Не подошла?.. Вот и хорошо. Так оно и задумано. Еще один способ моего унижения: заказывает мне статьи на острые политические темы, которые при здравом уме и даже остатках совести написать невозможно. Однако – пишутся и жадно читаются. Когда добро бьет зло – это прекрасно. Когда зло бьет добро – это ужасно, но естественно. Но когда зло бьет зло с помощью возвышенной и благородной правды – это невыносимо. Но именно это почему-то сейчас высшим классом журналистики считают. Вот где самые благородные сейчас пасутся, и Кир – из первых. Имя сделал себе.
Нет, никогда мне не набрать столько бесстыдства, чтоб сделаться таким благородным, как он!.. А он что думал – у меня получится?
Не такой я человек! А он – пусть гордится! Все-таки друг.
– Я… боюсь! – признался Киру.
Для него это признание – чистый елей. А сказать, что гораздо раньше испуга отвращение меня охватывает, – это неблагородно.
Благородно – как он! Поэтому и в мэрии сейчас работает, ведает
Словом. Тем, что правители с городом говорят.
Недавно козырек над входом в метро обвалился – пять тонн бетона.
Нескольких убило, многих изувечило. Что сказать? Начальство смотрит на Кира, и он выдает: “Разрушишь церковь – пожнешь кровь!”
В том смысле, что не надо было разрушать церковь и строить метро… Будто сам он этим метро сто раз не пользовался!.. Церковь на этом месте ему подай, благородному. А так – кровь! Немножко не ясно, правда, почему абсолютно случайные люди должны отвечать
– жизнью своей – за чей-то грех? Но – звучит благородно:
“Разрушишь церковь – пожнешь кровь!” На Бога, безответного, групповое убийство повесили, перемешали его с некачественным цементом, что пошел на козырек. Но – все благородно. Кир сказал.
И начальство – благородное, которое это озвучило: Бога чтит! А кровь – за грехи коммунистов. Непонятно, правда, кто выбрал жертв… Да, никогда мне не набрать столько бесстыдства, чтобы сделаться таким благородным, как он! Ужас победы.
– Что с тобой? – спрашивает Кир.
– А что такое со мной? Ну да, – покрылся немножко коростой забвения и лишаем корысти. Но мне нравится.
– Ты думал, что с рейтингом твоим?
– Да моим рейтингом можно орехи колоть! Недавно кореец Е приезжал, который в Вашингтоне нас привечал… Две строки мои перевел на корейский. Ай плохо?
– С тобой трудно разговаривать!
Я подтвердил не без гордости:
– Да уж, нелегко.
Тем более – есть основания собой гордиться! Взлетел я все же на
Букве! А на чем еще, собственно, мог я взлететь? Никаких других шансов не оставил я Богу, читай – судьбе, читай – себе. Только лишь Букву оставил! И взлетел.
Однажды сидел на чердаке, в мастерской моего друга, художника
Зуя, читал ему мои “минимы”. Вдруг он, даже не дослушав
“минимы”, лихорадочно вскакивает, начинает все убирать со стола.
– Ты чего? – обиделся я. – Хотя бы “миниму” дослушал!
– А ты не врубаешься? – Зуй говорит. – Лифт грохнул. Заказчики идут!
– Ну и что? – выдал ему одну из “миним”. – Водка же прозрачная.
И стаканы прозрачные. Никто и не увидит, что мы пьем!
Зуй поглядел на меня изумленно:
– А ведь ты прав!
И буквально через месяц – я уже и забыл об этом – звонит Зуй:
– Принимай гонорар!
Глянул я в оконце – и обомлел: приехали мои буквы! Огромные!
Никогда еще их такими не видал! Огромный белый трейлер-холодильник разворачивается, буквально перегораживая весь двор, и на нем – мои Буквы: “ВОДКА „ПРОЗРАЧНАЯ”, И СТАКАНЫ ПРОЗРАЧНЫЕ. НИКТО И НЕ УВИДИТ, ЧТО МЫ ПЬЕМ”.
Метров десять в длину занимают – весь белый борт! Вот это да! Ай да буквочки мои!
– Два ящика выдадут тебе. Ну давай, думай дальше. Вся твоя! -
Зуй трубку бросил.
Вот это здорово! Как же я два ящика доташшу?!
Но – выскочил. И – понеслось! Однажды на радостях дома не ночевал неделю. Возвращался утром, посинел и весь дрожал. Купил жене половник – может, простит? И тут меня осенил стих: “КОГДА ОТ ПЬЯНСТВА ПОСИНЕЕШЬ – КУПИ, НЕ ПОЖАЛЕЕШЬ!”
Зуй (с ним, собственно, и пьянствовали) по высшему баллу оценил!
– Так это же – на любой товар годится! – восхищенно сказал.
На многие предметы пошло – от нагревательной батареи до зубной пасты. А мне с каждой продажи – процент!
Тут неожиданно старый наставник мой, классик У., прорезался, который, помнится, мне советовал пить, но не писать… Стал вдруг уговаривать, чтоб не губил я свой талант. Какой “талант”, извините? Ни о каком таланте, насколько я помню, у нас с ним речи не заходило – и вдруг!!
Потом сам лично явился, предложил роман совместный писать, сказал, что какие-то исключительные у него архивы!
– Не губите свой талант, – У. настаивает. – Пишите роман!
Видимо, интересуется, как бы ему и свой талант так же загубить, как я свой. Но ему это недоступно, увы!
– Ну попробуем, – благожелательно говорю. – Не возражаете, если мы назовем это “Плевок из тьмы”?
– Замечательно! – У. воскликнул.
– А не возражаете, надеюсь, если я псевдоним возьму: Валерий По?
– Нет, разумеется!
Нас с женой в гости пригласили. Были у У.! Могли бы мы раньше о таком мечтать? Так что с рейтингом все в порядке – можно орехи колоть! А фраза “Купидон, купи дом!” вообще полностью обогатила меня! Стал на золоте есть! Утром завтракаю интеллигентно: молоко и ко-ко-ко! “Ну, – жене говорю, – я пошел”. – “Когда будешь?” -
“Видимо, к вечеру”. – “Значит, видимо или невидимо, вечером будешь?” – “Видимо, да”.
Кроме домашних заготовок еще кое-где подрабатываю. На Сенной.
Сжавшись, мимо метро прохожу. Козырек над ступеньками, что обрушился, восстанавливать не стали и то место замазали уже. Не без помощи Кира. Да-а-а – туда гляжу, – никогда мне не набрать столько бесстыдства, чтобы быть таким благородным, как он! Ныряю в гущу жизни – а может быть, в жижу… Надписи кругом. “ПРИПАЯЮ”.
“СОГНУ”. Да, поразбежались нынче буквочки, разрезвились! И, как раньше, их не соберешь. Теперь никого не объявишь гением, единственным буквовладельцем. Все владеют ими – и никому не докажешь теперь, что он почему-то хуже. “Почему”? Раньше чуть одна буква стояла не так, и – уже сенсация, сбегались все. А теперь как хочешь расставь – никакого внимания. “АРЕСТУЮ ЗА
УМЕРЕННУЮ ПЛАТУ”. Раньше бы сбежалась толпа, а теперь – равнодушно мимо проходят. Вздешевели буквы.
Вхожу в харчевню мою. Подрабатываю тут. Жадность душит – нет сил! Лапша “Ша”. Суп “Руп”. Назвал – съел. И другие бойко берут.
Идти по линии пищи – это я верно решил. Хозяин, Джафар, мною доволен. Пища с названием лучше идет. Котлета “Дантес”, уха
“Ха-ха”, компот “Пол Пот”, холодец “Молодец”! Так что теперь не в стол работаю, как раньше, а в стул. И главное, как договаривался: только Буква! Ничего больше не прошу! Так что все отлично у меня. И Джафар, кстати, не ограничивает абсолютно мой участок свободы!
“Эй, сутулый! Пельменей с акулой!”
…Жена появилась, сияя:
– Мы готовы!
Едем меж сосен. Вот она, наша дача! Да-а… управляющая трестом,
Скубенная Е. Х., абсолютную правду нам сказала: сортир! Ни окон, ни дверей! Набекрень крыша. По гнилым ступенькам осторожно вошли… Да-а, кое-кого все-таки жилище это интересует: на каждом квадратном сантиметре висит по комару!
– Ну… осваивайтесь! – говорю бодро.
У жены – слезки потекли.
– Мама! Прекрати! – дочка пробасила. – Ты опять?
– Что “опять”?
– Ты сама знаешь!
– Вы хотите сказать, что я выпила? – на меня поглядела. -
Клянусь вам – ничего!
Смотрел на нее долго: может, не врет? Но дочь – отвернулась… Как тут оставить их? Снял с плеча свою сумку.
– Папа! У тебя дела в городе! Поезжай! – Дочка строго глянула на мать. – Мы разберемся!
Стали раскладывать вещи, тихо вздыхая.
– Ну хорошо… – пошел нерешительно.
Жена провожала меня до авто.
– А когда приедешь?
– В субботу, видимо.
Послушно кивнула. Из домика доносились звонкие шлепки – накинулись, вражеские парашютисты!
Резко повернулся, в дом вбежал.
– Эй! Комары! Вперрьод! В атаку! За мной!
Виляя, побежал между сосен. Жена и дочка смеялись.
– Ну все! – Посуровев, сел в машину. – Держитесь тут! – хлопнул дверцей.
– “Плевок из тьмы”, про генерала Етишина, лучше и не читай! -
Киру, пока ехали, исповедовался. – Самого тошнит!
Надоело все время подтянутым быть, улыбаться, показывать всем пример… Сколько можно?! Могу я расслабиться, наконец? Хотя бы одно дело сделал, хотя бы чисто формально: жену с дочкой на даче соединил… Могу теперь пожаловаться – пока их нет?
– А ты знаешь, – из бутыли прихлебнул, – из чего эту
“Прозрачную” гонят? Отруби! А из чего холодец “Молодец” делается? Из наших ногтей! А котлета “Дантес”? Это вообще!
Только названием и берет! Долго не мог я понять, из чего она, пока Джафар меня, как доверенное свое лицо, заведующего фактически здешней идеологией, в подвал к себе не позвал, где у него огромная мясорубка стоит. Грязь, пыль, мрак. “Что у тебя за санитария?” – Джафару говорю. “Тс-с!” – Джафар палец к губам поднял, потом ткнул резко в кнопку на стене. Мясорубка взвыла, и тут же к вою машины присоединился совсем жуткий вой, многоголосый, живых существ. Хруст. Вой обрывается. Пошел фарш. “Вот, – Джафар мне говорит. – Это вечный двигатель. Я изобрел! Мясорубку, в которой всегда есть мясо! Можно не класть
