Мальчик снова остановился. Только на этот раз он посмотрел на Эрика почти сердито.
— Со мной так нельзя говорить. Не полагается.
— Почему? В чем дело?
— Потому что я слышал: и доктор, и нянечка говорили, что нас надо отвлекать, а не напоминать. Надо, чтобы мы забыли. И я стараюсь забыть, а тут ты… с такими вопросами.
— Иди-ка сюда, — позвал Эрик, — присядь на минутку. — Он уселся на большой придорожный камень. — Значит, ты должен забыть? А у тебя не получается, верно?
— Почему? Почти получается, — упрямо сказал Лео. — Я ведь не ребенок.
— Конечно, — мягко произнес Эрик. — И я тоже.
Лео озадаченно поднял глаза:
— Ты о чем?
— Просто я тоже потерял родителей. Почти как ты — в автокатастрофе. И я о них по-прежнему думаю. И всегда буду думать.
Лео молча глядел на Эрика.
— А когда я был маленький, — продолжил Эрик, — я часто плакал. Думал: до чего же несправедливо, что это случилось именно со мной. У всех есть родители, а у меня нет. И я плакал.
— Мужественные люди не плачут, — произнес Лео. Рот его скривился.
— Ничего подобного. Мужество в том и состоит, чтобы быть честным с самим собой.
— Правда? А сейчас, когда ты большой, ты плачешь?
— Посмотри на меня, — ответил Эрик. Его глаза были полны слез.
Несколько мгновений мальчик глядел на Эрика ошеломленно и недоверчиво, а потом уткнулся ему в грудь, сотрясаясь от рыданий.
Эрик просидел очень долго, обнимая худенькое тельце. Перед глазами проплывали картины, лица… Бабуля… Крис… Нана…
Потом он подумал: в кибуце скоро хватятся. И коровы до сих пор не доены… Но не шелохнулся.
Наконец Лео поднял голову:
— Ты никому не расскажешь?
— Нет.
— Даже ей?
— Кому? Джулиане? Нет. Честное слово.
Лео встал, вытер рукавом нос и глаза.
— Лео, ты хочешь мне еще что-нибудь сказать?
— Да.
Эрик склонился к нему, и Лео прошептал:
— Я хочу большой игрушечный парусник, чтобы запускать на пруду.
— Я тебе смастерю. Они у меня неплохо получаются. А теперь бежим! Коровы заждались.
Спавший на соседней кровати Ари однажды сказал:
— Знаешь, я кое-что заметил. Ты в последнее время мало говоришь о доме. О городке, где вырос, и обо всем прочем…
— Да, пожалуй, — согласился Эрик.
Ари — сабра, уроженец этого кибуца. Настоящий крестьянин, по-крестьянски грубоватый и немногословный.
— Ты тут всем нравишься, — неожиданно сказал он.
— Правда? — Эрик почувствовал, что краснеет. Здешний народ не охоч до цветистых комплиментов и направо-налево их не раздает. Даже трижды заслуженный комплимент зачастую остается непроизнесенным. — Что ж, я рад. Потому что мне здесь тоже все нравятся.
— Джулиана говорит, ты прямо чудо с этим пацаном сотворил.
— Он хороший парень.
— Никто не знал, что с ним делать. Как ты понял?
— Ничего я не понял, — откровенно признался Эрик. — Само вышло, по наитию.
Ари кивнул:
— Не важно как, был бы толк. — Он потянулся к выключателю. — Не возражаешь, если я погашу свет? Час уже поздний.
Эрик лежал в тиши и тьме и размышлял о своей новой жизни, о суровой простоте дней, из которых слагалась эта жизнь. Дни… насыщали его, точно свежий вкусный хлеб, съеденный в летний полдень под раскидистым деревом или зимним вечером на кухне, морозным зимним вечером, какие запомнились ему с брюерстонского детства.
Он трудился, и с каждой неделей труд давался ему все легче, а тело становилось ловчее и сильнее. Иногда по дороге из хлева на пастбище он издали видел Джулиану с детьми или одну: она шла размашистым, упругим шагом, и длинные светлые волосы развевались за плечами. День после этого тянулся невыносимо медленно: Эрик не мог дождаться вечера и ночи.
«В здоровом теле здоровый дух». Он чувствовал, что пословица о нем. Он был силен не только телом, но и духом. И все было ему по плечу. Он не принимал решение не потому, что не мог. Просто откладывал. А когда пробьет час, он примет решение без колебаний.
А не чересчур ли он самонадеян? Эрик усмехнулся. Живешь тут «естественной» жизнью, здоров как бык и возомнил, что тебе все по силам? Да, все… Если она станет его женой! Но он знал: больше предлагать нельзя, надо ждать, когда ее страх отступит. Если это вообще когда-нибудь произойдет…
Миновала теплая пора осени. Зима в Галилее отнюдь не мягкая. Эрику пришло в голову, что вечерам в «зеленой пещерке» скоро наступит конец.
Их телесная жажда, потребность друг в друге была теперь настолько велика, что они нередко обходились без предварительных бесед. Встречались в условленном месте — обычно около ее двери — и спускались к «пещерке» напрямик, сквозь фруктовые сады.
— Иди сюда, — говорил он глухо.
Она расстилала шаль поверх высокой травы, и они ложились — среди кустов, неподалеку от пушечных жерл.
Однажды поздно вечером ветер донес по склону звуки рояля. Играла Эмми. Звуки вздымались и опадали, струились и умирали. Музыка… Эрик мысленно вывел слово — букву за буквой. Каким ясным языком говорит она с нами! На сотни голосов и так понятно: о надежде и отваге, о прежних горестях и грядущем счастье. Без слов рассказывает о том, как человек любит жизнь и землю, как боится смерти, с каким трепетом взирает на великие звезды.
У него вдруг перехватило дыхание. Он судорожно глотнул воздух. Джулиана повернулась.
— Когда ты выйдешь за меня замуж? — спросил он, напрочь позабыв о выдержке.
И к своему совершеннейшему изумлению услышал в ответ:
— Когда захочешь.
— Да? Тогда завтра! — быстро сказал он.
В слабом мерцании звезд он разглядел на ее лице улыбку.
— Ты сможешь подождать, пока приедет моя мама? Она доберется за несколько дней.
Его объял блаженный покой, словно внезапно отступила, утишилась нестерпимая боль или он попал в тепло после жгучего холода… Блаженный покой. Они заснули. А когда проснулись, уже взошла луна. Рука об руку — как всегда — они стали взбираться вверх по склону.
Тишину ночи потряс взрыв. Сон, тьма — все разом ухнуло в какую-то грохочущую бездонную пропасть, озаренную огненными сполохами. Все мгновенно вскочили, словно наступил Армагеддон.
— Топливные насосы! — закричал Ари. — Они взорвали насосы!
Кто «они», было ясно без вопросов…
От насосов рванули баки с горючим — земля содрогнулась, вздыбилась, к небу взвился столб пламени. И — опустился, накрыв сперва хлев, а потом гараж и конюшни. Люди к этому времени уже оделись, похватали ружья и гранаты и побежали вниз.
— Куда? — прошептал Эрик. — За вами?
— Да! — крикнул Алон. — Головы пригнуть!
Раздался щелчок и — вжик! И снова — вжик! Пули, кроша дерево, впивались в стены.
— Все наружу через боковую дверь, — приказал Алон. — И обходным путем к столовой! Соблюдать тишину, головы пригнуть — бегом марш!
Эрик понял, что задумал Алон. Если удастся добежать до столовой, под их контролем окажется четырехугольник, на котором сосредоточена вся жизнь кибуца. Любой, кто попытается его пересечь, окажется у них под прицелом.
Они бесшумно крались вдоль задней стены. В конюшне кричали лошади, не ржали, а именно кричали, как люди.
— Нельзя ли… о, Господи!., неужели нельзя их выпустить? — прошептал Эрик.
— Ты свихнулся? Тише!
Боковым зрением он увидел хлев — квадрат, на мгновение очерченный вспышкой огня: видно, с крыши он перекинулся на сено. Коровы! Бессловесные несчастные создания… С такими печальными глазами…
Они бежали, а снаряды рвались повсюду — спереди, сзади, сбоку… Чьи орудия бьют? Их или наши? Впереди какой-то человек выскочил на открытое пространство и тут же упал с диким воем и завертелся волчком по земле. Отовсюду, из всех зданий неслись адские крики и стоны. Но где же атакующие? Где неприятель? Темнота скрывала всех — и своих, и чужих.
Почти ползком они одолели открытый участок до столовой, подергали ручку, и дверь немедленно открылась изнутри — сюда прорвались многие. На карачках ввалились внутрь: Эзра, Ари, Алон, Эрик и другие.
Сумею ли я повести себя достойно? Смогу ли сражаться, убивать?
Вожаки шепотом совещались. Остальные молчали. Снаружи по-прежнему трещали выстрелы, ухали взрывы. Где же враг? И есть ли план обороны? Наверняка… У Эрика першило в горле, пекло в груди — они ведь все время бежали в гору. Промокшие от пота волосы слиплись, голова чесалась.
— Послушайте, — обратился к ним Алон, — мне нужно по человеку у каждого окна. Люди Зака удерживают южный спальный корпус, им не до нас. Нас всего двадцать девять, а сколько народу у этих сволочей, мы не знаем. Значит, надо послать в город за подмогой. Телефонный провод они обрезали… Эзра, сможешь добраться до грузовика и, не заводя мотор, скатиться вниз по склону? А уж на дороге заводись и жми что есть мочи.
