Убедившись, что замок автоматически защелкнулся, я поспешил в свою комнату, пока никто меня не засек. Первой моей мыслью было разыскать Мэнди и рассказать ей, где я нашел ее фотографию. Хотя показывать ей такую пакость, пожалуй, не стоило. К тому же тогда пришлось бы признаться Мэнди, что связывало меня с девчонкой, которую она терпеть не могла. Я сидел, впившись зубами в кулак, и размышлял, что за псих это устроил и что мне теперь делать.
В шесть часов все постояльцы Фрайарзфилд-Лоджа шли ужинать в студенческую столовую. Я честно сказал, что у меня нет аппетита, извинился и дождался, пока не уйдет последний студент. Когда общага опустела, поднялся наверх и, прогнув хлипкую панель, снова залез на чердак. На этот раз я тут же прижал ее обратно, спешно сорвал все фотоснимки и был таков.
Потом дошел до автостоянки, где сжег фотографии в ведре с песком. И вымыл руки.
Той ночью я почти не спал. Мысли комкались и спутывались (и простыни тоже). Сперва я убедил себя в том, что целили вовсе не в меня, а то, что я встречался со всеми пятью девушками, — чистое совпадение. В конце концов, говорил я себе, нужно быть до безумия эгоцентричным, чтобы вообразить, будто все на свете крутится вокруг твоей персоны. Но потом я попытался вспомнить другого человека, который ухаживал бы за всеми пятью, — и, разумеется, безуспешно. Только у одного парня что-то было с двумя из них. Конечно, я не мог знать наверняка — отношения бывают всякими, а иные сгорают как спички, — но все-таки в колледже сразу становится известно кто, с кем и когда.
Далее: на этих фотографиях были не все девушки, которых стоило посчитать. Если вынести за скобки случайные связи и откровенные безумства, оставались еще две значительные фигуры — две юные особы, которые были очень важны для меня. Как видно, тот, кто следил за историей моих сексуальных и эмоциональных приключений, работал спустя рукава.
Все это проносилось в моем возбужденном мозгу, пока я лежал в постели. В два часа ночи я вскочил и проверил, закрыта ли дверь на замок. А еще посмотрел, надежно ли задвинуты шпингалеты на окнах.
Я пытался понять, что общего у этих пяти девушек, если не брать в расчет меня. Безнадежно: приехали из разных мест, учатся на разных факультетах. У одной папаша преуспевающий врач с Харли-стрит, у другой — шахтер. Одну вообще воротит от секса, другую страшно заводит, когда ее привязывают к кровати и шлепают почем зря. Ничего похожего.
И так всю ночь: это совпадение. Нет, не совпадение. Все-таки совпадение. Никакое не совпадение…
Я прекрасно понимал, что за этим стоит кто-то из обитателей Лоджа, но Фрейзера заподозрил не сразу. После того как тут случились одна-две кражи, входная дверь строго охранялась, поэтому тот, кто пролез на чердак, должен был иметь свободный доступ в здание; кроме того, ему требовалось достаточно времени, чтобы отыскать плохо закрепленную панель.
В общежитии было всего двадцать два студента.
Первым делом я отбросил нескольких дружелюбных весельчаков, все интересы которых сводились к пивку, гамбургерам да утреннему футболу по субботам. То же и с ячейкой бескомпромиссных политиканов с первого этажа, этих брутальных марксистов в одинаковых джинсовых комбинезонах и с одинаковыми стрижками «под горшок», — в их меню значились только диалектический материализм и строжайший запрет на все виды юмора. Такие не станут возиться с козлиной башкой.
Имелась у нас и община из четырех фанатичных чистоплюев-христиан; их я не сбрасывал со счетов, полагая, что эти помешанные запросто могут переметнуться от Христа к Его главному противнику. Я присмотрелся к ним, но ничего особенного не заметил. Еще несколько человек были попросту слишком тупы и невежественны, чтобы изобразить древнееврейское заклинание, так что их я тоже вычеркнул.
Итого у меня оставалось три возможных варианта (из них один — весьма вероятный), но тут-то я и забуксовал — следующим шагом могла быть только открытая стычка с каждым из троих. Поэтому, чтобы вывести на чистую воду предполагаемого чародея-сатаниста, я отправился за помощью в угрюмую каморку гадкого гнома.
— Здрасте, — приветливо сказал я. — Мне нужно сложить кое-какое снаряжение на чердак во Фрайарзфилде. Можно его открыть?
Загаженная сторожка размещалась под лестницей, ведущей в коридоры административного крыла. Я стоял в дверях. Его овчарка лежала под столом, умостив морду между лапами, навострив уши и неприязненно изучая меня единственным зрячим глазом. Сам же вахтер читал бульварную газетенку и на меня даже не глянул. Он лишь спросил, неистово попыхивая чадящей трубкой:
— А в сушилке нельзя оставить?
— Вообще-то, нельзя. Там на днях уже кое-что пропало.
— А что там у тебя?
— Да так, ящик со всякой всячиной.
— Завтра днем поднимусь да занесу. Оставь у чердачной двери.
— Завтра меня не будет.
— Тогда в четверг.
— Боюсь, меня и в четверг не будет. А бросать его в коридоре я не хочу. Уж простите.
Его желтые зубы раздраженно лязгнули о мундштук. Отложив газету, вахтер наконец-то соизволил на меня посмотреть; просто молча таращился, ничего не предлагая.
— Знаете что, — сказал я тогда, — мне бы не хотелось вас утруждать. Если вы дадите мне ключ, я сам все сделаю и тут же верну его обратно.
— Ишь какой! — сказал он, вставая. Барбос поднял голову и с надеждой уставился на хозяина. — На-кася выкуси, сынок! Идем, псина, пора проветриться.
Я пожал плечами. Пес возбужденно вскочил и уже успел схватить в зубы кожаный поводок, который свисал из его слюнявой пасти, точно откушенный палец почтальона.
Коротышка-вахтер напяливал пальто целую вечность. Он снова почавкал своей вересковой соской, потом вдруг резко вытянул ее изо рта и повторил, без всякой на то надобности:
— На-кася выкуси! Ишь какой! На-кася выкуси!
Я так и не понял, что такое «на-кася», но счел целесообразным промолчать. Все вместе мы направились в Лодж. Должно быть, я довольно нелепо выглядел во главе шествия, состоящего из карлика и одноглазой овчарки. Вахтер шагал себе, испуская клубы сизого дыма; одной рукой он придерживал пса за поводок, а в другой нес громоздкую связку из сотни ключей. Когда мы подошли к зданию, он не стал привязывать собаку снаружи, а затащил внутрь.
У меня в комнате стоял наготове ящик со всякой всячиной — прятать на чердаке антикварные книги мне уже расхотелось. Забрав его, я быстро догнал вахтера, деловито восходящего по лестнице. Пока тот неторопливо исполнял ритуал распознавания ключа, ящик пришлось придерживать коленом. Открыв чердачную дверь, вахтер сначала запустил пса, а уж потом зашел и сам.
— Твою ж мать! — заорал он.
— Господи! — сказал я, проследовав за ним. — Ну и дела…
У привратника отвалилась челюсть — он едва успел подхватить выпавшую трубку. Я увидел ряд металлических пломб в его прокуренных зубах. Он так и уставился на козлиную голову.
— Плохо дело.
— Да уж, — согласился я. — Хуже некуда.
Я думал, он сейчас скажет, что мы должны сообщить об этой находке администрации, как вдруг кое-что произошло.
Пес, как и его хозяин, застывший посреди комнаты, склонил голову набок, словно к чему-то внимательно прислушивался. Затем склонил голову на другой бок. И вдруг — хвать зубами воздух. А потом взвыл, принялся неистово кататься по полу, опять с трудом поднялся на лапы, ни с того ни с сего помчался к маленькому круглому окошку в дальнем конце чердака и со всего маху, будто кулаком, въехал в него носом. Стекло треснуло, но не разбилось, а пес отлетел назад, ошалев от удара. Но тут же встал и снова бросился на стекло, затем заскулил, развернулся и выбежал вон из помещения, оставляя за собой неровную дорожку мочи.
— Лютер! Ко мне! — попытался подозвать его вахтер, но опоздал. Овчарки и след простыл.
Расскажи мне кто-нибудь такое, я бы от души посмеялся. Но поскольку я сам все это видел, мне было не до смеха.
— Плохо дело, — посмотрел на меня коротышка. Всю его напускную вальяжность как ветром сдуло. — Плохо.
— Пойду-ка я отсюда.
Я вышел первым. Вахтер напоследок окинул чердак взглядом и резко захлопнул дверь — так, словно запирал там кого-то.
Больше тем вечером ничего не произошло. А утром на доске объявлений появилась бумажка, из которой следовало, что случилось «серьезное происшествие» и капеллан Дик Феллоуз по очереди опросит всех нас в наших комнатах.
Мой незатейливый план был таков: подойти к каждому из подозреваемых (в порядке убывания) и небрежно обронить свое «Он тебя вычислил». Но мне повезло с первого раза. И вот он, Чарльз Фрейзер, здесь, в моей комнате, и его смердящие подмышки вполне заменяют признание.
Он еще не заговорил, но то, что он сюда явился, было достаточно красноречиво. У меня кулаки чесались расквасить ему физиономию, но еще больше хотелось выяснить, что же он такое затеял. Я постарался — без особого успеха — выражаться уклончиво:
