– Они здесь, – его голос предательски дрожит.
– О, Изнанка, подожди, я сейчас сбегаю к механикам. Не уходи никуда. Я с ветром.
Ласточка едва ли понимает, что пытается донести до него путница. Он уже совершенно ничего не видит перед собой. Лишь их.
Эти темные, немного размазанные силуэты, заполонившие их маленький мир своей однообразно тусклой массой. Ему кажется, что они повсюду. Залазят в ангары, стоят на взлетных полосах. Отдающие тленом и смертью. Блекло-серые. Совершенно бесцветные.
Призраки.
Их сотни. Нет, тысячи.
И теперь все эти существа как один смотрят на алеги. Пронзительно. Так протяжно жалобно, что путник едва ли может вынести их противоестественное внимание. Он едва ли не задыхается, цепенея от ужаса, подтачивающего его волю изнутри.
Эти стеклянные, леденящие душу взгляды. В них, как будто, застыла его судьба. Точно полузабытый сон, она неотрывно преследует его и вряд ли когда-нибудь отпустит. Сколько бы Ласточка ни бежал, сколько бы ни мчался наперегонки с ветром – ни Лабиринт, ни Изнанка, ни его новая жизнь не смогут стереть его прошлого. Никогда. Он никогда не сможет отпустить его до конца. Лишь когда смерть приберет его к себе.
– Вот, держи. – И путник чувствует, как привычный дым расползается у него во рту.
Жадная затяжка. Еще одна.
И тот мир отступает. Исчезает у него из вида.
– Целую пачку прихватила. У Крутобока, по-моему… Сказал, что возвращать не нужно. Вроде, как он сам тебе должен, – точно сквозь тонкую дымчатую ширму доносится до алеги быстрая речь девушки.
Путника все еще знобит, и эта вероломная дрожь не думает никуда исчезать.
Одна сигарета. Другая.
Он совершенно не замечает, сколько выкурил за это короткое мгновение. Лишь чувствует горечь. Слабое утешение да приглушенное недовольство собой.
– Как ты?
Ласточка не отвечает. Только поднимает голову, глядя на нее снизу вверх. Он совершенно не мог вспомнить, когда сел на корточки. От этого теперь путник чувствовал себя совсем глупо, но, попытавшись подняться, едва не упал. Анарин вовремя поддержала его, и он, заплетающимся языком, не без усилий, смог из себя выдавить лишь одно единственное:
– Спасибо.
Алеги понимает, что девушка волнуется за него и с трудом пытается улыбнуться. Ему совершенно неловко чувствовать себя таким безпомощным, но что он может поделать.
– Теперь-то мы уж точно квиты, – безрадостно сообщает ему путница. – Ты меня испугал, Ласточка. Думала, что не успею. Так бежала сюда, – она шумно вздыхает. – Я ведь просила тебя, и не раз, обратиться к Григорию, тому стражу-некроманту из Гильдии Воды. Вижу, что никуда ты не ходил, – очередной глубокий вздох. – Тебе же все хуже и хуже, Ласточка. Сам посмотри. Раньше же тебе не так много курить приходилось, чтобы все в порядке было, а теперь… Может, все-таки сходишь?
– Бесполезно, – отрицательно качает он головой. – Сама знаешь.
– Тогда, может, еще раз обратишься к своему дому?
– Не думаю, что это хорошая затея.
– Но ведь так…
– Я просто их забыл. Не бери в голову. Все нормально.
– Ласточка…
– Все хорошо.
Он не хочет продолжать разговор. Отворачивается. Еще одна затяжка.
– Я пойду, – говорит путник негромко. – К Бору.
– За аптечкой?
– Да.
– Ладно… Тогда до завтра?
– Да. До завтра.
Ему больше нечего сказать, и алеги, не оборачиваясь, уходит прочь, оставляя Анарин одну.
С жутко опустевшей пачкой сигарет, в изрядно потрепанной куртке и отчего-то так тоскливо саднящей давнишней раной. Нет, не той, что расцвела цветком у него на лбу, а той, что порой давала ему о себе знать в самые неудобные моменты нынешней жизни путника. Его прошлое тенью следовало за ним, а он все пытался отвернуться от него, делая вид, что его просто не было. Никогда.
22:15
Мерное биение сердце. Равномерный стук отмеряющего свой ход времени. Еще не перевернутые страницы календаря, укрытые пылью никогда не наступающего завтра. Прошлое, остающееся лишь осколками памяти, и вечное нетленное сейчас, которому никогда не будет конца. Так все устроено. Заведено с самого начала начал.
Миг – это и есть настоящее. Привычное и едва замечаемое. Такое бесконечное и прекрасное в своем одиноком существовании на многоцветном полотне бытия. И ничто не может поменять этой извечной истины, пока сама смерть не разомкнет древний круг. Но потом уже ничего не останется от исчезнувшей в замысловатой ткани одной-единственной тонкой нити. Даже следа. Ведь ее место займет другая. Совершенно такая же. Это негласное правило. Аксиома, которую не нужно подтверждать.
Все вокруг следует ему – этому негласному закону существования: сотни вселенных, то рождающихся из небытия, то угасающих, чтобы вернуться в неизвестность. Ничто никогда не изменится по-настоящему, потому что все повторяется. Снова и снова. Сумасшедший круговорот, которому никогда не будет конца, если только…
– …Так же нам удалось разобрать самые крупные завалы, госпожа Катарина, – продолжает рассказывать свою заунывную повесть глава дневной смены. – На три четверти возобновлено обеспечение Темного этажа. Одна пятая часть всех разрушений восстановлена. На расчищенной от обломков территории, теоретически, возможно беспрепятственно перемещаться гражданским лицам, но и я, и начальник ночной смены, Ацту, считаем пока все же не безопасным разрешать посещать место трагедии непосредственным жителям этого этажа и не заинтересованным в восстановительных работах лицам. Вследствие этого были приняты меры по небольшой расконсервации части неиспользуемого пространства, с возможностью использования его для временного размещения тех жителей Гильдии Ветра, чьи дома сильно пострадали от разрушительного воздействия демона или находились в непосредственном ареале его действия. Мною были предписаны, с вашего непосредственного разрешения, соответствующие указания, и в настоящее время, после перемены смен, они будут доведены до внимания непосредственных пострадавших от этого несчастного случая. Также я должен отметить, что ночная смена успела приготовиться к поздней перемене смен. Мой непосредственный коллега – начальник ночной смены Ацту, после необходимого ознакомления с поставленными задачами учтет в своем дежурстве все особенности и нюансы нынешней трагедии, а также способы и пути ее разрешения с учетом приоритета наименьших бюджетных затрат, и в дальнейшем он также будет непосредственно докладывать вам о состоянии дел…
Слова тонут. Теряются. Исчезают, совершенно не оставляя даже робких отголосков своего мнимого существования. Незримый вихрь подхватывает их, подминая под собой причудливые переплетения звуков. Сызнова повторяя: ничто не вечно.
Правительница со странной уверенностью ощущала, что все это уже было. Ее рабочий кабинет, негромкая беспросветно нудная речь тролля да тихое шуршание часов. Все такое одинаковое. Такое привычное в этот поздний вечер.
Катарина могла остановить Сталиста. Она ведь и так все знала. Ничто не могло спрятаться от ее всевидящего ока. Однако женщина не спешила прерывать своего подчиненного. Хотела докопаться до одной интересующей ее подробности, услышать о ней из чужих уст.
Спокойная и сосредоточенная, в отличие от тролля. Готовая уловить любую зацепку и умело ею распорядиться. Она, как настоящий хищник, медленно движется за своей добычей, искусно играя с ней перед ловко обставленным концом. Начальник дневной смены нутром чует опасность. Неумело подбирает слова. Кривовато обходит неточности и засечки. Точно огромный корабль в мелководье пытается нащупать глубокое океаническое дно. Вот только безуспешно.
О, если бы этот несчастный мог потеть, то, вероятно, уже весь растаял, но природа обошлась с ним с особым, лишь ей одной ведомым извращением: странноватое замирание голоса от глубокого волнения, да некое безумие в черных бусинах-глазах.
– Хорошо, – прерывая затянувшийся монолог своего подопечного, отстраненно говорит правительница. – Что-то еще?
– Нет. На этом я должен завершить свой доклад, – каким-то совершенно чужим голосом рапортует начальник дневной смены.
– Тогда я вас спрошу об одном любопытном моменте, который вы упустили из своего донесения, Сталист.
– Да, – все тем же равнодушным голосом произносит тролль.
– Вы так и не указали мне, какими именно вопросами по профилактике подобных ситуаций занялся ваш непосредственный серкулус – Дэзмунд Смитт. И почему он самолично не приходил ко мне, а посылал именно вас, Сталист, а теперь, я так думаю, ваше место должен был занять ваш непосредственный коллега.
– Он… Он был задействован в работах, – сообщил ей тролль.
– Работах?
– Да. Он разгребал завалы наравне со всеми.
– Разгребал завалы? Серкулус? Я ведь вам говорила еще днем, чтобы в случае необходимости вы могли рекрутировать истинных для выполнения этих работ, но, – она смотрит в бумаги, – насколько я могу судить, почему-то единственный, кто брал участие в процессе – был Брай. К тому же, исходя из моих личных данных, серкулус Дэзмунд Смитт не был замечен в тех действиях, о которых вы мне сейчас так уверенно говорите, Сталист. Можете мне объяснить почему?
