Я наконец увидела Артура; он был рядом с сэром Ричардом, на мальчике были только штаны и плащ, накинутый на голое тело.
— Ты же до смерти замерзнешь! — накинулась я на него.
— Ступай и возьми первую же теплую куртку в наших дорожных сундуках, — велела мальчику Мэгги. — Они еще не распакованы.
Артур кивнул и послушно отправился на конюшню.
— Пожар начался в гардеробной! — крикнул мне Генрих, перекрывая царивший вокруг шум. — Теперь ты потеряешь все свои платья и бог знает сколько украшений! — Затем послышался треск дорогого оконного стекла, разлетевшегося вдребезги под воздействием жара, и раздалось что-то вроде взрыва — это прогорела и рухнула одна из балок, поддерживавших крышу; пламя тут же рванулось вверх.
— Комнаты осмотрели? Оттуда все вышли? — крикнула я.
— Вроде бы да, — сказал Генрих. — Вот только… видишь ли, дорогая, мне очень жаль… — Он отвел меня чуть в сторону от цепочки людей, передававших друг другу ведра с водой. — Мне действительно очень жаль, Элизабет, но, боюсь, что мальчишка погиб…
Я оглянулась. Леди Кэтрин стояла рядом, а «мальчишка» уже успел растаять в толпе, кишевшей у парадных дверей дворца. В этот момент пламя взревело с новой силой, языки его уже вырывались из верхних окон.
— Ты сама ей скажешь? — спросил Генрих. — В том, что он погиб, нет ни малейших сомнений: ведь он оказался в самом пекле, поскольку ночует в одной из комнат рядом с гардеробной, а двери туда на ночь тщательно запирают. Пожар возник именно там, так что если мы его и отыщем, то только мертвым. Это трагедия, ужасная трагедия…
Что-то в поведении Генриха насторожило меня. В эти минуты он был невероятно похож на нашего сына Гарри, когда тот, глядя на меня честными голубыми глазами, ясными, как летнее небо, преспокойно выдавал мне какую-нибудь откровенную ложь — насчет того, почему он не сделал домашнее задание, подрался с сестрой или не слушался наставника.
— Значит, мальчик мертв? — спросила я. — Он сгорел?
Генрих потупился, тяжко вздохнул и даже глаза рукой прикрыл, словно на них навернулись слезы.
— Вряд ли мальчишка сумел бы оттуда выбраться, — сказал он. — Огонь уже бушевал вовсю, когда слуги это заметили. Там был настоящий ад… — Он коснулся моей руки. — Все произошло очень быстро. Он не должен был сильно страдать. Скажи ей, что, к счастью, все произошло очень быстро. Скажи, что нам всем очень жаль.
— Я непременно все это ей скажу, — сухо пообещала я и поспешила отойти в сторону, а Генрих остался командовать людьми, которые громко требовали еще воды и песка для тушения разгоревшегося пожара. Вернувшись туда, где стояли леди Кэтрин, Гарри и Маргарет, я окликнула молодую женщину и поманила ее подальше от детей, чтобы они не слышали тех печальных новостей, которые я должна была ей сообщить. Леди Кэтрин быстро чмокнула моего сына в рыжую макушку и подошла ко мне.
— Король считает, что ваш муж спал в одной из комнат в помещении гардеробной, — ровным тоном сказала я. Мой голос был начисто лишен каких бы то ни было интонаций и лился мягко, как молоко.
Она с безучастным видом кивнула.
— Король уверен, что он, скорее всего, погиб в огне, — продолжала я.
— Значит, пожар начался в гардеробной?
— Да, пожар начался именно там, а потом охватил все крыло.
Мы обе помолчали, явно обдумывая тот странный факт, что пожар начался почему-то не на кухне, не в пекарне и даже не в зале, где в большом камине всегда горел огонь, а именно в гардеробной, которая строжайшим образом охранялась. Единственным источником открытого огня там мог быть только огонь свечей, которые зажигают швеи, но они тщательно тушат все свечи, отправляясь вечером по домам.
— Я полагаю, — заметила я, — что, раз король так уверен в гибели вашего мужа, он его и искать не станет.
Леди Кэтрин на секунду замерла — она прекрасно поняла, что я хотела этим сказать, — потом посмотрела мне прямо в глаза и сказала:
— Ваша милость, король захватил нашего сына. Я не могу уехать без моего мальчика. А муж мой никогда нас не покинет. Я понимаю: для него это прекрасная возможность бежать и спастись, но я даже спрашивать его об этом не стану. Я и так знаю: без нас он никуда не уедет. Его пришлось бы тащить силком и в беспамятстве, чтобы заставить с нами расстаться.
— Но, возможно, сам Господь посылает ему такую возможность, — возразила я. — Пожар, сумятица, уверенность короля в том, что он погиб…
Она остановила меня взглядом.
— Он любит своего сына, он любит меня, он честен и благороден… как и подобает настоящему принцу. И потом, он наконец вернулся домой и ни за что не станет снова спасаться бегством.
Я ласково коснулась ее руки и посоветовала:
— В таком случае пусть он лучше поскорей объявится и придумает какое-то объяснение своему «чудесному» спасению. — Затем я снова подошла к детям, которых больше всего волновала судьба лошадей, и сказала им, что и лошадей, и маленьких пони наверняка уже вывели из конюшни и отправили на влажное зимнее пастбище.
* * *
К утру пламя было в основном потушено, но во дворце и даже в садах царил ужасный запах гари и мокрого дерева. Помещение гардеробной, представлявшее собой, собственно, большую дворцовую кладовую, выгорело почти целиком; в огне погибли бесценные сокровища — не только дорогие платья и камзолы, но и драгоценные украшения, короны, золотые и серебряные блюда, дорогая мебель, запасы постельного белья. Огонь уничтожил добра на тысячи фунтов, и Генрих платил людям за то, что они рылись на пепелище в поисках самоцветов и расплавленных драгоценных металлов; они извлекали оттуда даже расплавившийся свинец от оконных переплетов, превратившийся в какие-то жуткие перекрученные комки. Оставалось только ужасаться потерям и удивляться, что хоть что-то уцелело.
— Как это Уорбеку удалось живым выбраться из такого ада? — спросила леди Маргарет, когда мы втроем — она, я и Генрих — стояли, глядя на руины, в которые превратились королевские покои и гардеробная; над головой у нас еще дымились черные обгоревшие балки. — Как он вообще уцелел?
— По его словам, когда его дверь загорелась, он выбил ее ногой и сумел выбраться наружу, — пожал плечами Генрих.
— Как же ему удалось не задохнуться в дыму и даже не обгореть? — продолжала допытываться моя свекровь. — Я все-таки думаю, что кто-то выпустил его оттуда! Как же иначе? Ведь двери в гардеробную всегда крепко заперты.
— Но это же хорошо, что никто не погиб! — вмешалась я. — Это же просто чудо!
Они оба посмотрели на меня; на их лицах отчетливо читались подозрение и страх. И Генрих сказал, по сути дела повторяя обвинение, выдвинутое его матерью:
— Да, наверное, кто-то его оттуда выпустил.
Я молча ждала, что он скажет еще.
— Я непременно допрошу всех слуг! — пообещал он. — Я не допущу, чтобы здесь орудовали предатели! Да еще в моей собственной гардеробной! В моем собственном доме! Кто бы ни покровительствовал этому мальчишке, кто бы ни спас его из огня, он — предатель! До сих пор я щадил его, но вечно это продолжаться не может. — Он вдруг резко повернулся ко мне: — Тебе известно, где он был этой ночью?
Я спокойно смотрела то на мужа, побагровевшего от гнева, то на его мать, бледную как смерть.
— Ты бы лучше выяснил, кто устроил этот пожар, — сказала я. — Кто уничтожил нашу одежду и драгоценности, желая сжечь самозванца? Кому так сильно хотелось увидеть его мертвым? Ведь это явно не случайность. Кто-то наверняка заранее свалил в кучу посреди одной из комнат одежду и растопку, а потом поджег. И это наверняка тот, кому очень нужно было, чтобы мальчишка сгорел. Интересно, кто бы это мог быть?
Ответила мне миледи, и по тому, как сильно она вдруг стала заикаться, я поняла, что оба они лгут. Во всяком случае, она.
— Он… у него… да у него десятки врагов, десятки! — воскликнула она. — Его здесь все презирают! К нему все относятся как к предателю! По меньшей мере половина наших придворных хотели бы видеть, как его казнят.
— Наши придворные хотели бы видеть, как он сгорит в собственной постели? — спросила я, и голос мой прозвучал резко, как обвинение.
Миледи потупилась; она явно была не в силах смотреть мне в глаза. Однако она упрямо повторила:
— Он — предатель! Заблудшая душа, засохшая ветвь, которую следует сжечь…
Генрих вопросительно посмотрел на мать; казалось, он не совсем понимает, о чем мы говорим.
— Никто не может обвинить меня в том, что я хотел для него такой страшной смерти, — сказал он. — Я, правда, говорил леди Кэтрин, что лучше б ей никогда с ним не встречаться и не выходить за него замуж, но только и всего. Никто не может и мысли допустить, что я желал убить его.
— Тебя никто и никогда и не смог бы обвинить в этом! — воскликнула леди Маргарет. — Хотя, возможно, кто-то решил, что, устроив этот пожар, он окажет тебе услугу, защитит тебя от твоего же бесконечного милосердия и щедрости.
