— Микагэ-тян, у тебя все в порядке? — спросила меня встревоженная Кури.
— Похоже, — сказала Нори, — эта девица немного чокнутая. Я думаю, что она свихнулась от ревности. Держись, Микагэ! — заглядывая мне в глаза, утешительно сказала она.
В тот вечер я отправилась в дом Танабэ забрать зубную щетку и полотенце. Юити дома не было. Я приготовила рис с карри и в одиночестве его съела.
Готовить пищу и есть ее в этом доме казалось мне вполне обычным. Когда я мысленно прокручивала в голове беседу с той девушкой, вернулся Юити.
— Привет! — сказала я.
Хотя он ни о чем не подозревал, а я ничего плохого не сделала, он старался не встречаться со мной глазами.
Юити, послезавтра я должна по срочному делу уехать в Идзу. Поскольку я ушла из дома второпях, мне нужно еще подготовиться к поездке. Я останусь там ночевать. Можешь поесть, еще осталось немного карри.
— Неужели? Я тебя подвезу, — с улыбкой сказал Юити.
Мы поехали на машине, быстро мчались по улицам. Через пять минут мы были у моего дома.
— Юити, — сказала я.
— А? — откликнулся он, не снимая руки с переключателя скоростей.
— Ты… ты не хочешь выпить чаю?
— Ты же собиралась паковать вещи… Но я не откажусь.
— Мне ужасно хочется выпить чаю.
— Здесь на углу над парикмахерской есть чайная, не пойти ли туда?
— Это далеко, надо переходить улицу.
— Но мне нравится это место.
— Хорошо, пошли!
Хотя он не совсем понимал причину, но сразу согласился. Поскольку я была в подавленном настроении, он согласился бы, даже если бы я предложила ему полюбоваться луной над Аравией.
Маленькое заведение на втором этаже было тихим и светлым. Белые стены придавали ему тепло и уют. Мы сидели в глубине зала друг против друга. Других посетителей не было. Слабо доносилась мелодия из какого-то фильма.
— Юити, если я не ошибаюсь, мы впервые вместе сидим в кафе? Как странно!
— Неужели? — Глаза Юити округлились. Он пил пахучий «Earl Grey», запах которого я не переношу. Я вспоминаю, как часто по ночам в доме Танабэ я ощущала этот запах. Когда я смотрела телик с приглушенным звуком, Юити выходил из комнаты заварить чай. Нередко в потоке времени и настроений в памяти всплывают разные события прошлого. И зимой в кафе вдруг вспоминаются совершенно незначительные вещи.
— Я вспоминаю, что мы с тобой так часто вместе пили чай. Вначале я подумал: как может быть такое, что мы никогда не были вместе в кафе. Но это действительно так!
— Забавно! — улыбнулась я.
— Для меня сейчас ничто не имеет вкуса, — сказал Юити, пристально глядя на настольную лампу. — Наверное, я страшно устал.
— Разумеется, — сказала я, несколько удивившись.
— Ты ведь тоже была усталой, когда умерла твоя бабушка. Я и сейчас хорошо это помню. Я вспоминаю, как мы смотрели телевизор и ты часто переспрашивала: «Что ты сказал?» и лежала на софе с совершенно отсутствующим выражением на лице. Теперь я тебя прекрасно понимаю.
— Юити, я страшно рада, что ты наконец расслабился и способен откровенно беседовать со мной. Я почти горжусь этим.
— Что это значит? Ты выражаешься так, словно это перевод с английского. — На лице Юити, освещенном лампой, появилась улыбка. Его плечи подрагивали под темно-синим свитером.
— Что?.. У меня… — начала я, но не закончила фразы. Я просто взмолилась, чтобы ясное впечатление при воспоминании о том, как мы сидели друг против друга и пили вкусный горячий чай в этом светлом, теплом месте, хотя бы чуточку помогло ему спастись.
Слишком откровенные слова несколько приглушают серьезность. Когда мы вышли из чайной, над нами было густо-синее небо и начало холодать.
Когда мы подошли к машине, он, как всегда, открыл дверь и, посадив меня, занял место водителя.
Машина тронулась, и я сказала:
— Очень немногие мужчины отворяют дверь для женщины. Это здорово!
— Так меня воспитала Эрико! — рассмеялся Юити. — Если бы я не делал это для нее, она рассердилась бы и не села в машину.
— Хотя она была мужчиной! — рассмеялась я.
— Да, да, хотя она была мужчиной…
Опустилась пелена молчания.
Уже была ночь. Остановившись перед светофором, мы наблюдали, как перед ветровым стеклом проходят люди: клерки, конторские дамы, молодые и старые. При свете фонарей все они выглядели красивыми. Тонущие в молчаливом ночном холоде, закутанные в свитера и плащи, все стремились отыскать какое-нибудь теплое место.
И тут я подумала, что Юити точно так же открывал дверь для той девушки, и сразу почему-то пристяжной ремень начал мне жать. С удивлением я поняла, что это и есть ревность. Так дети, впервые испытав боль, начинают понимать, что это такое. После того как Эрико не стало, мы вдвоем плыли в этом темном космосе, продолжали мчаться по реке света, приближаясь к какой-то критической точке.
Я все поняла. Я поняла это по цвету неба, по форме луны, по темноте ночного неба, под которым мы ехали. Мерцали огни зданий и уличных фонарей. Машина остановилась перед моим домом.
— Я буду ждать тебя, Микагэ, в надежде, что ты мне что-нибудь принесешь, — сказал Юити.
Теперь ему предстояло одному возвращаться домой. Потом он сразу начнет поливать растения.
— Наверное, пирог с угрем, — рассмеялась я.
Свет уличных фонарей скользил по лицу Юити.
— Пирог с угрем? Ты и сама можешь купить это в любом киоске на токийском вокзале.
— Ну… тогда, может быть, чай?
— Мм… а как насчет овощей, маринованных в горчице?
— Что? Я их не выношу! А тебе они нравятся?
— Только когда внутри есть рыбья икра.
— Я куплю это для тебя, — сказала я с улыбкой, открывая дверцу автомобиля.
В теплую машину вдруг ворвался холодный ветер.
— Холодно! — воскликнула я. — Холодно, Юити, холодно, холодно! — Я уткнулась лицом в руку Юити и крепко к ней прижалась. Его свитер с запахом опавших листьев был теплым.
— В Идзу наверняка будет теплее, — почти автоматически сказал Юити, а я продолжала прижиматься лицом к его руке.
— Ты туда едешь надолго? — спросил Юити, и голос его доносился прямо из-под его руки.
— Четыре дня и три ночи, — ответила я, отстраняясь от него.
— Я надеюсь, что ты вернешься в более хорошем настроении. В таком случае, не сходить ли нам в кафе? — сказал Юити, глядя на меня и смеясь.
— Ага, — сказала я, выходя из машины, и помахала ему рукой.
«Не все сегодня было таким уж неприятным», — подумала я, провожая взглядом удаляющуюся машину. Никто не может решить, кто выиграл, а кто проиграл: он или я? Кто из нас находится в более благоприятном положении. Никому не известен счет нашего поединка. Для этого нет стандартов в этом мире, в такую холодную ночь. Лично я не имела ни малейшего представления.
Я вспомнила Эрико, и меня охватила ужасная печаль.
Однажды она рассказала мне, что из многочисленных растений у нее на окне первым был ананас.
— Это было в разгар зимы, — сказала Эрико. — Тогда я еще была мужчиной, Микагэ. Я была красивым мужчиной, хотя глаза у меня были разного цвета, а нос более плоским. Еще до пластической операции. Я и сама не помню, как тогда выглядела.
Был слегка прохладный летний вечер. Юити в тот день не ночевал дома. Эрико принесла подаренные кем-то из гостей пампушки с мясом. Как обычно, я делала заметки, просматривая снятую накануне видеозапись урока кулинарии. Синее рассветное небо медленно начинало бледнеть на востоке.
— Не съесть ли нам эти мясные пампушки? — обратилась ко мне Эрико, включив микроволновку и заваривая жасминовый чай, после чего рассказала мне следующую историю.
Я немного удивилась и решила, что она собирается поведать мне о каких-то неприятностях в заведении, и полусонная слушала ее. Я воспринимала ее голос почти как во сне.
— Это было давно. Мать Юити умирала, а я еще не была такой, как сейчас, я еще была мужчиной, а она была моей женой, родившей мне сына. У нее был рак. Ее состояние ухудшалось с каждым днем. Но поскольку мы сильно любили друг друга, я оставляла Юити с соседями и каждый день навещала жену в больнице. Тогда я работала в фирме, и поэтому проводила с ней все время до и после работы. По воскресеньям я приводила с собой Юити, но он был слишком маленьким, чтобы что-то понимать. Тогда для меня все до последних мелочей отождествлялось с отчаянием. Каждый день представлялся мне черным. Тогда я еще этого не понимала, но жена находилась в еще более черном мире.
Эрико потупилась, словно рассказывала о чем-то очень неприятном. На фоне синего неба она выглядела удивительно красивой.
«Мне хотелось бы, чтобы в больнице было что-то живое», — сказала однажды жена. Живое — значит, связанное с солнцем… Растение. Нужно растение… Ей не составило труда убедить меня, чтобы я купила растение в очень большом горшке, не требующее особого ухода. Порадовавшись, что могу сделать жене что-то приятное, я бросился в цветочный магазин. Поскольку тогда я была типичным мужчиной, то не могла отличить бенджамин от сенполии. Только не кактус, решила я, и потому купила ананас. На нем был маленький плод, и я без труда поняла, что это такое. Когда я принесла его в палату, жена очень обрадовалась и долго меня благодарила.
