Он терпел Тину (в малых количествах на днях рождения и прочих редких праздниках) ради жены. Оля и Тина дружили с детства, были как сестры.
Акустический террор начался с первых минут прихода Тины. Она здоровалась, переобувалась в тапочки, говорила о погоде, а у Самина в ушах жужжали ядовитые пчелы.
Тина опустилась на диван, на котором недавно сидели бабушки. Вид имела не присяжного заседателя, а судьи или прокурора, который право имеет тащить на свет и трясти грязным бельем Самина.
На столе стояла ваза с орехами и сухофруктами. Цепкой лапкой Тина брала орешки или курагу, отправляла в рот, мелко хрумкала заячьими зубками. Самин смотрел в сторону, чтобы не видеть ее кроличьего жевания.
В отличие от бабушек Тина знала причину Олиной депрессии. И считала себя вправе говорить Самину о его неблагородстве, подлости и предательстве, Самин терпел и слушал. Про то, что он оскорбил жену в лучших чувствах, надругался над святым, про травму, которую нанес Оле и от которой теперь не оправиться…
Тина была последним человеком, которому Самин заявил бы: все это бред, чушь и фрейдовщина! Я не предал, а оступился; не убил, а нечаянно поранил; поддался глупому (и естественному, хоть вы меня режьте!) порыву и сейчас крайне сожалею. Да, я был не прав. Но я тоже страдаю, раскаиваюсь и мучаюсь. Сколько мне нужно страдать? Месяц, год? Всю жизнь коту под хвост отправить? Наказание должно соответствовать вине. Пусть Ольга объявит приговор и не терзает меня ежедневной пыткой. Даже военные преступники, разбойники, душегубы и всякая другая сволочь удостаиваются снисхождения, амнистии и замены расстрела на тюремное заключение. А если всех мужиков, уличенных в прелюбодействе, казнить, то на земле останутся одни бабы.
Ничего этого говорить Тине было нельзя. Она бросилась бы в спор, в дискуссию, начала отстаивать свою женскую точку зрения, идеалистическую, книжную, наивную и попросту глупую. Привела бы в пример собственного мужа Андрея, безвольного алкоголика. Да если бы Самину приставили нож к горлу и заставили жениться на Тине, он бы запил не тихо, а по-черному. Пора было прекращать нравоучения незваной доброхотки.
— Чего ты хочешь? — спросил Самин. — Что предлагаешь?
Сверление в ушах достигло болевого порога. Пчелы прогрызли перепонки и устремились в мозг. Тинин рот хлопал и хлопал, зубки стучали и стучали, губки змеисто кривились. Самин боролся с тошнотой.
— Мы должны вместе подумать над тем, как помочь Оле, как вывести ее из этого состояния.
— Твои варианты? Спрашивала об этом Ольгу? — Самин замер в надежде услышать полезную информацию.
— Спрашивала. Она не знает. Оля очень тебя любит, любила. А сейчас, мне кажется, у нее идет процесс разъедания этой любви. Как ржавчина разъедает железо…
Вот это совершенно не Тинино дело! Пришла сюда пилить его. Сама она пила ржавая! Бормашина визгливая!
— Помолчи! — сморщившись, перебил Самин. — Значит, конкретных предложений у тебя нет? Реальных выходов не имеется? Я правильно понял? В таком случае, Тина, извини, но тебя это не касается. Спасибо, что заглянула.
Самин встал, неделикатно намекая гостье, чтобы выметалась.
— Как не касается? — оскорбилась Тина. — Мне Оля ближе, чем родная сестра! Да я первой узнала о твоей измене и рассказала Оле. Моя знакомая работает в твоей компании…
Больше Самин ничего не слышал. У Самина случилось дикое. Пчелы в голове образовали рой и ринулись наружу. Мозг Самина утратил способность соображать, отбросил все культурные напластования, взорвался ненавистью. Самин видел перед собой врага, и этого врага следовало уничтожить. Самин не владел своими эмоциями и не контролировал действия…
Он схватил вазу с орехами и сухофруктами и шандарахнул Тину по голове…
На его счастье, ваза была не тяжелой, хрустальной, а тонкостенной, из стекла-паутинки. Иначе он Тину прибил бы до смерти…
А так — обошлось. Тина даже сотрясения мозга не получила. Сидела, перепуганная, обсыпанная стеклом, арахисом и черносливом. Таращила глаза и бормотала:
— С ума сошел?.. С ума сошел?..
Самин орал. Очень невоспитанно. Обзывал Тину последними словами, припомнил ее голос и челюсти — все в обрамлении эпитетов, каких Тина в жизни не слышала.
Это был дикий зверь, взбесившееся животное, первобытное существо в крайней степени ярости. Тина уже не думала о подруге, мечтала ноги унести поскорее. И Самин потребовал того же: велел проваливать, иначе он… Какой ужас! Поменяет ей местами гениталии и пасть!
А столько лет прикидывался воспитанным и галантным человеком!
Напоследок, когда Тина уже в дверях была, Самин посоветовал ей взять фамилию Болотная. Тина болотная — вот кто она есть на самом деле.
Оля отвезла сына к маме (которая на что-то радостно и туманно намекала) и вернулась домой. Самин заканчивал убирать мусор, прохаживался пылесосом по дивану и ковру.
— Осторожно, — предупредил он, — не наступай, здесь стекло.
Выключил пылесос и ответил на безмолвный вопрос Оли:
— Ваза разбилась… О голову твоей подруги Тины, не к ночи будет помянута.
— Что-о?!
— Давай хлопнем по рюмке коньяка? Мне требуется в лечебных целях.
Оля отказалась, а Самин налил себе, выпил, крякнул от удовольствия:
— Не спиться ли мне? Имею повод — жена не прощает. Оленька, ты меня станешь вырывать из лап зеленого змия?
— Перестать паясничать. Что здесь произошло?
— Рассказываю. Сначала пришли мама и теща, с идеей… Оля, ты беременна?
— Нет, — удивилась Оля.
— Ага. Но я заранее объявляю — на второго, третьего, четвертого ребенка согласен. Но пять — уже перебор, тебе не кажется?
Оля дернула досадливо головой.
— Продолжаю. Мамашки заподозрили меня в покушении на избавление от ребенка. Несуществующего в проекте! Мол, я подбиваю тебя на аборт.
— Что за бред!
— Я его стоически выдержал. Успокоил бабушек, чаем напоил, выслушал про варианты возможных имен для мальчика или девочки.
— При чем здесь Тина?
— Она следом явилась. Еще выпью. Не хочешь? Ну, за твое здоровье! Итак, явилась эта… как бы культурнее сказать… мымра болотная.
— Самин!
— Прости! Я знаю, что ты ее любишь. Но я-то не переношу! Голос, морда кроличья…
— Самин!
— Еще раз прости! Ничего не могу с собой поделать, отвращение биологическое, на клеточном уровне. Но я терпел! Долго, минут тридцать ее словесный понос терпел. А потом — бац! Взрыв в башке, ничего не помню. Гляжу — она вся в сухофруктах. Это я ее по голове вазой огрел.
— Самин, ты с ума сошел? — впервые за последнее время Оля проявляла какие-то эмоции.
— Не без того. Аффект. Смягчающее обстоятельство, суд должен учесть.
— Какой суд? — взволновалась Оля. — Ты ее покалечил? «Скорая» увезла?
— На собственных ногах убралась, падла! Крови не было, думаю, шишкой отделалась.
— Налей.
— Что?
— Налей мне коньяк.
— Вот это правильно, это по-нашему. Закуску — лимон, конфетку — принести?
— Обойдусь.
Жена выпила, закашлялась, выступили слезы. Самин протянул носовой платок.
— Я все-таки не понимаю, — сказала Оля, отдышавшись. — За что ты побил Тину?
— Не побил, а проучил. Заслужила. Как хочешь относись, но я нисколько не жалею.
— У тебя как с головой?
— Плохо. Мне, Оленька, очень плохо из-за того, что ты меня не прощаешь. Это не жизнь! Это командировка в ад! Что мне сделать? Хочешь, кастрируюсь? Предварительно сдам стратегические запасы спермы на случай искусственного зачатия тобою моих детей и кастрируюсь.
— Ты пьян!
— Я трезв и очень несчастен.
Зазвонил телефон. Оля сняла трубку. Это была Тина.
— Оля! Ты знаешь, что случилось? — истерически восклицала подруга. — Он тебе сказал?
— Сказал.
Оля показала мужу на дверь: выйди, не хочу при тебе говорить. Самин подчинился.
— Он меня чуть не убил! — продолжала бушевать подруга. — Он больной! Психопат! Он опасен. Оля, разводись с ним немедленно!
— Это я сама решу.
— Ты его не видела! Мы его совершенно не знали! А как ругался! Ужас!
Самин подслушивал и подсматривал. Жена округлила глаза: Самин такое сказал? Что куда тебе засунуть? О боже! С чем тебя смешать? Кошмар! Он не мог подобное произнести! И еще это? И это? Как-как? Чудовищно!
Но Самин видел: жена сдерживает улыбку. Парадоксально! Думал, окончательно его запрезирает, выгонит, сама уйдет, подаст на развод, лишит сына. А Ольга потешается. Ледяной панцирь треснул, тает. Почти прежняя супруга.
Извиняется за него перед подругой, утешает, обещает, что Самин будет на коленях перед Тиной просить прощения. (Вот уж дудки!) Но когда Тина, очевидно, призывала немедленно выбросить Самина на помойку, Оля продемонстровала твердость: сами разберемся, наше дело, пожалуйста, не вмешивайся, спасибо за совет, но я поступлю как сочту нужным.
