шкафу замерцал свет, всего на мгновение озарив тот кошмар, который там таился; зло, которое она почувствовала, но не увидела, которое наполнило ее страхом. Теперь она увидела его, она назвала его, и ужас пронзил каждый нерв ее тела. «Ты такая же, как я», — сказал папа, прежде чем поведать свою жуткую историю…
Электричество перегорело, и свет погас.
Чертовы руки. Перси подняла с пола кухни упавшую сигарету, зажала в губах и чиркнула спичкой. Она рассчитывала, что привычное действие придаст ей решимости, но надежды оказались тщетными. Ее рука дрожала, как листок на ветру. Пламя погасло, и она попыталась снова. Она изо всех сил сосредоточилась на том, чтобы крепко держать проклятую спичку, пока та шипит и занимается и вспыхивает пламя, на том, чтобы поднести ее к кончику сигареты. Ближе, ближе, ближе… что-то привлекло ее внимание, темное пятно на внутренней стороне запястья: она вздрогнула и выронила коробок со спичками и огонек.
Спички рассыпались по каменным плитам; она опустилась на колени и начала их собирать одну за другой, плотно укладывая в коробок. Перси не торопилась, растворилась в простой задаче, завернулась в нее, как в плащ, и застегнула все пуговицы.
На ее запястье ил. Всего лишь ил. Небольшое пятнышко, которое она пропустила, когда вошла в дом; когда у раковины стирала ил с ладоней, лица, предплечий, терла, пока не испугалась, что кожа начнет кровоточить.
Перси взяла спичку большим и указательным пальцами. Долго завороженно на нее смотрела. Спичка снова упала на пол.
Он был тяжелым.
Прежде она уже поднимала тела, вместе с Дот; они вытаскивали людей из разбомбленных домов, загружали в машины скорой помощи, ехали и снова несли. Она знала, что мертвые весят больше, чем их выжившие товарищи. Но это совсем другое дело. Он был тяжелым.
Перси поняла, что он мертв, как только вытащила его из рва. Сложно было понять, в чем причина, в ударе или в нескольких дюймах грязной воды, в которую он упал. Но он точно был уже мертв. Она все равно попыталась его оживить, инстинктивно, больше в силу шока, чем надежды; она испробовала все, чему ее научили в скорой помощи. Шел дождь, чему она была рада, поскольку могла не замечать проклятые слезы, когда те осмеливались течь.
Его лицо.
Она закрыла глаза, зажмурила веки, но все равно его видела. Знала, что будет видеть всегда.
Она ударилась лбом о колено, и реальность прикосновения даровала облегчение. Твердость коленной чашечки, ее прохладная несомненность вселяла силы, когда она прижимала к ней горячую, идущую кругом голову; почти как контакт с другим человеком, более спокойным, чем она, более взрослым, мудрым и приспособленным для задач, которые ожидали ее впереди.
Ведь еще многое предстояло сделать. Еще многое, не считая того, что она уже сделала. Наверное, необходимо написать письмо, известить его родных; но что сказать им? Правду говорить нельзя. Все зашло слишком далеко. Было мгновение, когда она балансировала на кончике иглы и могла поступить иначе, позвонить инспектору Уоткинсу и выложить все начистоту, но она удержалась. Никакие слова не могли объяснить, что Саффи ни в чем не виновата. И потому необходимо послать письмо родным парня. Перси не обладала даром к сочинительству, но нужда заставит, она что-нибудь придумает.
Послышался шум, и она подскочила. На лестнице кто-то был.
Собравшись с силами, Перси провела ладонью по мокрым щекам. Злясь на себя, на него, на весь мир. Но только не на свою сестру-близнеца.
— Я уложила ее обратно в постель, — сообщила Саффи, входя в дверь. — Ты была права, она снова встала и ужасно… Перси?
— Я здесь, — отозвалась Перси; ее горло болело от напряжения.
Голова Саффи появилась над краем стола.
— Что ты здесь… Ах, милая. Дай я помогу тебе.
Сестра присела рядом на корточки, собирала спички и запихивала в коробок. Перси спрятала за спиной незажженную сигарету и спросила:
— Значит, она вернулась в кровать?
— Да, вернулась. Она проснулась… наверное, таблетки не такие сильные, как мы думали. Я дала ей еще одну.
Перси вытерла пятно ила с запястья и кивнула.
— Она была в ужасном состоянии, бедная крошка. Я постаралась заверить ее, что все наладится, что молодой человек всего лишь задержался и приедет завтра. Ведь так все и будет, правда, Перси? Он приедет? Перси? Что случилось? Почему ты так смотришь?
Перси покачала головой.
— Ты пугаешь меня, — забеспокоилась Саффи.
— Ну конечно он приедет. — Перси положила ладонь на плечо сестры. — Ты права. Надо просто немного подождать.
Саффи явно стало легче. Она протянула сестре полный коробок спичек и кивнула на сигарету в ее руке.
— Вот, держи; они понадобятся тебе, если ты планируешь выкурить это.
Она поднялась и расправила слишком тесное зеленое платье. Перси подавила желание разорвать коробок в клочья, заплакать, завыть, растоптать проклятый коробок.
— Разумеется, ты права, — продолжала Саффи. — Надо просто подождать. Юнипер станет легче к утру. Вот уж точно, утро вечера мудренее. А я, пожалуй, уберу пока со стола.
