– Ты жаба, Скворцова. Отвратительная такая жаба.
– Я тоже тебя люблю. Ик! Да что ж это такое? Генри! Налей мне водички ! Ик! Алле, ты еще тут?
– Уже нет. Быстрее говори, у меня Андрюшка встал. Из-за тебя. Во сколько придешь?
– Я это… Щас спать лягу, а как проснусь – позвоню. Идет?
– Договорились. Иди спать.
Продуктивно началась суббота, ничего не скажешь. Размышляя о том, кто такой Генри и почему Лелька его знает, а я – нет, я еще раз энергично почесала нос и пошла на кухню варить сыну кашу.
Скворцова перезвонила через двенадцать часов. По второму разу рассказала, где находится, и пообещала зайти в десять. Зашла, само собой, в полдвенадцатого ночи.
– Ну что? – шепотом спросила она, когда я открыла дверь. – Куда идем?
– Как обычно.
– В «Байк»?
– Угу. Оттуда ближе всего возвращаться домой. Согласна?
– Да мне вообще по фигу.
– Тем более. Подожди пять минут, я уже Дюшку уложила, щас сестре ценные указания дам и выйду.
Оставив Лельку на лестнице, я крысой Шушерой вползла обратно в темную квартиру, неудачно припарковалась возле холодильника, пять секунд постояла, зажмурившись, в ожидании, что сверху на меня что-нибудь свалится, но не дождалась и, облегченно вздохнув, шмыгнула в комнату к младшей сестре.
– Машк, спишь?
– Сплю.
– Машк, я с Лелькой в «Байк» пошла.
– Шалава.
– Машк, если Дюша проснется, дай ему попить, я там чай оставила на столе, в бутылочке. А если заплачет, звони Лельке на сотовый. Номер я положила под бутылочкой. Все поняла?
– Ты – плохая мать. И Лелька твоя – такая же.
– Да. А еще мы шалавы.
– Само собой. Чтоб в три часа была дома, ясно?
– Постараюсь пораньше. Все, я ушла.
Выйдя на лестничную клетку, я обнаружила Лельку возле мусоропровода в состоянии глубокой задумчивости.
– Медитируешь? – спросила я, закрывая ключом дверь.
– Мастурбирую. Странно, что ты не знаешь Генри…
– Тьфу. Нашла о чем думать. Плевать мне на твоего Генри. Слушай, у меня на все про все – три с половиной часа. Так что мастурбируй быстрее, и пошли.
– Я кончила, – тут же ответила Лелька и нажала кнопку лифта.
– Я тоже, – вздохнула я. – Это второй этаж, Оля. Пешочком, пешочком.
«Байком» мы называли кинотеатр «Байконур», рядом с которым я жила и куда изредка выползала на дискотеку. В здании кинотеатра находился небольшой бюджетный клуб, где кружка пива стоила двадцать пять рублей, а двух кружек мне вполне хватало, чтобы мучиться наутро похмельем и провалами в памяти. Я была в «Байке» нечастым гостем, однако почему-то знала в лицо всех завсегдатаев и не путалась в именах часто меняющейся охраны. Лелька там бывала еще реже, но шагнула дальше: это не она знала всю охрану. Это вся охрана знала ее. Что выяснилось прямо у входа.
– Девушка, вы не пройдете, – безапелляционно заявил Лельке квадратный охранник с брутальным шрамом на правой щеке и загородил собой дверной проем.
– Коль, ну ты что? – густо покраснела Лелька, и я сделала сразу два открытия. Первое: подружка явно бывала тут без меня, и второе: называет охранника по имени и краснеет она не просто так.
– Все, Оль. Это не я сказал. Это Степан-менеджер. Хочешь, позову его – сама с ним договаривайся.
Я стояла, хлопая глазами. Не, Лелька стопудово была тут не раз. И не два. А возможно, что и не десять. Вот зараза…
– Давай, зови Степу, Колюнечка! – небрежно бросила она, и я подумала, что Колюнечкой охранник стал неспроста. Красный цвет Лелькиного лица только подтверждал мои догадки.
– Ты когда успела-то, сволочь? – шепотом спросила я неверную жену и нахмурилась.
– Потом расскажу, – отмахнулась Лелька и начала нервно рыться в сумочке.
В холл вышел менеджер клуба Степан, за его спиной маячил брутальный Колюнечка. Лелька захлопнула сумочку и заулыбалась.
– Здравствуй, Степан. А вот Коля…
Степан не улыбался. Он стоял как памятник Александру Матросову. И смотрел на Лелю, не мигая. А потом процедил сквозь зубы:
– Николай выполняет мои инструкции. Я запретил ему пускать тебя в клуб. Что тут непонятного?
Улыбка подруги стала меркнуть:
– Степ… Я тебе слово даю: больше такого не повторится. Честно.
Степан молчал.
– Слушай, Степ… – занервничала Лелька. – С кем не бывает? Да, косяк, знаю… Пьяная была, извини.
Степан молчал.
Тут я кашлянула, и менеджер наконец заметил, что провинившаяся пришла не одна. Я кашлянула еще раз и жалобно посмотрела на Степана. После трех месяцев на диете из бич-пакетов у меня в глазах появилось выражение, как у Котика из «Шрека».
– Степан, пропустите нас, пожалуйста. Мы ненадолго. У нас тут встреча одна запланирована. Очень для меня важная, понимаете? А без Лельки она не состоится… И тогда я… И тогда мне…
Тут Степан моргнул. И я добила его громким стоном:
– Меня там покормить обещали!
Он вздрогнул, внимательно посмотрел на меня и, развернувшись, пошел обратно в глубь клуба, бросив Николаю через плечо:
– Пропусти.
Я выдохнула и посмотрела на Лельку. Она втянула щеки, чтоб не заржать, опустила голову и прошла мимо охранника к кассе. Я двинулась следом.
– Эй, голодающая, тормозни.
Я обернулась. Возле Коли стоял и широко улыбался второй охранник, Кирилл.
– Подойди сюда.
Я подошла.
– Дай руку, – продолжая широко улыбаться, Кирилл шлепнул мне на запястье люминисцентный штамп, говорящий о том, что я уже заплатила за вход и теперь могу выходить на улицу и возвращаться без повторной оплаты.
– Спасибо, – покраснела я.
– Не за что. Будешь уходить – не забудь оставить телефончик, – заржал Кирилл и ущипнул меня за зад.
Я покраснела еще сильнее и понеслась догонять Лельку.
Подругу я обнаружила в туалете возле зеркала. Она сосредоточенно выдавливала прыщик на лбу. Я встала рядом и достала из сумки расческу.
– Не дави, дура. Красное пятно будет, как будто ты кирзачом по морде выхватила.
– Я волосами закрою.
– Да хоть ху… Да хоть чем. Грязь попадет.
– Духами попрыскаю.
– Ты мне зубы не заговаривай. Колись, что ты тут без меня нафестивалила?
Лелька достала из сумки бумажную салфетку, прыснула на нее духами и прижала ко лбу:
– Ничего такого.
– Ага. Поэтому тебя и не пускают.
– Не поэтому. Я тут в гычу кому-то дала. Прям в туалете. Я даже не удивилась.
– А зачем?
Лелька отняла от лица салфетку, зачем-то посмотрела на нее и прижала снова.
– Не помню.
Мне стало интересно.
– Из-за мужика какого-то, что ли? – И тут меня озарило: – Из-за Николая?!
Скворцова скомкала салфетку, швырнула ее мимо корзины для мусора и с вызовом ответила:
– А даже если из-за него, тебе-то какая разница?
Я подняла с пола салфетку, опустила в корзину и, не глядя на Лельку, ответила:
– Никакой. Просто я думала, что мы с тобой подруги. И вышла из туалета.
У барной стойки я вскарабкалась на высокий табурет и хмуро попросила пива. Два пива.
Бармен Зурик не глядя смел со столешницы мой полтинник и шлепнул передо мной две мокрые кружки. Я сунула в первую коктейльную соломинку и, втянув сразу треть содержимого, почмокала губами, пытаясь отгадать, что напоминает мне нежное послевкусие. Отгадала.
– Зурик!
– Что? – обернулся бармен.
– Дай мне ушко.
– Чье?
– Свое.
Зурик наклонился к моему лицу, и я выдохнула в его ухо:
– Чем пиво бодяжили? Стиральным порошком?
Бармен не смутился. Про стиральный порошок он сам рассказал мне пару месяцев назад. И настоятельно рекомендовал это пиво не употреблять. Рекомендация была бы особенно ценной, если б у меня была альтернатива. А ее не было. Потому что на мой полтинник особо не разгуляешься. Так что жестокое похмелье по утрам и привкус стирального порошка во рту стали для меня привычным делом.
– Не-а. В этот раз земляничным шампунем, – спокойно ответил Зурик. – Потом расскажешь, как с него утром себя чуешь, ага?
– Ага, – ответила я и втянула вторую треть содержимого кружки.
Боковым зрением я уловила за плечом какое-то движение и запах Лелькиных духов. Но не обернулась.
– Зурик, пятьдесят водки и лимон. – Подруга шлепнулась рядом и обхватила губами коктейльную трубочку.
– Шампунь «Клубничка», – резюмировала она, допив мое пиво.
– «Земляничный», – поправила я и пододвинула к себе вторую кружку.
– С примесью «Яичного», – не успокаивалась Лелька. – А дурное послевкусие удачно оттеняет слабая нота димедрола. Да, Зурик?
– Не нравится – не пей, – равнодушно ответил бармен и поставил перед Лелькой стопку водки, накрытую долькой лимона.
– Я влюбилась, Ксюх, – вдруг сказала Лелька и залпом вылила в себя водку.
– Поздравляю.
Она сунула в рот лимон, задумчиво пожевала его и добавила:
– Безответно. Зурик, повтори!
– Нажрешься ведь, – буркнула я, глядя на нее исподлобья, – и Степан тебя опять отсюда выпрет. Да и меня тоже, за компанию.
– Не нажрусь, не переживай. Ксюх, я вообще никому не рассказывала, не обижайся.
