Ну, его и взяли. Прямо после спектакля, я еще не знала, как матери это преподнести. Насочиняла, что его срочно в Москву. Она не поверила, конечно, из церкви теперь не вылезает. Я с ней тоже иногда хожу, к отцу Андрею. Это ее духовник, а мы с ним просто общаемся. Катьку он крестил, фотки покажу потом, прикольные.
Ну что она там, в этой пробке? Уже пятнадцать минут здесь торчу.
Эсэмэска от нее. Нет, от Генки.
МЫ ПОКАКАЛИ!
Отвечаю: УРА!
— Привет, сестренка.
— Господи…
Стоит.
— Ё-моё, чуть заикой… Каким…
Улыбается.
Только этого не хватало. Показалось даже, что настоящий Леник.
— Ну, садись, — отодвигаю меню, — только у меня сейчас встреча.
— А я думал, ты меня ждешь.
— Ага, встречаю. Извини, оркестр не позвала.
А может, вправду Леник? Откуда… Этот.
Генке, что ли эсэмэснуть? Ладно, сама разберусь.
Садится, постарел. Курточка, зуба одного нет.
— Есть будешь?
— Да здесь все пафосное такое. Ты мне лучше на улице купи, покажу где.
— Ты где сейчас?
— А нигде. Знаешь такое место?
— Бывала.
— Ну вот. Выпустили меня.
Просто страшно на Леника стал похож, когда я его тогда последний раз в Москве видела. Кладет ладонь мне на руку.
— Руки убери.
— Лен, ты меня хотя бы выслушай.
— Хорошо, — откидываюсь, спина вся мокрая, — только по существу. Говори. Сколько они тебе заплатили? Что вы собирались со мной сделать? Просто утопить? Или расчленить вначале? Давай.
— Когда я тебя тогда еще увидел, я понял, что ты мне нужна.
— Это не по существу.
— Как раз это — по существу.
— А потом они вышли на тебя, и ты согласился.
— И я согласился. Чтобы спасти тебя.
— Спасти?
Снова эта с блокнотиком:
— Извиняюсь, будете заказывать?
Он поворачивается:
— А мартини у вас есть? — И на меня. — Тысячу лет не пил мартини. С того раза.
Я киваю, девушка рисует в блокнотике, уходит.
— Другого выхода не было, сестренка. Я все тогда обдумал. Мозги им крутил. Убедительно крутил. Я же актер.
Берет мою ладонь, смотрит на кольцо:
— Ты счастлива?
Вот прицепился. Надо убрать ладонь…
— Ладно, я пойду, — кладет. — У тебя встреча?
— Подожди, вон мартини несут. Да, встреча. Ольгу Иванну помнишь, директора Бултыхов?
— А, эта…
Изобразил.
Похоже. Не выдержала, улыбнулась:
— Ага, самая. Короче, хочет там все реконструировать. Усадьбу, все.
— Как наш театр?
— А что ваш театр? Над вашим театром «Веста» поработала, радуйтесь теперь. Я по-другому все предлагала.
— Был сегодня там. С Маркычем, потом…
Пьет мартини.
— И что потом?
— Суп с котом.
— И что собираешься делать?
— Искать. Актер ни на какие роли не требуется? Могу сыграть брата или…
— Или?..
— Не можешь немного одолжить? — поднимается. — Как устроюсь, отдам.
— Куда ты устроишься?
— Ну, пока Дедом Морозом, а там посмотрим. Есть идеи.
— Леник… Лева!
— Да?
— Только честно. Не колешься?
— Нет. Ты не волнуйся, я верну.
Застегивает куртку. Наклоняется, целует в щеку.
— Пока, сестренка. Не кашляй. Не забывай, мы с тобой еще должны в Арктику.
Смотрю, как идет между столиков.
Выходит, проходит мимо окна.
Ловлю себя на том, что глажу пальцем место поцелуя.
«Ленька! Лень! Смотри, я какой гриб нашла!»
Подбегаю к нему:
«Смотри, какой большой!»
Леник строго смотрит на гриб:
«Что радуешься? Ядовитый.»
«Сам ты ядовитый! Смотри, какая шапочка. Это сыроежка».
«Сри-бери-ежка.»
Лежим на траве, отдыхаем. Рядом сосна поваленная. Муравьи щекочутся.
«Лень!»
Тишина.
Приподнимаюсь на локте:
«Леня…»
Он лежит, болтает ногой:
«Я не Леня».
Подползаю:
«Ты инопланетян опять, да? Лень, я серьезно, три-три — вне игры!»
«Я — человек. Но меня зовут не Леня».
«Я сказала, не играю…»
«А я честно. Меня из детского дома взяли».
«Ну Ле-онька…»
«Я не придумываю. Честное пионерское.»
Поднимает руку, делает салют.
«А мои настоящие родители были полярники.»
«Честно-честно?»
«Да. Фамилия у них, фамилия была — Джонсон. И они были американцы, просто в детстве в СССР приехали. Выросли здесь и полюбили друг друга на всю жизнь. А потом… погибли. Понимаешь? Оба погибли. Корабль на льдину натолкнулся, и спасли только детей, на вертолете. И всех — в детский дом, и меня».
«Лень, а меня тоже в детском доме взяли?»
«Нет, тебя родили. А вот меня знаешь, как по-настоящему? Марсель. Запомнила? Марсель Джонсон. Красиво, правда? Только никому не говори. Клянешься? Клянись клятвой рыцарей Северной Звезды.»
«А это как?»
«Просто скажи: клянусь клятвой рыцарей Северной Звезды. Но это очень страшная. Одна девочка поклялась, а потом проболталась, и на нее самолет упал. Даже косточек от нее не нашли… Нет, я этих маму с папой тоже люблю. Но они, конечно, не полярники.»
«Да, особенно мама…»
«Поэтому, когда вырасту, стану полярником, уже решил. А ты будешь моей женой. Ты же мне не настоящая сестра. И поедем в Арктику, будем исследовать северное сияние. Согласна?»
«Но только чтобы без поцелуев и чтобы ты в маминой комнате спал!»
С пригорка спускается мама:
«Они здесь! Ну что, грибнички, богато грибов набрали?»
Мы вскакиваем и бежим к ней наперегонки.
