— Вот дегенерат! — высказался Лёха, отжимая тряпку. — Выходные с семьёй на киче проводить — это ж каким дебилом надо быть!
— Больной на голову, — соглашается ватухан, — лучше бы на природу съездили.
— И ещё детей с собой тащит, выродок! — возмущается Лёха. — С малолетства воспитывает, что солдаты — это рабы, нелюди.
Ванька оказался прав — наевшийся шашлыков и подобревший начгуб объявил об амнистии. Но освободиться с губы не так-то просто. В армии, когда увольняются в запас срочники («дембеля»), они перед этим выполняют какую-нибудь муторную тяжёлую работу — так называемый «дембельский аккорд». Освобождающиеся с губы тоже выполняют аккорд — «откидной».
Начгуб заявил, что освободит всех курсантов, за исключением свежепосаженного ватухана, отчего весёлый сержант приуныл.
— Вам хорошо! — завидует он нам с Лёхой. — Вы сегодня на свободу пойдёте, а мне с этими п. дорасами сидеть!
Это он про своих голубопогонников так! Хорошо провёл воспитательную работу Ванька, раз ватушник обзывает своих же одноучилищников такими словами!
Мне достаётся несложный «аккорд» — покрыть лаком стенд с распорядком дня внутри гауптвахты. Работу нужно выполнить до смены караула. Если начгуба выполненный аккорд устроит, то я выйду на свободу и уеду вместе с караулом в училище. Другие курсанты тоже получают по заданию разной степени сложности.
Я быстро покрываю доску лаком и иду в подсобку, чтобы поставить банку лака на место. На обратном пути меня останавливает панк из одиночки.
— Вован, можешь сделать доброе дело? Я отсюда нескоро выйду, мне сегодня начгуб ещё десятку впаял, с. ка! Передай моим предкам записку, что их сын жив-здоров.
Я соглашаюсь. Стрельнув у выводных ручку и листочек, я просовываю в глазок камеры панка, и тот быстро пишет записку.
— Я там адрес написал. Я в Заречье живу, там внизу адрес написал.
Я обещаю отвезти записку в самое ближайшее увольнение. Панк доволен:
— Ты читать любишь?
— Люблю.
— А фантастику?
— Ещё бы!
Панк улыбается:
— Так и знал. Я там в записке написал, чтобы предки предъявителю сей записки отдали «Стальную крысу» Гаррисона. Все части!
Я сердечно благодарю весёлого панка.
Потом я возвращаюсь, чтобы полюбоваться на свою работу, и у меня обмирает всё внутри. Лак на доске почему-то пошёл пузырями, которые полопались и успели засохнуть. Стенд был окончательно испорчен. Колени подкашиваются, и я чуть не падаю на пол. Я понимаю, что, увидев такое, Абдрахманов оставит меня на губе до второго пришествия.
До смены караула нас загоняют в камеру. Напряжение растёт. Я сижу не жив не мёртв. Господи, поскорее бы уж всё решилось! Ожидание хуже смерти!
Ватуханский караул заступает на смену. Среди голубопогонных выводных мы замечаем двух крепких парней с туповатыми лицами, одетых в редкий в те времена камуфляж. На одном красуется голубой десантный берет. Отбарабанив скороговоркой наши сроки, мы возвращаемся в камеру и ждём. Совсем рядом, в кабинете начгуба сейчас решаются наши судьбы. Наш караул уже собрался, ребята стоят возле ворот и ждут училищной машины.
Два камуфлированных возвращаются на губу. Мы слышим, как они открывают одну камеру за другой и избивают солдат. Типичный сволочной приём: поставить солдата по стойке смирно и «пробить фанеру», изо всех сил ударив его в грудную клетку.
Стоны избиваемых солдат затмевают наши переживания.
— И это будущие офицеры! — стонет Лёха. — Недоучки, олигофрены! Какие это к чёрту офицеры!
Ванька сурово молчит, играя желваками. Он стискивает кулаки до такой степени, что краснеют сбитые костяшки пальцев. Да, тот самый Ванька, любящий заставить солдата помыть камеру с зубной пастой и рьяный последователь армейской иерархии, тоже переживает. Каждый удар по солдатской груди заставляет ёкать моё сердце. Меня, как и сокамерников, корчит от бессилия. Я даже забываю о собственных переживаниях, об испорченном стенде, и обдумываю, как себя вести, если начгуб не амнистирует меня. Избиений я не боялся — эти два скота побоятся поднять руку на курсантов.
Фортуна в этот день повернулась ко мне лицом. Абдрахманов, уверенный в своём непоколебимом авторитете, не пошёл проверять «аккордные» объекты; наевшись шашлыков, он уехал с семьёй на дорогущем «Фольксвагене», заработанным, как говорят злые языки, потом заключённых. А заступающий ватушный караул при приёме проглядел, что стенд окончательно потерял человечий вид.
— Выходите! — открывает камеру один из камуфлированных и презрительно хмыкает. — Офицеры недоделанные!
Мы сглатываем обиду, собираем барахло и дружной толпой идём в кабинет начгуба. Писарчук выписывает необходимые для освобождения бумаги. Но радость от долгожданной амнистии подпорчена дикими выходками ватушников. За воротами нас встречает наш караул, и мы вместе со сменившимися часовыми и выводными ждём машину.
Через калитку видно, как два камуфлированных дегенерата, устав от трудов праведных, выходят на крыльцо гауптвахты и разминают пальцы. Ванькина чаша терпения переполняется. Теперь он свободный человек, а не бесправный заключённый. Поэтому Ванька открывает калитку и дерзко кричит:
— Эй ты, пятнистый в берете! Иди сюда!
Камуфлированный недоумённо смотрит на калитку.
— Тебе говорю, пижон!
Выводной в берете делает несколько шагов к калитке. Потом, видно, соображает, что дал слабину и выполняет команду бывшего заключённого. Но было уже поздно. Камуфлированный подходит к калитке.
— Чё надо?
— Бьют солдат только чмыри! — заявляет Ванька.
— Можно и не солдат, — ухмыляется камуфлированный.
— Откатаем произвольную программу? — предлагает Ванька, хрустя костяшками пальцев.
Ватушный выводной меряет Ваньку с головы до ног, кривится в усмешке и закатывает рукава.
— Стоять! — кричит начальник нашего караула, молодой старлей.
Он встаёт между бойцами. Подбегает начальник ватуханского караула, капитан.
— Чего это твои парни моих достают? — с неприязнью спрашивает он нашего старшего лейтенанта.
— Кто кого ещё достаёт! — с ответной неприязнью отвечает наш начкар, и мы радуемся, что офицер за нас заступается.
Два офицера холодно смотрят друг на друга, забывая о забияках. Ванька обращается к камуфлированному:
— Ты местный?
— Местный.
— Встретимся на праздниках?
— Не вопрос!
Что поделать, дань моде девяностых — «забить стрелку». Ванька и камуфлированный договариваются встретиться второго мая на «нейтральной территории» в центре города, чтобы «поговорить по душам».
— Помощь нужна? — предлагаю я Ваньке вполголоса.
— Зови, если что, — Лёха тоже не остаётся в стороне.
Ванька смотрит на нас с лёгкой усмешкой:
— Спасибо, парни. Сам справлюсь.
Через десять минут пришла машина, и мы едем в училище. Я, зажатый между двумя часовыми, дремлю. Хоть мне в бок больно упирается подсумок соседа, я почти что счастлив.
Ванька встретился с теми камуфлированными гадами. На разборку он взял с собой «секундантов» из наиболее крепких курсантов. Точно знаю, что с нашего курса «бить ватуханов» ходили Мазут и нацист Силин, большие любители острых ощущений. Одному из камуфлированных сломали два ребра, после чего Ваньку как зачинщика несколько раз таскали в особый отдел на допрос. Мы с Лёхой тоже ходили в особый отдел, чтобы рассказать, из-за чего возник весь этот сыр-бор.
Записку панка я передал, как обещал. Съездил в Заречье к его родителям в ближайшее увольнение. Но «Стальную крысу» брать постеснялся, хотя они, выполняя волю сына, пытались мне всучить многотомник.
В первый же день освобождения я созвонился со знакомыми краснопогонниками и рассказал им про изуродованный стенд на гауптвахте. Эмвэдэшники заступают в караул на губу после ватуханов, и я им посоветовал не принимать наряд до тех пор, пока ватушники не сделают новый стенд. Это было моей маленькой местью голубопогонникам.
Ванька не закончил училище. Он ушёл с четвёртого курса и стал работать начальником охраны местной телерадиокомпании. Лёху как отличника отправили служить в Подмосковье, в НИИ ракетных войск. Сашка Тоболов окончил училище, отслужил положенное по контракту, уволился и теперь работает тренером по каратэ в городе Сочи.
Командир группы сержант Малахов теперь полковник. Нацист Силин дослужился до подполковника и уволился в запас. Нацизмом больше не увлекается. Мазут закончил военную академию и теперь полковник. Руслан отчислен с третьего курса за хроническую неуспеваемость.
Капитан Абдрахманов с началом чеченской войны был отправлен в Грозный. Вернувшись через несколько лет с боевыми наградами, он основал «Общество по борьбе с коррупцией», председателем которого трудится до сегодняшнего дня. Начальник гарнизона полковник Левенштейн уволился в запас и теперь он — советник губернатора по вопросам социальной политики.
