«Ты отвлекся», — говорит Фвонк.
«Да, — признается Йенс, — я вижу, что никак не решусь подступиться собственно к ругательствам, они ужасно грубые, а мне совсем не хочется выглядеть скабрезником в твоих глазах».
76) «Ни в коем случае не делай, чего не хочешь, — встревает Фвонк, — но меня раздражает, когда ты топчешься вокруг да около сербской брани, а как доходит до дела, то молчок. Лучше б сразу рта не раскрывал».
Йенс задумчиво смотрит на Фвонка.
«Я не требую, чтобы ты говорил больше, чем тебе комфортно, просто хватит меня раззадоривать и рекламировать остренькое, если ты не готов на эти темы говорить».
«Я слышу тебя, — отвечает Йенс, — слышу, что ты сказал». Он запускает руку в ящик с конструктором и вытаскивает кулак, полный дощечек.
77) Йенс занялся своей башней и тихо трудился, но вдруг изрек тихим низким голосом, как будто собирался сказать что-то задушевное:
«Чтобы с тобой материться, мы должны заключить договор».
«Договор?»
«Да. За последние недели мы стали, можно сказать, друзьями, этого нельзя отрицать, но, чтобы раскрыть тебе самые темные свои уголки, я должен быть на сто процентов уверен, что могу на тебя положиться».
Фвонк нервно кивает. Он совсем не уверен, что на него стоит полагаться.
«Тогда мы должны оформить наши отношения официально», — продолжает Йенс.
«Что ты имеешь в виду?»
«Ты должен стать моим другом до гробовой доски. А я твоим».
«И каковы формальности?» — спрашивает Фвонк.
«Я знаю только один способ, — отвечает Йенс. — Смешать кровь».
«Ты хочешь, чтобы мы смешали кровь?»
«У нас нет другого выхода».
78) Уходя на следующее утро, Йенс уносит в чистой банке из-под варенья несколько капель крови Фвонка, чтобы парламентский доктор ее проверил.
«Если все чисто, во что я, естественно, верю и на что рассчитываю, то в следующий раз мы сделаем это».
Фвонк кивнул. На его вкус, отношения развиваются слишком стремительно, он не уверен, что уже готов связать себя настолько, но в то же время ему очень хочется кровного брата.
Это даже больше чем друг.
«Отныне ты должен быть честен со мной, а я с тобой, и то, что мы открываем друг дружке, должно оставаться между нами», — заявляет Йенс.
«Отлично», — соглашается Фвонк.
«Тем более мне вообще нужен новый друг, — говорит Йенс. — Мне давно уже нужен кто-то для общения с моим Другим Йенсом. Нет, ты не понял. У меня есть хорошие друзья, но, как выяснилось, о некоторых вещах я не могу с ними говорить, за эти годы сложились какие-то формы, рамки, и дружба существует только в пределах этих рамок, во всяком случае, я так чувствую. Напротив, новые друзья — это совсем другое. Тут все возможно. И ты, Фвонк, именно ты можешь оказаться таким человеком. Ты сможешь стать моим новым другом».
«Спасибо большое», — говорит Фвонк.
«Если все окажется в порядке с твоей кровью, сам понимаешь».
79) Все следующие дни Фвонк только и делал, что рисовал как одержимый и слушал классическую музыку. Абстракции падения нравов уже не влезали в ящик стола. Вина он пил гораздо больше, чем считал нормой, не говоря уж о жестких нормах брюхатых. Он боялся анализа. Вдруг парламентский доктор найдет его кровь нечистой? Кто знает, какой там бардак в кровяных тельцах после всего, через что он прошел? Надо было отказаться сдавать кровь. Теперь он наверняка потеряет нового друга еще в начале отношений. Разве это справедливо?
80) В пятницу вечером в гостиную входит Йенс. Вид у него серьезный, он что-то прячет за спиной. Неужели кровь? Он собирается вернуть Фвонку его грязную кровь? Вдруг лицо разламывается широченной улыбкой, а из-за спины извлекается бутылка шампанского.
«В твоей крови нет ничего, что мешало бы нашему с тобой союзу!» — говорит Йенс.
Фвонк закрывает глаза. Какое облегчение! Он чуть не плачет.
«Неси нож, — говорит Йенс. — Желательно поострее».
А как насчет твоей крови? — думает Фвонк. Спросить? Нет.
Он хочет пустить все на самотек. Если у Йенса есть болезни, пусть он тоже заболеет ими. Приди ко мне вместе с болезнями, думает он. Задаром друга не получишь. Почти никто не находит новых друзей так поздно в жизни, даже брюхатые. Фвонк и Йенс надсекают кожу на мясистой части ладони, пониже большого пальца, и прижимают порез к порезу.
«Все!» — говорит Йенс.
Теперь они друзья до гроба, и пробка шампанского выстреливает в потолок.
81) «Сербские ругательства, — рассказывает Йенс позже тем же вечером, — грубые, даже очень грубые, но очень изобретательные и странным образом вызывают почти симпатию, потому что они гораздо, гораздо больше говорят и о том, кто матерится, и о жизни в целом, чем обычная брань, и это в самом деле помогает мне, успокаивает, как ни странно, почти как лекарство. Я сочинил себе такие целые ругательные присказки и пользуюсь ими вроде как молитвой. Они бодрят и утешают».
Фвонк кивает зачарованно.
«Ебал я твою мать, скажут они, например, — продолжает Йенс, — твою покойницу-мать, и всех, кто пришел на ее похороны, и всю вашу семью, сидевшую на отпевании в церкви на первом ряду, и весь второй ряд, и нескольких сидевших сзади, и пастора имел я так и эдак, и служку, и могильщика, и собаку, лежавшую на паперти. И так до бесконечности».
«Ничего себе!»
«Скажи, прикольно?!»
«Ничего себе!» — повторяет Фвонк.
«А? Черти в ступке на приступке — вот это компания!»
82) «Я сочиняю свои собственные проклятия по сербской модели, — рассказывает Йенс, — дело обстоит теперь уже так скверно. Я побоялся признаться в этом доктору, я сам понимаю, что это явное падение нравов, непорядок, меня такое разложение очень пугает, не хотелось бы вляпаться черт-те во что. Во время долгих мероприятий я иногда конструирую многоэтажные проклятия и вплетаю в них фамилии разных политиков, в основном, но не исключительно сторонников противоположных взглядов, особенно той, кого я называю Фрукточницей. Но и других тоже. Иногда даже некоторых с моей стороны и, прости господи, из моей собственной партии. После той чудовищной истории во мне развилось нетерпение, беспокойство, с которым я не умею справиться. На встречах я теряю концентрацию и сам себя ловлю на том, что сижу и сочиняю непристойные цепочки ругательств. Пример, который я тебе привел, — детский супчик по сравнению с истинно зубодробительными вариантами. Я изможден, Фвонк, но из-за того, что этот христианин думал только о себе, я не могу взять больничный, я должен задушить в себе раздражение и отчаяние и ждать, что все само пройдет, именно поэтому мне нужен новый друг, и я очень рад, что мы сошлись во мнении — это будешь ты».
83) «Я все говорю и говорю, — говорит Йенс. — Хотя на самом деле я прекрасный слушатель, видимо, по природе я скорее слушатель, чем оратор, так что в следующий раз ты будешь говорить, а я слушать, можем мы так договориться?»
Фвонк кивает.
«Я пойду лягу. Спокойной ночи, брат».
«Спокойной ночи и тебе, брат, — отзывается Фвонк. — Надеюсь, ты будешь спать хорошо».
«И я надеюсь», — отвечает Йенс.
«Еще я думаю, ты должен позволить себе поспать долго-долго, в виде исключения».
«Ты правда так считаешь?»
«Да, я так считаю».
«Ха-ха-ха, спать долго-долго, — хохочет Йенс, — вот так придумал! Ты хулиган, оказывается, заманиваешь меня на кривые дорожки. А кто будет править страной, пока я дрыхну, об этом ты не подумал, да? Ты мне нравишься, однако, Фвонк».
* * *
84) Фвонк берет Йенса с собой на лыжный пробег по большому графику номер один. Охранники бегут за ними на отдалении в десять-пятнадцать метров. Йенс горячо одобрил маршрут и восхищался, как широко Фвонк мыслит. Это график номер один в своем подлинном величии, утверждает Йенс. На улице такой холод, что брюхатые сидят по домам, Фвонк в ударе и говорит больше обычного. Он рассказывает о маме Терезы, как он ее любил и как она умерла от осиного укуса. Она сама не подозревала, что у нее на ос такая аллергия. Все кончилось в полчаса. Раз — и она умерла. Он рассказывает об Агнес, как строга она во всех своих причудах и фобиях. Это были разумно-удобные отношения, и только. В смысле Терезы все и правда получилось хорошо, но что Агнес съехала, когда он ушел в минус, доказывает, что она никогда его по-настоящему не любила. Йенс слушает, как и обещал, и задает интересные вопросы, помогающие рассказывать дальше, как и ожидаешь от кровного брата.
«Где ты работал тогда?» — спрашивает он.
Фвонк молчит.
«Ты все еще работал в Институте физкультуры?»
«Да», — врет Фвонк.
«А потом ты взял больничный?»
«У меня старая спортивная травма».
«Но сейчас ты в отличной форме?»
«У меня депрессия».
«Как у меня?»
«Можно сказать и так».
Они некоторое время идут молча.
