Пустой чемодан воспоминаний
С.С. уже два месяца жил без Маши: она вышла замуж за какого-то мудака. В редких разговорах она говорила С.С., что ей хорошо с мужем – спокойно и надежно.
Острая фаза боли и ненависти к ней прошла, но жизнь не налаживалась, многократные попытки увлечься другой женщиной не удавались, пьянство и загулы только усиливали пропасть между той, прошлой и радостной, и нынешней, пустой и муторной, жизнью.
Иногда казалось, что ничего не было, забылись лицо и звуки, но приходила ночь, и картинки из того кино накручивались на барабан памяти, высвечивая в затаенных закоулках пыльные ворохи не так давно минувших дней. Просто не верилось, что с ним это было, казалось, что крутят старое кино, где он смотрит на себя и не узнает, – так бывает, когда смотришь собственные старые фотографии, знаешь, что это ты, и не веришь глазам своим.
Много лет назад, когда С.С. было всего тридцать, он ехал в поезде на Питер, и случайный попутчик после водки в ресторане всю ночь в зассанном и холодном тамбуре, задыхаясь и спотыкаясь на каждом слове, рассказывал историю своей любви к чужой жене. Человеку тому было под шестьдесят, и С.С. слушал захватывающую историю и не верил, считая, что у такого старика быть такого не может. И вот теперь, оказавшись в его возрасте, испытывая то же самое, он понял, что и ему сегодня никто не поверит, посчитав фантазиями стареющего Казановы.
Тогда, в тридцать, ему было неловко за бред пьяного старика, но теперь он понимал, что бред, который он несет всем подряд в свободные уши, вызывает неловкость и жалость к заблудившемуся в своих терзаниях старому хрену. В глазах людей читалось: «Дедушка, идите домой, воспитывайте внуков! Какая любовь? Побойтесь Бога!»
С.С. в Бога не верил, в любовь свою верил, но с каждым днем все меньше и меньше. Он чаще обычного начал смотреть на свое лицо и тело, стал замечать сухость и шершавость кожи, дряблость мышц и особенно отсутствующий взгляд. Тело теряло упругость, он сгорбился и потух, как сгоревшая свечка, и чувствовал себя елкой после праздника, выброшенной в коридор лысой, уже не зеленой, а рыжей, ожидающей, когда ее отнесут на помойку.
Он всегда гордился своей памятью, хранившей в голове всякую чушь, но сейчас все изменилось, раньше все плохое уходило из мозгов далеко и быстро, теперь же светлые и радостные эпизоды улетучивались, как инертный газ, оставляя только тяжелые раздумья и невеселые мысли.
Казалось, что уже ничего-ничего не будет, кроме болезней и неприятностей. Он чувствовал себя Карениным из романа Толстого – с той лишь разницей, что под поезд попал он, но выжил.
Жизнь вокруг текла неспешной рекой: встречались люди, менялись пейзажи и дни, но цвет из жизни ушел, только черно-белые страницы старой книги с выцветшими буквами мелькали перед слезящимися глазами, уже не различающими текст и не понимающими содержание.
Книга оказалось прочитанной, непонятой, с запахом истлевшей бумаги и оторванным корешком. Наверное, можно было начать новые главы, начать с красной строки и потихоньку, раз за разом, строчка за строчкой писать новый роман с новыми героями, но время еще не отпустило от прежнего сочинения. Старый роман закончился, но еще не встал на полку воспоминаний. Он болтался под руками, мозолил глаза, но читать его смысла не было – ушла интрига, и повороты сюжета никого не трогали, все уже начитались – и герои, и автор. Все бросились в другие романы, к новым героям и новым приключениям. Точка.
Но каждую ночь бывший герой берет в руки старый роман из пустого чемодана воспоминаний и листает страницы в кромешной темноте и плачет, просто плачет под шелест страниц, перебирая их, как четки во время молитвы.
Одинокий голос человека, или Семь дней ада
Мужчина бьет женщину. Наверное, это плохо, но причина для этого была – С.С., сорокалетний бизнесмен, женатый человек и отец десятилетнего сына, запутался в своей личной жизни, как в трех пальмах. Роман с девушкой из соседнего офиса зашел в тупик, его все устраивало, дома порядок, с девушкой тоже, но она стала выступать на тему – мол, как я. «Мы больше времени с тобой, чем с женой, – говорил он, вздыхая и устав отвечать. – Тебе достается все, жене грязные носки и дурное расположение духа». Девушка оказалась настойчивой и через неделю, когда в любимую пятницу они встретились в гостинице возле офиса, она, в приличном подпитии, призналась, что у нее появился друг, которого подогнала ей мама для просмотра на предмет женитьбы. Мама догадывалась, что ее девочка путается с женатым мужиком, и ей это не нравилось. В молодости у нее это было тоже, и бабушку в юности этот грех не миновал.
Мама потом не жалела об этом и иногда вспоминала теплые и гладкие руки инженера по технике безопасности с завода «Калибр», где проходила практику на складе противогазов и прочих мер защиты. Там же, на складе, инженер без всяких мер предосторожности сломал маме розовую действительность и скрепил их отношения девичьей кровью. Мама очень хотела помочь дочери, а С.С. слегка подтолкнуть, если он не захочет ее потерять. Комбинация простенькая, но работает уже много веков после перехода от полигамного брака к моногамному (привет Энгельсу, учили когда-то «Происхождение семьи, частной собственности и государства»). С.С. Энгельса не знал, он в период обучения драл на кафедре аспирантку за зачет по истмату и просто в охотку.
Он встретил новость о сопернике спокойно – верил в себя и, не видя конкурента, не придал этому большого значения, посчитав все бабскими штучками, желанием уязвить его. Его стала раздражать невозможность встречаться, когда ему этого хотелось. Девушка иногда говорила, что сегодня не может – обещала своему мудаку. С.С. даже не мог предположить, что кто-то может отнять у него его солнце, его вселенную. В их отношениях при всех несходствах и различиях, при всех несовпадениях и пропастях было нечто, что невозможно объяснить ни логикой, ни здравым смыслом – ничем, кроме одного непреодолимого желания дышать вместе, лежать вместе, говорить каждую минуту всякую чушь или не говорить, просто видеть, просто знать, что она есть – не умная, не тонкая, неуклюжая в словах и поступках. Но только она, и никто из идущих рядом, ни раньше, ни сейчас, не дает того, чего хочется до ломоты в суставах, до разрыва аорты, хочется так, что нет сил терпеть, когда говорят: она дрочит тебя, она разводит, она хочет тебя поиметь, ты просто лох, оглянись, посмотри со стороны, ты смешон, не унижайся! Вокруг столько других – глаже, тоньше, благороднее и признательнее. Есть разум все это понять, но нет сил принять, что ее нет рядом, что она в других руках и смеется другому, и ест из чужих рук, просто смотрит в его глаза, а твои плачут, не сдерживаясь, в тени и на людях, и весь мир против тебя. Тебе надо быть сильным и рассудительным, ответственным за других, а ты просто хочешь видеть ее, а не других, и уже водка выливается из горла, и хочется ехать к ней в дом, и грызть того, кто отнял, забрать свое, унести в тихое место и сжать в объятиях и заснуть счастливым – не от бессилия и водки, а от покоя и счастья, что ты обрел.
Все эти слова стучали в голове и были выбиты на горе отчаяния, где каждое слово кровоточило и сплеталось в узлы, развязать которые не было ни сил, ни возможностей. Да, ударил, ударил больно, когда увидел в чужих руках, облитую жадным взглядом врага, готовящегося опоганить то, что принадлежит тебе по праву любви, взять чужое. Ты выбрала врага, хотя два часа назад купалась в моей любви, нежно извивалась в моей постели, строила планы, смеялась и плакала, а потом эта незапланированная встреча, когда ты увидел катастрофу: рухнувший мир, такой стройный, такой нерушимый. Ты выбираешь его. Как, почему это произошло? Куда, в какие пещеры за эти два часа сгинула любовь? Разве так бывает среди людей? Это месть, это боль. Неужели один удар по морде за предательство и подлость может до пустыни выжечь сад непереносимой нежности, нестерпимой жажды каждого мгновения вместе? Почему? Почему? Почему?
Нет ответа. Потом пьяная черная ночь в поисках ответа, утешения проститутки, пытающейся неловкими словами объяснить тебе, что у женщин так бывает – любят одних, живут с другими. Почему нет ответа? Телефон молчит, в голове, как скрижали, звучит: «ПОЧЕМУ?»
Утро принесло еще больше вопросов. Невнятный разговор из туалета под аккомпанемент сливного бачка ясности не внес. Обвинения, взрывы ненависти, обида залепили глаза синяком от удара. Почему ты выбрала его? Потрясающий по идиотизму ответ лишает разума: «Не знаю». – «Как – не знаю?»
Разговор до одеревенения языка лишает сил. ПОЧЕМУ? ПОЧЕМУ? ПОЧЕМУ?
Два выходных, сущий ад и широкая дискуссия в раскаленной голове – как это может быть?
Месть, предательство, желание отомстить за нерешительность, за отказ дать возможность родить ребенка. Но как согласиться на это, если не готов любить его? Не готов. Не могу.
