Нет, музыка кончилась, а он все еще счастлив.
Апрель 2010 г.Действующие лица
СЕНЯ АМСТЕРДАМ, литератор
ГРИША МАТЮШКИН, временно неработающий
КАТЯ ШПИЛЛЕР, детский врач
АНТИПОВ (Губошлеп), АРХИПОВ (Князь), АНДРОННИКОВ (Лифчик) — их одноклассники
ПОРФИРИЙ, юрист третьего класса
НИКИТА, молодой милиционер
На авансцене Никита и Порфирий.
НИКИТА. Мы люди тихие, скромные, почти деревенские и преступления совершаем соответствующие. Жили себе, и все ничего, да только повадились к нам москвичи.
ПОРФИРИЙ. Москвичи… Чередят…
НИКИТА. На масленицу набедокурили, подстрелили одного. (Сует палец в ухо, изображает выстрел.) Пх-х…
ПОРФИРИЙ. Пристрелили, Никитушка, пристрелили. На себе не показывай.
НИКИТА. Когда б не Порфирий… (Вздыхает.) Когда б не Порфирий, не сладили б мы с этим делом, не сладили б, ни за что бы не раскумекали что к чему!
ПОРФИРИЙ (с укоризной). Никита!.. (Читает из книги.) «Принесение жертв и законы, наказания и музыка имеют общую цель — устанавливать порядок, объединять сердца».
НИКИТА. Порфирий — очень значительного ума человек!
ПОРФИРИЙ. Китайская «Книга обрядов». Ли Цзи. Видишь как? Наказания и музыка…
НИКИТА. Очень… Очень значительного ума человек! Когда б не Порфирий…
Сцена первая
Широкая масленица
Гриша у себя в доме, один. Ставит книги на полки, стирает пыль. Поет.
ГРИША. Прощай, ра-а-дость, жизнь моя!.. (Поглядывает на стоящую в углу огромную бутыль с зеленоватой жидкостью.) Выпить хочется! А нельзя, нельзя… Нельзя. Всё, новая жизнь. Уже… сколько? Двенадцать дней. (Снова поет.) Знать, один должон остаться, тебя мне больше не видать…
Звук подъезжающей машины, стук в дверь.
Чтоб вам! Какое сегодня? Ой…
Стук повторяется.
Господи, убереги меня от старых друзей. От новых я сам уберегусь.
Гриша прячется в соседней комнате. Стук повторяется с новой силой. Наконец, пришедшие толкают оконную раму, она не закреплена. Окно вываливается, бьется стекло. В комнату влезают Сеня, Антипов, Архипов, Андронников. Сеня сгребает стекло ногой.
СЕНЯ. На счастье! Мотинька! Мы приехали! Мотинька! Гриша!
Гриша возвращается в комнату.
ГРИША. Началось… (Здоровается с одноклассниками, обнимается с каждым.) Губошлеп, Лифчик! О-о-о… Князь! Здоров ли?
Антипов, Андронников, Архипов хлопочут по хозяйству: заделывают окно, ставят на стол закуски. Сеня с Гришей болтают.
СЕНЯ. Ты что ж, брат, так и живешь, этим, как его?.
ГРИША. Анахоретом.
СЕНЯ (достает из кармана бутылку «Буратино»). Вот, Гриш, специально вез, попробуй, «Буратино». Тот самый вкус, нет? Помнишь, газировочка…
ГРИША. По три копейки.
СЕНЯ. По три — с сиропом, по копейке — без. Теперь уже и монет тех нету… На, пей! Помнишь? Стакан отодвинешь в сторонку, бросишь еще три копейки… И два сиропа. А как бабушки бытовым сифилисом пугали, помнишь? Я об этом сейчас пишу. Вот так вот, милые мои, старые песни о главном… Чем пахли новые тетрадки, как выглядела отцовская фуражка…
АНТИПОВ. Сеня в таких вещах разбирается.
СЕНЯ. В школу придешь первого сентября, понюхаешь тетрадочку, напишешь: «Классная работа». А дальше все опять вверх тормашками! (Хохочет.)
ГРИША. О колбасе дописал?
СЕНЯ. Когда еще! Это, старичок, тема… Электрички за колбасой… «Жили хорошо, колбаса была…» Фрейд отдыхает. Потому что колбаса, Гришенька, это и необходимость, и удовольствие. Как и оригинал. Понял? (Хохочет, потом вдруг мрачнеет.) Да, Мотинька, сразу. Чтоб покончить со всем неприятным. Катя со мной живет. Как жена.
ГРИША (безразлично). Совет да любовь. Почему сама не приехала?
СЕНЯ. А я ее в Париж отправил. (Снова оживившись.) Ребят, кто-нибудь был в Париже? Нет? Пусть хоть Катька моя побывает.
АНТИПОВ. Сень, как же Любка?
СЕНЯ. Любка? О… Эту сосиску я ел с другого конца… (Напевает.) Помнишь, Любка, как в траве лежали, / Как с тобой друг другу руки жали, / Как с тобой друг друга уважали, / Этот день смогу забыть едва ли…
Архипов достает из кастрюльки сосиску, собирается отправить ее в рот, но кое-что вспоминает.
АРХИПОВ. Ах ты, б…, уже ж пост! (Швыряет сосиску обратно, томатная жижа выплескивается на стену.) В каком ты говне живешь, Матюшкин! (Пытаясь стереть соус с обоев.) Бригаду пришлю, все сделают.
СЕНЯ. Мальчики, как в рассуждении того, чтоб сбегать?
ГРИША (показывает на зеленую бутыль). Вот. Без меня. Я — всё.
СЕНЯ (разглядывая бутыль). Ты чего, старый? За Катю обиделся?
ГРИША. Что ты, Сень!.. На работу устраиваюсь.
ВСЕ. На работу?!
ГРИША. Да, представьте себе. Учителем.
АНТИПОВ. Вот это да-а! Уважаю, Гриш!
СЕНЯ. Чего она такая… зеленая?
ГРИША. Полынная.
АНДРОННИКОВ. Чернобыльник. Полынь. Артемизия вульгарис. Трава забвения.
АНТИПОВ. Артемизия. Во память, Лифчик! Мне б такую!
АНДРОННИКОВ. В школе надо было учиться.
СЕНЯ (разливает). Мотинька, тоже бери. За твой педагогический дар! Спасибо, что не обиделся. (Целует его.)
АНТИПОВ. За нас, за миленьких!
Пьют все, включая Гришу.
ВСЕ. Хороша артемизия, сука.
СЕНЯ. Где брал, Гриш?
ГРИША. У дяди Кости.
АНДРОННИКОВ. У которого сын милиционер?
ГРИША. Да не сын…
Антипов беспричинно хохочет.
ГРИША. Губошлепу не наливать. Внук.
СЕНЯ. От полынной водки, ребят, ни голова не болит, ничего. (Снова наливает.) Но память отшибает крепко.
АНДРОННИКОВ (прикрывает стакан ладонью). Я всё.
АРХИПОВ (грозно). Обидеть нас хочешь, сучара?
АНТИПОВ. За нас, за миленьких!
АРХИПОВ. Стоп. Лифчик, что такое?
АНДРОННИКОВ. Мне больше рюмки нельзя. Анализы плохие.
СЕНЯ. Катя сказала? Да она в медицине ни хрена не понимает. Только в этих, в противозачаточных… (Хохочет.)
АНДРОННИКОВ. Сеня, мне завтра анализы пересдавать.
СЕНЯ. Хочешь, за тебя сдам? На, старичок, выпей. Забудься.
Андронников в задумчивости выпивает вторую рюмку.
ГРИША. Дети, сколько будет десять раз по сто грамм?
ВСЕ, КРОМЕ АНДРОННИКОВА. Литр!
АНДРОННИКОВ. Килограмм.
СЕНЯ. Точно, килограмм. Не русский ты человек, Лифчик! (Подмигивает Грише.) Мотинька, нашу! (Поет на мотив «Интернационала».) Бывают странные сближенья…
ГРИША. Между лафитом и клико…
СЕНЯ. Добьемся мы освобожденья… все, кроме Андронникова. Своею собственной руко!
Все, кроме Андронникова, смеются.
СЕНЯ. Гриш, у тебя пряничков нет?
ГРИША. Нет-нет, Сень, с пряничками вот точно — всё.
СЕНЯ. Жалко… (Задушевно.) Ребята, слушайте, тут хоккей был. Наши с канадцами. Пива взял, открыл бутылочку, включил ящик, и тут вдруг — мысль: а ведь миллионов пятьдесят мужиков сейчас сделали то же самое! И так мне тепло на душе стало!
АНТИПОВ. Есть у тебя, Сеня, дар описывать… А у меня вот дара ни к чему нет…
СЕНЯ (меланхолично). Значит, Бог не дал.
АНТИПОВ. Тебе-то, конечно, он все дал. Теперь еще — Катю.
АРХИПОВ. Чего вы, не пойму, цацкаетесь с одной бабой, мужики? От баб все несчастья! Я на фирме у себя шуры-муры полностью прикрыл. Штраф миллион.
ВСЕ. Миллион?!
ГРИША. Слушай, Князь, ты не выручишь… небольшой суммой?
АРХИПОВ (виновато-задушевно). Григорий, ты же знаешь… Не даю я друзьям в долг… Плохо это влияет на дружбу.
СЕНЯ. А послать друга подальше? Укрепляет дружбу? (Хохочет.) Я тебе дам, Гриш. Скоро. Не дрейфь! Получу и дам.
Все снова выпивают.
Ты, Мотинька, главного не знаешь! Князь научился детей заводить без баб!
ГРИША (жуя). В пробирке?
АРХИПОВ. В какой пробирке? Взял девку молодую с Украины, анализы, все дела… Девчонку рожает — пятнадцать, парня — тридцадка. Рожает, забирает деньги и — привет. Знаешь, какой пацан получился? Все есть у ребенка, вот так вот.
ГРИША. А мама?
АРХИПОВ. Какая мама? У него гувернанток, нянек… В этом году еще троих заделаю!
СЕНЯ. Князь, откуда у тебя столько денег, а? Не хочешь, не говори. (Подмигивает.)
ГРИША. «Питайся ими и молчи».
Все, кроме Архипова, смеются.
СЕНЯ. Девка с Украины… М-да. А уругвайка у кого-нибудь была?
ВСЕ. Уругвайка?!
СЕНЯ. Короче, ребят, выступление, полнейший успех, девки так и виснут, одну затаскиваю в койку. Представляете, ребят, уругвайка! Учится тут. Я ее спрашиваю: «Папа и мама уругвайцы?» — «Да, — говорит, — уругвайцы». — «Бабушка с дедушкой — уругвайцы?» — меня прямо любопытство разбирает. Чистая уругвайка! — «Уругвайцы, — говорит, — все уругвайцы». — «И по материнской линии, и по отцовской? Все-все?» Тут она, знаете, что говорит — уругвайка! — «Зая, ты идиот?» (Хохочет.)
