На часах 19.30. Я прошляпил главное интервью в своей жизни, но я не собираюсь упустить женщину моей мечты. Фотограф утешил нас, что еще не все потеряно: продюсер организовал вечеринку в ночном клубе «Уайатт» в центре Парижа, вся съемочная группа приглашена, и Форд обещал зайти.
– Харрисон – человек непредсказуемый, он может дать интервью и в ночном клубе, на вашем месте я бы не вешал нос.
Я пожал плечами, но все же поблагодарил его и отчалил в направлении бара «Палантино» – Роже обещал меня подкинуть. Я причесался, почавкал жвачкой, чтобы освежить дыхание, и снял рубашку, чтобы проветрить ее, опустив стекло в машине.
– Не переживай, будут другие. Мерил Стрип! Джек Николсон! Послушай, у меня есть приятель, который ходит в ресторан, где часто бывает Депардье!
Естественно, мы попали в пробку, и я в который раз убедился, что закон наибольшего невезения невозможно обойти.
– Это еще что за дерьмо? Толпа преградила нам дорогу.
– Демонстрация!
Роже попытался прочесть надпись на транспаранте.
– Освободите… Хосе… Хосе… Фарреса? Что это за чувак?
Машина влилась в людской поток, и я увидел постепенно исчезающее – как бывает во сне – лицо Марлен, одиноко сидящей с рюмкой текилы в руке. Лицо исчезло и больше не появлялось.
– Хосе Фа-мен-нес, – раздраженно прочел наконец Роже. – Чтоб этот тип сдох в тюряге! Твою мать, только этого не хватало! Я обещал Мартин заехать к няне за детьми.
И тут я вспомнил все: политзаключенный, Батист и компания, демонстрации, и не забыть о…
– Роже, моя синяя папка! РОЖЕ! Синяя папка! Папка, Роже, а в ней очень важные бумаги!
– Кажется, когда ты стрелял, рядом с тобой на стойке валялась папка. Думаю, ты там ее и забыл.
На часах 19.45. Батист меня четвертует, если я не верну ему петицию, тем более без обещанной подписи. Марлен быстро потеряет терпение, а судьба вряд ли даст мне еще один шанс. Черт возьми, речь идет о моей жизни!
– Слушай, Роже, это очень важно, пожалуйста, поезжай в тир, найди эту чертову папку и вручи ее человеку по имени Батист. Буду обязан тебе по гроб жизни.
– Не могу. После няни надо еще отогнать машину на радио, а потом мы ждем друзей к ужину в девять вечера.
– Проси все, что ты хочешь!
– Меняю свой ночной эфир в понедельник на твой четырехчасовой по субботам. На весь год!
Я согласился на этот чудовищный шантаж, надеясь попозже уломать его. Он записал номер Батиста, и я стал проталкиваться через это людское болото к бульвару Сен-Жермен. Из громкоговорителя доносился голос Мигеля:
– Надо убедить посла Сан-Лоренцо принять нас!
Издалека я увидел силуэт Жан-Пьера и спрятался за кордоном, охранявшим демонстрацию. На ближайшей улочке я поймал такси и пообещал шоферу королевские чаевые, если он доставит меня в «Палантино» за десять минут. В 20.05 я взялся за ручку двери накуренного и полупустого бара.
Марлен сидела, словно потрясающе красивая актриса, инкогнито забредшая в этот странный бар. Неожиданно на углу красной скатерти перед моими глазами разыгралась вся моя жизнь. Не прошлая, нет, будущая. До самого конца, до последнего вздоха, фильм, в который я вошел, переступив порог этого бара. Ее короткое красное платье, которое я скоро сомну, ее губы, которые произнесут «да», ее глаза – она передаст их нашим детям, ее волосы, которые я увижу седыми. С пылающими щеками я сел напротив нее. Бармен угадал, что мне необходимо, и принес мне рюмку еще до того, как мы успели произнести хоть слово.
– Извините за опоздание. Это все Харрисон Форд. Очень любезный, но жутко болтливый. Пора заняться Хосе Фаменнесом, я только что с демонстрации, там все путем, посол вроде реагирует. Я тут подумал, что мы с вами могли бы обсудить нашу свадьбу, так, по-быстрому, мы могли бы…
– Что?
– Я говорю, что без нас, журналистов, у них ничего не получится, нельзя забывать, что на карту поставлена жизнь человека, что мы одни можем повлиять на общественное мнение. Люди устали от войн и катастроф. Ведь никто во Франции не знает, кто такой Фаменнес. Время не ждет, надо действовать, сначала будет трудно, надо будет снять какую-нибудь не очень дорогую квартирку, с субсидиями для молодоженов мы можем… Я хочу сказать, у нас нет выбора, надо говорить об условиях содержания заключенных в Сан-Фернандо и…
– В Сан-Лоренцо.
– Один черт! Фаменнес умирает за права человека в ужасной камере, а мы погрязли в своем эгоизме!
– Он в «Плазе»?
– Кто?
– Форд. Обычно он останавливается в «Плазе».
– В данный момент он заперся в своем фургоне, и никакими силами его оттуда не выманишь. У Батиста и его приятелей есть способ надавить на посла, мы должны…
– Он все еще с этой своей сценаристкой?
– Кто, Фаменнес?
– Да нет же, Харрисон Форд.
– Вам это интересно?
Вместо ответа она битых полчаса без остановки рассказывала мне биографию и шедевры самого великого актера нашего века, рядом с которым Лоренс Оливье казался просто танцором в кабаре, а Марлон Брандо – избалованным фермером.
– Я влюбилась в него после «Американского граффити». Мои самые любимые герои – это Хан Соло и Индиана Джонс, но вообще-то мне нравятся все его персонажи.
– Вам не кажется, что он немного… ну, другого поколения?
– Харрисон – герой. И зарубите себе на носу, вам несказанно повезло, что вам посчастливилось пообщаться с ним.
В эту минуту влетел Роже.
– Небольшая проблема.
Не успев поинтересоваться, что случилось, я открыл папку, чтобы убедиться, что петиция на месте. Она была там. Мне даже показалось, что листков больше, чем было.
– Я слушал радио, эта история с Сан-Лоренцо наделала шума. Посол согласился перед отлетом принять делегацию от комитета, они говорили о петиции, похоже, что многие хотят ее подписать.
– Отлично, в чем проблема?
– Проблема в том, что ребята из тира посмотрели, что за бумаги в папке. Они сообразили, в чем дело, и выразили свою поддержку Хосе Фаменнесу. Взгляни…
Я не сразу понял, но, вглядевшись, обнаружил что-то вроде мозаики – подписи красной ручкой, вписанные там и сям в оставшиеся пробелы.
– Я разговаривал по телефону с твоим приятелем Батистом, он придушит тебя, если ему придется идти к послу с пустыми руками. Взгляни, и ты поймешь, почему я бы предпочел, чтобы ты отдал ему это сам. Ах да, забыл – Бержерон сказал, что вышвырнет тебя с радио, если ты не принесешь ему интервью с Фордом.
Эрнест Лефор, вышибала. Мимилъ де Руло, головорез. Полковник Рике, военный. Джонни Тарже, снайпер.
– …Роже?
Рику ла Чач, президент Общества бывших заключенных.
Альбер Донзу, наемник на пенсии.
– Роже, ты где?
Дино Манелли, управляющий деламив Па-лермо.
Квентин Тибюрс, торговец оружием.
Этъен Манган по прозвищу Грубиян, вы-бивателъ долгов.
– Похоже, что-то не так, – заметила Марлей. Она и не подозревала, насколько попала в точку.
Роже испарился, не дожидаясь продолжения. А я остался с тридцатью выражениями солидарности, которые, несомненно, вызовут уважение посла.
– Алан, вы знаете, что вы на него похожи?
– …А?
– Вам никогда не говорили, что вы смотрите так же, как он? С той же хитрецой во взгляде, с такой же растерянной улыбкой?
– ?.. Послушайте, Марлен, у меня был очень тяжелый день, полный всяких неприятностей, у меня голова всем этим забита, поэтому я не понял ни слова из того, что вы сейчас сказали.
– Вы ужасно напоминаете Харрисона Форда.
И чтобы подчеркнуть важность сказанного, хлопнула рюмку водки. А я по непонятным причинам вдруг почувствовал себя важной шишкой. А что – ведь если взглянуть повнимательнее, она, несомненно, права. Есть во мне что-то такое, что он тащит из фильма в фильм, – эта способность постоянно взрываться, но так, чтобы никто не догадывался, жить так, словно жизнь – это безнадежная война, но никогда не выдергивать чеку из гранаты, спрятанной глубоко внутри. Я разделил с Харрисоном Фордом эту ношу, и ничто больше меня не удивляло: ни это чудесное согласие на интервью, ни судьба, помешавшая этой встрече, ни то, что Марлен первая заметила, как мы с ним похожи. Поход в тир и влюбленные глаза прелестницы, когда речь заходила о нем, были тому веским доказательством. Ничто меня не пугало. Наоборот. Я воспринял это как знак и подтверждение того, что наша любовь станет еще прекраснее, если мне удастся заставить ее забыть беднягу Форда. Анализируя создавшееся положение, я понял, что у меня есть шанс создать безоблачное будущее. Чтобы меня не выставили с работы, чтобы Батист со товарищи не начистили мне морду, чтобы стереть тридцать нежелательных подписей, чтобы получить самое престижное интервью в своей жизни, чтобы завоевать сердце красавицы, я должен пойти в этот ночной клуб, вызвать Харрисона Форда на дуэль и получить невозможное – его подпись под петицией. Что я и предложил Марлен. А она только того и ждала. По дороге мне пришел в голову сотый повод сделать все именно так. Очень важный повод, о котором я на секунду забыл, повод, который сделает из меня героя: спасение Хосе Фаменнеса.
