— Что ты знаешь о природе Судеб? Они случайность или преднамеренность?
Богиня долго молчала, устремив золотые глаза на зарю, которая показалась над горами, затем тоном оракула возвестила:
— Судьбы — неизбежность в беспрерывном творении мира.
Даю вам мгновение подумать... Готово? Ладно. Те из вас, дети мои, кто понял, могут расспросить о своем пути у Гесперид.
В тот день мы с Фемидой зачали трех Гесперид: Эглу, Эрифию и Аретусу Вечернюю — еще трех нимф-таможенниц, но будущего.
Местом их жительства я избрал разрозненные остатки садов Урана. Там они заботятся о деревьях с золотыми яблоками, которые мой дед вырастил для атлантов.
Вершина, часто заснеженная, что возвышается над главной оранжереей Гесперид, называется Атлас. Надо увидеть эту южную оранжерею в серебряном свете зимней ночи, чтобы понять, что такое сад. Но есть и другие оранжереи, почти столь же дивные. Они рассеяны на западе Африки и дальше, вплоть до островов Океана.
Эгла возделывает яркие лимоны, желтые, как солнце в утреннем небе. Эрифия следит за толстощекими и золотистыми, словно южные звезды, грейпфрутами. Аретуса срывает апельсины цвета заката.
Разломите эти плоды, своей округлостью напоминающие миры. Их мякоть искусно поделена на дольки, как дневные часы и земные месяцы; их сок — основная суть силы.
Больше всего Геспериды известны благодаря тому, что их посетил мой сын Геракл.
Их обязанность — направлять путника в его движении к будущему, будь то человек или бог; они нимфы открытия, которое расширяет знания о Вселенной и о законах, что ею правят. Они не сидят подолгу на одном месте и спешат туда, где зарождаются великие мысли. Видели, как они прогуливались вдоль Нила, когда Пифагор, Геродот, Платон — цвет вашей расы — один за другим направлялись к храмам верхнего Египта. Видели, как Геспериды купались на пляжах Сицилии, когда Архимед, другой потомок моего сына Гермеса, предавался там размышлениям. Прослушав отчет о вашей истории за время моего сна, который я повелел сделать, я стал догадываться, что Геспериды частенько наведывались даже в окрестности Палоса, Кадикса или Тахе во времена Колумба, этого внучатого племянника Посейдона.
Каждый вечер, держа по золотому плоду, три Геспериды оказываются в какой-нибудь точке западного побережья и, достигнув оттуда берега погибшей Атлантиды, смотрят, как медленно опускается солнце. Они принимают решения на завтрашний день.
Этот час — самый удобный для желающих воззвать к Гесперидам.
Надеяться — значит задумывать на пороге ночи труды предстоящего дня. И преуспевают в жизненном приключении лишь те, кто каждое утро готов претворить свои вчерашние замыслы в поступки.
Может, мы с Фемидой немного устали к третьему дню? Должен признать, что у Гесперид нет ни силы, ни точности движений, которыми отличаются их старшие сестры: Горы и Мойры. Даже сами их черты прорисованы не так четко. В своей деятельности они проявляют некоторую вялость, и часто приходится переспрашивать по нескольку раз, чтобы добиться ответа. Не ждите, что Геспериды четко проложат ваш путь, и еще менее надейтесь, что они замостят его. Геспериды лишь укажут направление, а это не убережет вас от блужданий в песках.
Уход из Дельф. Прорицание Геи
Я покинул Дельфы в час, когда засыпают орлы. Фемида попросила меня вернуться, когда мне самому будет что прорицать. Я искренне пообещал исполнить эту просьбу.
Я достаточно охотно представлял себе, как проведу свою божественную жизнь рядом с Фемидой. Ее прекрасная неподвижность, спокойная уверенность давали ощущение защищенности, равновесия и безмятежности. Чего еще желать?
Так нам случается, особенно в юности, давать обеты, которые со временем перерастают в сожаление о том, что мы их дали или что нарушили их. Такие обещания — знаки мимолетной усталости, которая ослабляет наше воображение. В этот миг мы соглашаемся видеть другого таким, каким он видит себя сам, то есть единственным во Вселенной. Он становится средоточием, сутью, убежищем. И мы грезим об отдохновении в тех самых объятиях, которые вызвали нашу усталость.
То, что верно для существ, верно также для дел, которые мы выбираем. Усилия, посвященные им, силы, которые мы на них тратим, ограничивают наш кругозор и вынуждают видеть только их...
Углубившись в извилистое ущелье, чтобы выйти из долины, я вдруг услышал голос, низкий и мрачный, который произнес:
— Вижу, тут обращаются ко всем, кроме меня.
Вздрогнув, я стал тщетно вглядываться в окружавшую меня тень. На какой-то миг я даже испугался, не отец ли это притаился за какой-нибудь горой. Но голос был женский, и он продолжал:
— А я ведь старше этих малявок, что учат тебя уму-разуму. И тоже изрекаю предсказания, да подольше, чем они.
— Кто ты? Где ты? — вопросил я, озираясь.
— Неблагодарны те, кто не узнает меня! — гремел голос. — Если бы не я и не мой совет твоей матери скрыть твое рождение, ты не был бы сейчас таким большим и сильным и не забавлялся бы, хоть лежа, хоть стоя, с девчонками из моего потомства.
Тут до меня дошло, и я вскричал:
— Бабушка?! Так это ты, бабушка? Но где же ты?
— Под твоими ногами.
Я бросился на землю, восклицая:
— Спасибо тебе, дорогая бабушка Гея! Не знаю, как выразить свою благодарность!
— О! Я не ради тебя старалась. Я сделала это наперекор другим.
— Прости мое удивление, — продолжал я. — Если я не сразу обратился к тебе, то лишь потому, что Фемида мне сказала, будто ты уже не занимаешься прорицаниями.
— Моя дочь Закон вечно корчит из себя всезнайку...
Тут я услышал долгое ехидное клохтанье в глубинах Земли.
— Впрочем, все мое семейство только и желает, чтобы я молчала, — добавила Гея.
— Но не я, бабушка, не я!
Последовала довольно долгая пауза. Я прижал ухо к камням. Был ли этот доносившийся снизу глухой гул дыханием Земли? Или то были ее тайные размышления? Наконец голос снова долетел до меня:
— Ты сможешь одолеть своего отца, только если освободишь сторуких и одноглазых.
В то время я совершенно ничего не знал о сторуких и одноглазых, даже слова эти мне были неизвестны. Не знал я также, что прародительница Гея, ревнуя к собственному потомству и пребывая в скверном настроении, натравливала одних своих отпрысков на других и всегда была готова ненавидеть того, которому прежде помогала одержать победу.
— Бабушка, а кто такие сторукие и одноглазые и где мне их отыскать? — спросил я.
— Это уж твоя забота, мой мальчик. Я и так поведала тебе достаточно.
Я настаивал, ждал, но тщетно; больше ничего не смог от нее добиться. Наверняка Гея уже злилась на меня. Я встал и, озадаченный, снова двинулся в путь.
Больше мне не довелось непосредственно общаться с праматерью Землей. Но какие бы трудности впоследствии ни доставлял мне ее непостоянный нрав, я не могу недооценивать главную услугу, которую она мне тогда оказала.
Источник забвения. Встреча с Памятью
Я шел вперед сквозь ночь, ища укромное место, чтобы поразмыслить и выспаться. Двигался я в сторону Востока, думая, что, быть может, восходящее солнце сделает яснее темное прорицание Земли. И в самом деле, как раз на этом пути в голове моей просветлело, но не от солнца. Вразумило меня другое. То, чего мы желаем по-настоящему и ради чего готовы сделать усилие, рано или поздно приходит к нам, но всегда не так, как мы себе представляли.
Пройдя около двухсот ваших стадий, я попал в ущелье гораздо более узкое, чем Дельфийское. Со всех сторон там шумели, журчали, лепетали и перешептывались ручьи. Казалось, там сошлись все голоса вод. Дивно прозрачный воздух был напоен несравненной сладостью. Млечный Путь над скалами был так густо насыщен звездами, что можно было обрисовать его контур: длинную богиню, томно вытянувшуюся в своем искрящемся сне.
«Какое прекрасное место — Земля, — думал я. — Спасибо, бабушка!»
Однако при этом я испытывал грусть, какое-то чувство удрученного одиночества. Блаженство вполне может окрашиваться смутной тоской, оттого что нам не с кем его разделить. Я подумал о Фемиде. Почему я не попросил ее сопровождать меня, зачем оставил ждать меж двумя утесами?
Когда я лег, ко мне вернулись некоторые из детских страхов. Я уже не был так уверен в своих будущих победах.
Запахи травы, в которой я вытянулся, напомнили мне об Амалфее.
Дорогая малышка Амалфея! А что, если я когда-нибудь разыщу тебя на родном острове и оставлю при себе?
Вытянув руку, я удостоверился, что Эгида рядом. Осторожность...
Да, в ту ночь я испытывал некоторую усталость.
Придвинувшись к ближайшему ручью, я низко склонил голову к воде и позволил ей струиться по моему лицу. Словно божественно легкая и прохладная рука коснулась моего чела. Я припал к ручью и стал пить долгими глотками. Никакая другая влага никогда не казалась мне столь сладостной. Я тотчас же заснул.
