В этот момент «куратор времени» посмотрел на громадный, с медным боем секундомер. Сделал взмах рукой, облаченной в белую перчатку. Воспаленко-Оску-денко заторопилась, в спешке выплеснув из аквариума несколько рыбок. Помчалась в фургон переодеваться, не обращая внимания на трепещущих перламутровых гуппи.
После этого с кратким ответным словом выступил Есаул. Еще предстояла масса мероприятий — поездка на Волково кладбище на могилу бывшего мэра. Участие в праздничном шествии с фейерверком. Венчание в Исаакиевском соборе. И ночное пиршество в Кон-стантиновском дворце. Поэтому Есаул был лаконичен. Поблагодарил за радушную встречу. Передал мэру Воспаленко-Оскуденко послание от ее московского коллеги мэра Юрия Долгоухова. Дама к этому времени успела сменить туалет — была облачена в розовый пеньюар, на голове красовалась огромная шляпа с живыми цветами в горшочках, на ногах были «испанские сапоги». Она разорвала конверт с сургучными печатями. Из конверта выскочила живая мышка. Шмыгнула даме за вырез пеньюара. Пробежала вниз по восхитительному, хотя и не молодому телу. Выбралась из-под подола. Прянула на плечо властительной даме и сделала умную мордочку, будто повидала нечто поучительное и необыкновенное.
На этом церемония встречи завершилась. Все стали рассаживаться по автомобилям. Есаул обернулся и увидел горбуна — бледный, с несчастным лицом, он удалялся прочь. Оглядывался на Есаула, силился что-то сказать синими, полными слез глазами. Есаул было устремился к нему. Но в воздухе, с разящим свистом пронесся перехватчик, саданул по реке страшным ударом и вознесся свечой, превращаясь в луч золотой петропавловской иглы. За это время горбун бесследно исчез.
Покинул общество также и посол США Александр Киршбоу. На консульской машине с американским флажком он срочно отбыл на Московский вокзал, чтобы на скором поезде «Северная стрела» поскорее вернуться в столицу и отчитаться перед Госдепартаментом. Мчался по городу. Навстречу то и дело попадались грузовики с солдатами и «черные воронки», перевозившие арестованных в «Кресты». «Обычное русское дело», — вздохнул посол и задернул шторку.
Есаул сидел в бронированном «мерседесе» рядом с двойником, серийным убийцей Сластеной. Не позволял тому пикнуть. Время от времени приставлял к тощим ребрам двойника твердый ствол пистолета «Макаров». Город был чист, сиял зеркальными окнами дворцов, янтарно желтел ампирными колоннами, восхищал сиреневым проблеском ленивых каналов. Повсюду на перекрестках стояли военные патрули. Из подворотен старинных, времен Достоевского, домов выглядывали ребристые бэтээры. Радовали глаз транспаранты, славящие ГКЧР, и внушительных размеров портреты Президента и Главы его администрации. В нескольких местах, приостановленные постовыми ГАИ, прижались к тротуарам «автозаки», серые фургоны «воронков», отвозивших в «Кресты» арестованных врагов народа. К их числу относились сторонники Куприянова, агенты Америки, обосновавшиеся в правозащитных организациях, и генетики секретных лабораторий, занимавшихся клонированием людей по методикам Савла Зайсмана.
Все это доставляло Есаулу глубокое удовлетворение. Он мысленно готовил еще одно «ленинградское дело», которое выявит глубинную грибницу предательства, сохранившуюся в недрах северной столицы со времен Троцкого, Зиновьева, Каменева. Сталин усердно выкорчевывал эту грибницу. Но метастазы залегли глубоко и опять превращали гармоничную жизнь города в мерзкую опухоль. Есаул был намерен продолжить эту священную оздоровительную работу. Людоед с чертами Президента Парфирия не долго будет появляться на пресс-конференциях, презентациях иностранных послов и правительственных раутах. Его унесет какая-нибудь новомодная болезнь — «птичий грипп», «коровье бешенство» или «атипичная пневмония». Его труп, дабы не распространялась зараза, сожгут, прах забетонируют в глубоком могильнике, а на Фонтанке, рядом с памятником чижику-пыжику, поставят его бюст небольших размеров. И тогда Есаул, став Президентом, начнет долгожданную работу по возрождению Государства Российского. Вновь заработают великие стройки империи. Наполнятся заводы и лаборатории. Поплывут в Мировой океан боевые корабли и подводные лодки. Полетят на Камчатку баллистические ракеты. Соединятся растерзанные земли, узбек обнимет эстонца, украинец назовет армянина братом, и в тайге и пустынях встанут города, краше которых нет на земле.
Так думал Есаул, поглаживая ребра Сластены вороненым стволом «Макарова», пока не подъехали к Волкову кладбищу.
Могила прежнего мэра была окружена войсками, не пропускавшими посторонних. Надгробный памятник изображал великого демократа и преобразователя в виде стройного, мечтательного мужчины, воздевшего лицо к небу, как если бы тот собирался улететь к звездам. На могиле было много свежих цветов, ветер волновал траурные ленты с золотыми буквами. В отдалении толпилась пресса, ожидая появления неутешной вдовы, а также прекрасной дочери, продолжавшей на ниве эротики священное дело отца.
Прибывшие с теплохода гости окружили могилу. Началась церемония поминовения. Она была задумана как символическое освобождение птиц из клеток. Ибо Россия, благодаря усилиям и жертвам покойного, подобно птице вырвалась из клетки коммунистического рабства. Дети из лучших городских семейств подходили к могиле, открывали дверцы в птичьих клетках. Оттуда вылетали на волю голуби, дрозды, щеглы, канарейки, воробьи, овсянки, клесты, свиристели, трясогузки и другие пернатые, специально для этого случая пойманные птицеловами в окрестностях Петербурга.
Оркестр новоорлеанских негров заиграл погребальный марш, который в свое время был исполнен на похоронах Мартина Лютера Кинга. Одесские скрипачи, напротив, стали исполнять мелодию Утесова «Легко на сердце от песни веселой…». Возникла некоторая неразбериха, которую прекратила решительная Луиза Кипчак:
— Откажитесь от этих мелодий, друзья, обратилась она к музыкантам. — Мой папа очень любил ламбаду. В его честь я хочу исполнить этот зажигательный карибский танец.
Музыкантов не нужно было упрашивать. Зазвучала музыка «тропикаль». Прекрасная Луиза Кипчак вскочила на могилу отца и стала танцевать среди цветов и траурных лент, делая восхитительные телодвижения, будто ее прижимал к себе двухметровый мулат, опьяненный кубинским ромом. Оператор Шмульрихтер снимал этот эротический танец, чья пленительная сила опускалась в могилу, достигая скелета любвеобильного отца, что взрастил столь очаровательную дочь. Улетевшие недалеко от клеток дрозды, воробьи, синицы, трясогузки и свиристели на разные голоса подпевали музыкантам.
Мадам Стеклярусова не могла оставаться в стороне от церемонии. На нее нахлынули воспоминания о счастливых днях, проведенных с мужем в новой петербургской квартире, уставленной мебелью из Зимнего дворца, куда постепенно перетекало серебро и золото из музейных запасников. И о горестных днях парижского изгнания, куда они удалились все из-за той же квартиры — притча во языцех злых завистников и коммунистических недобитков. Едва перестала танцевать ламбаду ее красавица дочь, как мадам Стеклярусова обратилась к собравшимся с речью:
— Здесь, на могиле моего незабвенного мужа, я хочу, наконец, открыть вам тайну его безвременной смерти. Дело в том, что он верил в космическое происхождение демократии. Он считал, что демократия была занесена к нам из Космоса. Убежденный космист-демократ, он ночами выходил на крышу нашего петербургского дома и часами смотрел на звезды. Ожидал сигнала и знака, чтобы, повинуясь космической воле, продолжить демократические преобразования в России. Однажды, когда ожидался звездный дождь, зрелище «Леонидов», он отправился на крышу, чтобы услышать долгожданную весть. Скульптор изобразил его именно в этот момент, когда глаза его были устремлены к звездам и весь дух напрягался в надежде услышать благую весть. Но с неба прилетел небольшой метеорит, попал ему в голову, и мы нашли его утром на крыше с метеорным веществом в голове… Мой незабвенный друг, — мадам Стеклярусова обратилась к надгробному памятнику. — Я тоже исполню на твоей могиле танец нашей космической любви! — С этими словами она приподняла юбку, с трудом взгромоздилась на могилу среди лент и цветов и стала танцевать, приговаривая: — Как мне без тебя одиноко!.. Как я хочу к тебе!..
Под ее тяжестью могила проседала, по ней шли трещины.
Есаул подошел к тувинцу Токе:
— Товарищ майор, выполняйте ваш долг.
— Так точно. — Тока, являвшийся кадровым офицером ФСБ, шагнул к могиле. Коснулся заветного винта, чуть поблескивающего между лопатками танцовщицы. Повернул на несколько оборотов. Растяжки распались. Как из прорванного полиэтиленового пакета, все содержимое мадам Стеклярусовой скользко шмякнулось на могилу. Земля разверзлась, и груда костей, несвежей кожи и мяса утекла на дно. Там обнялись два любящих скелета, чтобы навек не расставаться. В воздухе, в гробовом безмолвии, отчетливо прозвучал пророческий стих Иосифа Бродского:
