Дэвид Эберсхоф. Белая доска, с которой вы сравнили сироту, дает писателю некоторую свободу, не так ли? Когда я вижу кого-нибудь интересного в метро – например, девушку с новой Библией или курьера с дюжиной шариков в руке, мои мысли развиваются в двух разных направлениях. Откуда они? И куда направляются? Зачастую именно второй вопрос помогает развитию сюжета. Но первый вопрос вполне может стать источником глубины романа. С таким персонажем, как сирота, который никогда не узнает историю своей семьи, первый вопрос далеко вас не заведет, наверное. Кстати, я видел ваши фотографии пхеньянского метро. Там нет никаких шариков и уж точно нет Библий. Прежде чем отправиться в Северную Корею, вы уже несколько лет поработали над книгой. Вы много читали и размышляли об этом. Что вас удивило больше всего, когда вы увидели все своими глазами?
Адам Джонсон. Кстати говоря, шарики часто используют, чтобы донести информацию и миниатюрные Библии до жителей Северной Кореи. Шары большие, обычно размером с надувной пляжный мяч. Их выпускают на юге от демилитаризованной зоны, чтобы они летели на север. К ним привязывают такие драгоценности, как шерстяные носки или другие вещи, настолько редкие для жителей Северной Кореи, что те идут на большой риск, выслеживая место падения шаров. И тут они обнаруживают религиозные материалы или листовки, направленные против режима. Я уже работал над книгой несколько лет, когда, наконец, получил возможность добраться до Пхеньяна. Немногим удается попасть туда, и мои сопровождающие – умные, веселые, интересные – не знали, что со мной делать. Так как я уже провел большое исследование для романа, то знал, какие места хочу увидеть, и мои сопровождающие были потрясены, когда я попросил их показать такие великие памятники национальной гордости, как Кладбище Мучеников Революции (которое подробно описано в книге) и теплицы, где выращивают национальные цветы – кимченирии и кимирсении. Но когда я выразил желание посетить старый парк развлечений, на меня стали подозрительно коситься. Я спрашивал, почему в столице нигде не видно инвалидов, где расположены пожарные части и как доставляют почту без почтовых ящиков, но они уже не отвечали. Когда я отметил, что все женщины в Пхеньяне пользуются помадой одного и того же цвета, это было уже последней соломинкой для меня. Самые шокирующие, ужасающие вещи, которые я обнаружил в Пхеньяне, я сразу же включил в книгу: самосвал с «добровольцами», направляющийся за город; семья, которая лезет за каштанами на деревья в общественном парке, заводские гудки; автоматы Калашникова и ночной сторож, который должен стеречь карпов в пруду, чтобы их не украли.
Дэвид Эберсхоф. Вам удалось поговорить с кем-то из жителей страны, помимо тех, кто вас сопровождал в этой поездке?
Адам Джонсон. Хороший вопрос. На самом деле гражданам КНДР запрещено контактировать с иностранцами. Это незаконно. Все люди, с которыми я встречался, прошли особую подготовку, прежде чем общаться с американскими гостями. Так что настоящего общения, как такового, не было. Когда я гулял по улицам столицы в толпе пхеньянцев, которые шли по своим делам, мне нестерпимо хотелось поговорить с ними, выслушать их историю, но это было невозможно, так что мне пришлось рассказать об этих историях, добавив немного вымысла.
Дэвид Эберсхоф. Интересно, вам удалось хоть краем глаза, может, из окна машины, увидеть радость на чьем-либо лице? Радость, не связанную с политическими реалиями, конечно, а простую человеческую радость – когда гуляешь с другом, например, или замираешь, наслаждаясь ветерком.
Адам Джонсон. Конечно. Там живут такие же люди, как мы, с теми же потребностями и желаниями. Им приходится соблюдать много правил, но, если быть осторожным, можно жить вполне нормальной жизнью. Например, хотя большинство граждан не рискнут даже взглянуть на иностранца, такого, как я, я видел парочки, прогуливающиеся вдоль реки Тэдонган, и семьи, устроившие пикник на холме Мансу. Мальчишки запускали игрушечные кораблики в фонтанах, а старики увлеченно играли в карты на площади. Я видел, как молодежь читает (одобренные государством) книги, и что-то вроде клуба садоводов, которые ухаживали за цветами возле статуи Чхоллима. В Пхеньяне живет национальная элита, чье существование стабильнее и приятнее, чем у их сограждан в деревнях.
Дэвид Эберсхоф. Как изменилась книга после вашей поездки в Северную Корею?
Адам Джонсон. Так как мне не разрешалось говорить с людьми, которых я встретил в Пхеньяне (только через сопровождающих), – с экскурсоводами в музеях, поварами, водителями автобусов – мне очень хотелось вывести в книге настоящего жителя этого города. Поэтому я придумал персонаж следователя, который мог показать читателям и городские здания, и метро, и ночные рынки столицы. Хотя мне нелегко было создавать его портрет. Жители Пхеньяна редко сбегают из страны и поэтому не рассказывают миру свои истории, так что их жизнь – большая тайна. Кроме того, очень мало известно о тайной полиции Северной Кореи. Так что по большей части это выдуманный персонаж. Я использовал все источники, какими располагал, и, хотя этот персонаж не основан на конкретных фактах, я чувствовал, что в эмоциональном плане это одна из самых правдивых частей книги – говоря о том, как самоцензура и паранойя разрушают семейные узы даже между родителем и ребенком, пока не воцарятся абсолютное недоверие и страх, пока не изгладится само понятие любви.
Дэвид Эберсхоф. Как читателю понять, что правда, а что вымысел в вашей книге? Это роман, но действие происходит в реальном месте.
Адам Джонсон. Если литература – это вымысел, призванный раскрыть глубочайшую истину, то мне кажется, моя книга совершенно точно рассказывает о том, как догмы тоталитарного общества отбирают у человека то, что делает его человеком: свободу, искусство, выбор, личность, свободу выражения, любовь. А так как про Северную Корею известно совсем немного (помимо снимков со спутника и рассказов беженцев), это именно тот случай, когда образный язык литературного вымысла – лучший инструмент для того, чтобы докопаться до человеческой составляющей столь таинственного общества. Я понимаю, о чем вы спрашиваете: В Северной Корее людям действительно вырезают татуировки? Они действительно похищают японцев? Северная Корея действительно собирает кровь собственного народа? У меня есть обоснования для каждого художественного решения, которое я принял в этой книге, но достаточно будет сказать, что большинство шокирующих моментов в книге основаны на реальных событиях: репродукторы, гулаги, голод, похищения. Почти всю пропаганду, особенно самые нелепые и смешные фразы, я заимствовал прямо со страниц пхеньянской «Нодон Синмун» – газеты Трудовой партии. К примеру, еще в начале своих исследований я наткнулся на историю Чарльза Роберта Дженкинса, американского солдата, который в 1965 году выпил десять банок пива и пересек демилитаризированную зону в Северную Корею, где провел тридцать девять лет. Схватив Дженкинса, корейцы вырезали ему татуировки корпуса морской пехоты США без анестезии – ножом. Первые семь лет заключения его заставляли учить наизусть и транскрибировать работы Ким Ир Сена. Потом его отправили в языковую школу преподавать английский язык корейским шпионам, но когда поняли, что у него слишком сильный северо-каролинский акцент, его отправили играть злобных американцев в пропагандистских фильмах. В 1980 году его женили на Хитоми Сога – медсестре, которую похитили в Японии. Читатель увидит, что все эти истории – в той или иной форме – нашли свое место в романе. Нам известно, что северокорейцы прорыли туннели под демилитаризированной зоной, что они похищали иностранных граждан в большом количестве и что они используют свои рыболовные суда для перевозки фальшивой валюты, наркотиков и вооружения. Вымысел в том, что один человек может выступать во всех этих образах, как мой герой Чон До. Но в этом случае я отдал предпочтение общему портрету северокорейского общества, закрыв глаза на то, насколько это достоверно, чтобы один человек играл столько разных ролей. Думаю, мне даже пришлось смягчить реальный ужас, царящий в Северной Корее, как, например, в гулагах Кван-ли-со, о которых известны настолько шокирующие факты – принудительные аборты, ампутации, групповые казни – что я выдумал сбор крови как более «приемлемую», не столь дикую, замену, что-то простое, приземленное, отражающее то, как режим Ким Ир Сена и Ким Чен Ира крадет каждую каплю жизни у граждан, навеки приговоренных к рабскому труду.
