После столовой мы идём на пение. Этот урок у нас ведёт не Валентина Ивановна, а другая, очень злая учительница. Я не помню, как её зовут. Она играет на пианино, потряхивая жёлтыми волосами до пояса, а мы хором поём:
Лес дремучий снегами покрыт,
На посту пограничник стоит…
– На посту чёрт с дубиной стоит, – тихо шепчет Владик Шумов. Я зажимаю рот рукой, чтобы не издать никакого звука. Это невыносимо смешно, тем более, что на пении смеяться никак нельзя, иначе учительница может схватить ручку с парты смехача и швырнуть её на пол. Таким образом, она уже поломала когда-то ручку Жени Мишустина. Ручка разлетелась по полу на три части: красненькую, беленькую и тоненькую соломинку-стержень. Женя потом плакал и долго бил красную половинку об белую, пытаясь выбить из неё отломанную резьбу. А потом на математике писал погрызенным карандашом, заточенным с обеих сторон.
Звенит звонок с музыки. А потом второй, третий… Мальчишки орут: «Ура». Пять звонков – означает то, все учителя идут в учительскую на совещание. А ещё это означает, что перемена будет длиннее и веселее, чем обычно.
Серёжа Гусев мочит пыльную меловую тряпку для доски и целится ею в меня. Ну, вот началось. Теперь придётся всю перемену сидеть в туалете. Девчачий туалет – самое безопасное место, когда надо укрыться от мальчишек. Они бояться его, как огня. Даже подойти близко к женской уборной – считается у них позором, а уж если кто-то из мальчиков случайно дотронется до дверной ручки, он будет считаться «заразным» до тех пор, пока не передаст свою «заразу» кому-нибудь из друзей хлопком по спине. Иногда мои одноклассники так расправляются с теми, кого не любят. Притянут всей толпой какого-нибудь бедного сопротивляющегося мальчишку к туалету и впихивают его в двери, пока тот не заревёт во весь голос. Потому что, лучше прослыть избитым или плаксой, чем побывавшим в женском туалете. В менее жестоком варианте это выглядит так – отбирают у неугодного портфель и со смехом зафутболтивают в заветную дверь. В этом случае кто-нибудь из девчонок, как правило, вышвыривает, трофей обратно. И опозоренный ученик потом долго не притрагивается к прокажённому предмету. Портфель так и валяется до конца дня в коридоре, выставив на всеобщее обозрение выпавшие учебники в измалеванных обложках.
После уроков, Валентина Ивановна произносит ставшую привычной фразу: «Берём портфели, становимся по парам и тихо идём в раздевалку. Группа продлённого дня остаётся в кабинете».
Группа продлённого дня – это я, Денис Клименко и Тимур Арсенашвили. Я терпеть не могу, моменты, когда весь класс строится в проходе, пиная друг друга мешочками со сменкой, а мы втроём остаёмся сидеть за партами. Я так завидую одноклассникам, которые идут домой сразу после уроков. А мне приходится ждать в классе Валентину Ивановну, которая отводит счастливчиков в раздевалку, а потом возвращается за нами, чтобы проводить в дежурную группу на первый этаж, туда, где розовые стены разрисованы сказочными персонажами, и где собираются все первоклашки и второклашки, у которых допоздна работают родители.
На продлёнке я делаю домашку, посыпая тетрадь крошками бутерброда с вареньем, который с утра мама запихивает мне в портфель. У меня все учебники пропитались запахом намокшего в целлофане батона и смородинового варенья. Потом мы с воспитательницей Ниной Николаевной идём в кинотеатр «Родина» и смотрим там очень интересное кино про неуловимых мстителей. Всю дорогу обратно, я думаю о цыгане Яшке, и восхищаюсь поступками отважных ребят. Мы идём через рощу, шурша жёлтыми кленовыми листьями, собираем каштаны и жёлуди для поделок.
– Нина Николаевна, а давайте завтра снова сходим на «Неуловимых», – предлагает Тимур, видимо не только меня фильм взял за душу.
– Нет, завтра у нас есть другое важное дело: во втором «Г» ученик сломал ногу, мы должны навестить больного товарища.
– А послезавтра? – навещать больного товарища, конечно, тоже очень интересно, но нам хочется ещё раз сходить в кино.
– А послезавтра мы пойдём в читальный зал детской библиотеки.
Ну, это уже совсем что-то скучное. Мы переходим дорогу, поднимая вверх разрисованные флажки на пластмассовых палочках.
В шесть часов всех продлёночных детей разбирают по домам, остаёмся только мы с Денисом, у Тимура в кинотеатре заболел живот, и за ним прямо туда приехал папа на москвиче, как у дедушки. Нина Николаевна отводит нас под двери класса и велит ждать родителей. Мы сиротливо сидим на портфелях под стеночкой, я внимательно рассматриваю свои коленки в серых колготках, с Денисом мне не о чем разговаривать. Потому что он мальчишка. А с мальчишками-одноклассниками дружить сложно, не то, что со Славкой.
В семь часов родительское собрание. Моя мама сидит за моей партой, как школьница и делает мне страшные глаза, она хочет, чтобы я отошла от двери, а не подсматривала в щёлку. Но как я могу отойти, если сейчас моя очередь. Мы все: я, Денис и Ленка Ефимова, которую не с кем было оставить дома, по очереди следим, что происходит в классе. Валентина Ивановна стоит к нам полубоком и всё время говорит, поэтому ничего не замечает. Зато все родители косятся на дверную щель, но никто нас не выдаёт. Я рассматриваю родителей одноклассников, очень легко узнать, где, чьи мамы и папы, потому что все сели на места своих детей. Но я и так бы догадалась, кто есть кто, оказывается, чужие родители очень похожи на своих чад: вот папа Юрки Быкова – моего соседа справа, откинул крышку парты, чтобы сесть поудобнее, и тут же закрыл обратно, при этом густо покраснел и покосился по сторонам, точно так же озирается Юрка, когда лепит свои сопли из носа под откидную крышку. Мама отличницы Юли Ивашевой всё время кивает головой, – хочет понравиться дочкиной учительнице. Юлька тоже всегда так делает, за это Валентина Ивановна называет её самой внимательной девочкой. Бабушка Женьки-двоечника зевает и вертится.
Валентина Ивановна пошла между рядами, строго указывая на исписанные ручками столешницы. Родители опускают глаза, будто бы эти солнышки и домики на крышках парт рисовали они сами. Я вспоминаю, что на моей парте, как раз посередине, рядом с границей, прочерченной Юркиным циркулем, нарисована кошачья мордочка. Это на математике я вспоминала нашу кошку из деревни. Теперь я делаю маме страшные глаза, мама машинально перекладывает свой блокнотик поближе к локтю Юркиного папы.
Мы с мамой идём домой по тёмному скверу. Она молчит. Моя мама умная, и не будет ругать меня из-за такой ерунды, как рисунок на парте. У неё много других проблем. Это я знаю с детства.
Мы – весёлые ребята. Мы – ребята-октябрята
Я стою в актовом зале, меня тошнит от кефира, который давали на завтрак. Я не люблю кефир, но Валентина Ивановна заставила всех допивать его, и лично проверила стаканы. Первые классы сегодня принимают в октябрята. Какая-то тётя в синем платье, видимо, директор школы, призывает нас порадоваться этому. Я не вижу для себя лично никакого интереса в этом событии, тем более, что сейчас меня волнует другое. Я боюсь вырвать прямо здесь – в зале, на глазах одноклассников, но ещё сильнее боюсь нарушить торжественность и отпроситься в туалет. Валентина Ивановна смотрит на меня внимательно и начинает пробираться по над стенкой в мою сторону.
– Ты хорошо себя чувствуешь? – спрашивает она, наклонившись.
– Мне плохо, – шепчу я.
Учительница выводит меня из зала, я очень боюсь, что она поведёт меня в медкабинет, поэтому делаю вид, что плохо мне «не так чтобы уж очень».
– Можно я посижу в классе? – прошу я.
– Сама дойдёшь? – Валентина Ивановна оглядывается на зал, оттуда слышатся звуки аплодисментов.
– Дойду, – я улыбаюсь из последних сил, и мчусь в туалет. Еле успеваю добежать до умывальника. Меня рвёт на белую, с синим кружочком, головку краника, на манжеты школьной формы и на кончик косы. Запираюсь изнутри на швабру и долго привожу в порядок себя и окружающую территорию. Бегу по пустынным коридорам к своему кабинету и только там перевожу дух. У меня в кармане белого фартука железная октябрятская звёздочка. А я хочу маленькую пластмассовую, как у Инки и Дениса. Я даже не знала, что такие бывают. А сегодня утром увидела, и теперь моя мне совсем разонравилась. Но делать нечего. Прикалываю сама себе на бретельку портрет маленького Ильича, и жду своих. Им, наверное, сейчас надевают звёздочки старшеклассники. Я сижу в пустом классе и думаю, не расскажет ли Валентина Ивановна медсестре, что мне было нехорошо. Я думаю об этом, заодно раскачивая языком верхний зуб. Наверное, завтра выпадет…
Дневник наблюдений и здоровый образ жизни
Жизнь второклассника в корне отличается от малявок-первачков. Мало того, что у меня появился свой ключ от комнаты, который надо носить на шее, на кожаной верёвочке, я к тому же учусь во вторую смену. И до часу дня нахожусь в пустой секции совсем одна. Все взрослые на работе, Римка в школе, а Славка и Оксанка в саду. Правда, в другой секции ссорятся дядя Вова с тётей Олей. Но они не считаются. Они никогда не ходят на нашу сторону, не смотрят телевизор у тёти Лены, и не гадают на картах, как делают наши мамы. И их дочка Аня – очень глупая и не умеет играть, хотя ей так же, как и Оксанке пять лет. Я варю себе яйцо в кружке и в сотый раз читаю плакат, висящий перед моими глазами на стене кухни: «Где овощехранилища подобны, там овощи в итоге несъедобны». На картинке нарисован дырявый валенок, из его дырки торчит морковка, две капусты, кукуруза и ещё что-то зелёное. Зачем рисовать такие плакаты? По-моему и так никто не хранит овощи в валенках.
