Заходящее солнце посверкивало в зеленоватой воде аквариума…
Вероника осторожно поставила пустую чашку на блюдце:
— Чай у вас, Нина Ивановна, прямо какой-то необыкновенный…
Нина Ивановна тепло улыбнулась:
— Да. Чай особенный. Это нам моя сестра из Грузии присылает. У нее муж — потомственный чаевод. Он на вкус любой сорт назовет. А то еще скажет — пересушен или нет.
— Здорово, — покачала головой Вероника.
Солнце уже зашло, перестав играть в толстом стекле аквариума.
Слабый полумрак наполнил комнату.
— Вероника, возьмите еще пирога, — предложила Нина Ивановна.
— Ну что вы, я уже съела два куска. Спасибо.
— Пирог чудесный, мама, — Владимир коснулся пальцами морщинистой материнской руки.
— Спасибо… — тихо вздохнула Нина Ивановна.
— Наша мама вообще прекрасно готовит, — проговорил осмелевший Вася, шумно прихлебывая чай.
— Ладно хвастаться-то, — усмехнулась Нина Ивановна. — Ты смотри на брюки не пролей…
— Да чего я, маленький что ли…
Вероника посмотрела на небольшую фотографию, висящую над письменным столом.
Нина Ивановна, заметив, тихо проговорила, помешивая чай:
— А это мой покойный муж. Виктор Сергеич.
И помолчав, добавила:
— Он под Севастополем погиб.
Вероника кивнула, посмотрела на Владимира. Он ответил сосредоточенным, спокойным взглядом.
Вася посмотрел в окно, за которым быстро темнело:
— Вот сейчас уже луну видно. Хотите посмотреть?
— Хотим, хотим, — кивнул Владимир, — тащи свою хуевину…
Вася быстро вскочил, громко отодвинув стул, и выбежал.
Вздохнув, Нина Ивановна подперла щеку пухлой рукой:
— Прямо Самоделкин растет. В кладовке мастерскую себе оборудовал, целыми вечерами там сидит. Приемник сам собрал, теперь вот — телескоп…
Владимир вытер губы салфеткой:
— В меня растет разъебай. Я в его возрасте тоже от техники охуевал до зеленой блевоты…
Вася вошел, неся телескоп. Подойдя к подоконнику, он поставил его и повернулся к сидящим:
— Идите сюда, сейчас посмотрим…
Вероника с Владимиром подошли.
Вася покрутил колесико настройки и кивнул:
— Смотрите…
Вероника склонилась к окуляру, посмотрела. Яркая, серебристая Луна была огромной и очень близкой. Правый край ее мутнел, исчезая в темноте.
— Ох, как здорово, — удивилась Вероника и взяла Владимира за руку. — Посмотри. Это замечательно.
Владимир приложил глаз к окуляру:
— Ух ты. Красавица какая… уссаться керосином…
Они долго рассматривали Луну, Вася, улыбаясь, стоял рядом, а Нина Ивановна мыла на кухне посуду, негромко напевая что-то красивым грудным голосом…
Владимир провожал Веронику совсем поздно — автобусы уже не ходили, на улицах было пусто и темно.
Они шли обнявшись, голова Вероники, сладко пахнущая рекой, прижалась к его плечу, шаги гулко раздавались в сырой городской темноте.
— Какой сегодня день, — тихо проговорила Вероника, — как сон…
— Почему? — шепотом спросил Владимир, обнимая ее сильнее.
— Не знаю… — улыбнулась она.
Они пересекли пустынную площадь с двумя яркими голубыми фонарями и свернули на улицу Вероники.
— У тебя такая хорошая мама, — сказала Вероника, поправляя волосы.
— Мамы наверно все хорошие, — засмеялся Владимир.
— И брат милый. С ним хорошо наверно поебаться до изжоги…
Владимир молча кивнул.
Они вошли в сквер, молодые липы сомкнулись над их головами.
В сквере было совсем темно и прохладно. Неразличимые листья слабо шелестели наверху.
Владимир остановился, обнял Веронику и быстро поцеловал в теплые мягкие губы.
Вздрогнув, она спрятала лицо в ладони, тесней прижалась к нему.
— Я люблю тебя, Ника… — пробормотал он в ее волосы, — люблю…
Она обняла его за шею и поцеловала в щеку.
Он снова отыскал ее теплые губы.
Поцелуй был долгим, листья тихо шелестели, слабый ветер трогал Вероникины волосы.
— Милый… — проговорила она, дрожащей рукой гладя щеку Владимира, — как с тобой хорошо… мне так никогда еще хорошо не было…
Он снова поцеловал ее.
Они медленно двинулись по аллее.
Вероника показала рукой в темноту:
— А вон и общежитие. Тетя Клава ворчать будет…
Они подошли к общежитию.
В окнах было темно, только стеклянная дверь подъезда светилась.
Владимир взял Вероникины руки:
— Когда я тебя увижу?
— Завтра, — поспешно выдохнула она и добавила, — завтра я пососу твою гнилую залупень… и мы поедем опять на косу… хорошо?
— Хорошо, — прошептал он, — я буду ждать…
Вероника мягко освободила руки, махнула ему и скрылась в подъезде.
Постояв немного, он повернулся и побежал по аллее.
Прохладный воздух охватил его, листья шевелились, проносясь над головой.
Владимир бежал, радуясь силе и ловкости своего тела, бежал, улыбаясь прохладной темноте, в которой уже начинал угадываться свет наступающего дня.
Валентина Викторовна распахнула стеклянную дверь кабинета:
— Костя! К тебе ученики пришли!
Сидящий за широким столом Константин Филиппыч приподнялся, надел очки:
— Пусть пройдут.
— Они стесняются, — засмеялась Валентина Викторовна.
— Ну не в коридоре же мне их принимать… Зови, зови…
Валентина Викторовна скрылась, и через минуту в кабинет осторожно вошли трое молодых ребят и девушка с огромным букетом сирени.
— Здравствуйте, Константин Филиппыч, — дружно поздоровались они.
— Здравствуйте, здравствуйте, друзья, — весело проговорил Воскресенский, выбираясь из-за стола. — Располагайтесь, не стесняйтесь.
— Константин Филиппыч, — быстро заговорила девушка, — разрешите поздравить вас от всего нашего факультета с днем рождения, с юбилеем. Мы вас очень любим и ценим. И очень рады, что нам довелось слушать ваши лекции, быть вашими учениками… А вот это вам…
Она протянула ему букет.
Константин Филиппыч развел руками, неловко принял цветы и, перехватив узенькую ручку девушки, быстро поцеловал ее:
— Спасибо, дорогие, спасибо… я очень тронут… спасибо…
Один из ребят развернул бумажный сверток:
— А это, Константин Филиппыч, тоже вам от факультетского СНО.
Под бумагой оказалась красивая модель молекулы молочной кислоты. Вместо одного из атомов углерода в модель была вмонтирована сделанная из папье-маше голова профессора Воскресенского.
Константин Филиппыч разразился хохотом:
— Аха-ха-ха! Ну, молодцы! Проказники! Аха-ха-ха! Валя! Иди сюда! Посмотри! Посмотри!
Валентина Викторовна быстро подошла к столу, склонилась над моделью:
— Боже мой! Как же это вам удалось? А похож-то как!
— И главное — вместо углерода! — смеялся профессор. — А действительно, как же это вы так умудрились?
Один из студентов сдержанно улыбнулся:
— Общими усилиями, Константин Филиппыч.
— Ну, спасибо, спасибо… — профессор вертел модель в руках, — я ее теперь на столе держать буду, вот здесь.
Он отодвинул стопку бумаг к краю и поставил модель:
— Вот так. Ну, а что же вы все стоите?! Садитесь, садитесь!
Студенты попятились к двери:
— Спасибо, Константин Филиппыч, но нам пора.
— Отчего же пора? Куда спешите?
— Экзамены завтра. Математика.
— Аааа… Ну тогда понятно, — посерьезнел Воскресенский, — математика — дело архиважное. Я, признаться, в ней плоховато разбирался… — Он улыбнулся, рассеянно потер седой висок.
Студенты заулыбались.
— А может, все-таки чайку выпьете? — спросила Валентина Викторовна.
— Нет, что вы. Спасибо. Нам пора.
— Жаль.
— Ну, заходите хотя бы после экзаменов, — развел руками Воскресенский, — заходите обязательно! А то обижусь!
Студенты закивали:
— Зайдем. До свидания.
Он проводил их до двери.
Валентина Викторовна тем временем поставила сирень в красивую синюю вазу.
Воскресенский вернулся, насвистывая, потрогал указательным пальцем цветы:
— Молодцы какие. Роскошная сирень…
— А ребята какие хорошие, — улыбнулась Валентина Викторовна, — и девушка милая. Ты даже руку ей поцеловал…
— Ты ревнуешь?! — засмеялся профессор.
— Брось глупости говорить. Просто она вся покраснела, испугалась.
— Ну да! А я и не заметил.
— Зато я заметила.
Они посмотрели друг другу в глаза, обнялись и рассмеялись.
Константин Филиппыч погладил аккуратную седую голову жены:
— Вот и до шестидесяти дотянули.
— Осилили, — улыбнулась она.
В дверь позвонили.
— Наверно, ребята что-то забыли, — засуетился профессор.
— Не торопись, я открою…
— Пошли, пошли…
