– Это часть имиджа! – сказал я и засмеялся, замирая внутренне от глупости собственного смеха. – Его не снимешь.
– Ну как хочешь, – ответила она, и мы замолчали.
В дальнем углу кафе зашипела кофейная машина. Дверь опять раскрылась, впустила нового посетителя, а вместе с ним струю чудесного весеннего воздуха – я пожалел, что мы не сидим снаружи, там и очки были бы уместнее, и дышалось бы легче. И еще отчетливо понял, что мне нечего делать рядом с этой благоухающей насмешливой девушкой, и что вся затея была бредом. Официант принес кофе с молоком, две огромные, расширяющиеся кверху ребристые чашки без ручек. На блюдце я неверной рукой нащупал маленькое печенье в обертке.
– Ты давно работаешь официантом? – спросила она.
– Два года, – ответил я и добавил, мучительно пытаясь быть оригинальным и разрушить банальность вопроса. – Два месяца и три дня.
Она легким толчком выдохнула воздух, давая понять, что смеется.
– А что ты делаешь помимо этой работы?
– Да, в общем, ничего. Гуляю. Смотрю телевизор. Вечеринки, – совсем погас я.
– Угу, – промычала она, и мы, в который раз, замолчали снова. В «Невидимке» она так же молчала, выслушивая этого Роберта, и я сейчас неуклонно и ясно понимал, что означала эта ее расслабленность тела и еле заметное тепло напряжения и тихое, мокрое скольжение мускулов рта – она смеялась, беззвучно смеялась над ним, образованным, солидным, умеющим вести разговор и рассказывать интересные вещи.
– А ты что делаешь? – спросил я.
– Я изучаю французскую филологию.
– В университете?
– Ну да, а где еще ее, собственно, можно изучать? – устало удивилась она.
– И ты была во Франции?
– Да, ездила несколько раз.
– И как тебе?
– Понравилось. Жить бы там не хотела. А ты не был?
– Нет, – ответил я, и затем, что-то вспомнив, сказал медленнее: – езжу на Майорку. Немножко расслабиться…
Она подалась вперед и как будто сдержанно фыркнула – впрочем, может, мне это показалось. Молодые люди, кричавшие перед тем, как она пришла, пересели к девушкам за стол. Они хохотали по-прежнему, и девушки посмеивались в ответ.
– Красивые туфли, – слышал я голос одного из них, и шуршание бумаги, и снова смешки. Может быть, кто-то из них смотрел на нас. Может, смеялись. Я улыбнулся тоже. Она молчала. Десять минут первого свидания.
– Ты знаешь, была с моим другом такая история, – начал я, – ему как-то прислали квитанцию за превышение скорости. Ну, штраф. Его автомобиль сфотографировали, когда он ехал шестьдесят, там, где можно только пятьдесят. А фотография была странная, будто машину сфотографировали не с той стороны. А потом выяснилось, что он эти самые шестьдесят километров в час ехал задним ходом, представляешь?
– Представляю, – лениво ответила она, – и что?
– Ну как что… – потерялся я. – Я, наверное, не так рассказываю. Может, даже восемьдесят…
– Ну да… а к чему это ты вспомнил?
– Просто так… Вспомнилась фраза «Нет пути назад»… Кстати, какие ты любишь машины?
– Я… да мне, в общем, все равно. Которые ездят.
– Я тоже люблю которые ездят. Но вообще – исключительно британские автомобили.
Она приподняла кружку, выдохнула, поднося ее к губам – горячий воздух быстро нагрел ее лицо, в стороны побежали струйки пара, окрашенные ее ароматом.
– А ее мать, – доносилось сквозь смех от соседнего столика, – ее мать говорит с таким то-о-о-лстым сербским акцентом: «Ты что, пришел сюда моя дочку трахать, да? Ну-ка иди отсюда, да! А брат ее еще маленький такой, на гармошке играет…»
– Кино? – спрашивал я через пять минут. – Какие тебе нравятся фильмы?
– Японские, очень. Некоторые французские, только не современные. А из современного иногда что-то смотрю, но как-то… Не знаю… – Она прервала фразу, словно не хотела себя утруждать – договаривать.
– А «Dancer in the park», – уцепился я за ниточку, – не видела?
– «Dancer in the dark» ты имеешь в виду, – она коротко рассмеялась, – нет, хотя о нем много говорят. Наверное, как-нибудь посмотрю.
– Да. Ларс фон Триер – он ведь вообще гений… Может, посмотрим вместе?
Девушки за соседним столиком пытались уйти, а мужчины – остановить их бегство.
– Не торопись, подождут! Тебе что, так не терпится примeрить? Примерь здесь! Хочешь, помогу?
Послышался шум двигаемой мебели: мужчина вставал на колени, видимо, хотел и правда помочь. Полчаса свидания.
– Я занята эту неделю, – отвечала она, – и… вообще я занята.
– А в понедельник?
– В понедельник у меня важные лекции, и потом я уже договорилась кое с кем.
– Во вторник?
– Во вторник тоже очень занятой день. И в среду, и в пятницу…
– А в выходные?
– Я уезжаю. Во Франкфурт.
В кафе стало заметно тише – шутники из-за соседнего столика ушли.
«И эти бумажки… представь себе, нашел одну прямо под дверью, – лилось через зал неторопливое бухтение, – это ж надо… »
Что-то не получалось, не совпадало, не складывалось, и я чувствовал себя как медвежатник-новичок, у которого есть десять минут, чтобы подобрать ключ к сейфу, пока не сработала сигнализация. Ключ не подбирается, и он уже чисто механически пробует старые отмычки, а по спине льется тоскливый холодный пот. Сложный, непонятный сейф оказался передо мной, а обе кофейные чашки были пусты. Она уйдет, сейчас уйдет. На сороковой минуте первого свидания.
– Четверг! – вдруг быстро выпалил я.
– Что? – переспросила она.
– Четверг! Ты не сказала, что делаешь в четверг!
ШОКОВАЯ ТЕРАПИЯ
На следующий день после того случая с повязкой мы не поехали к доктору. Не поехали и через день, и через два, а на третий день я решил, что, наверное, все закончилось, и я наконец смогу пойти в школу. Впервые за последние несколько недель я зашел к Саше и позвал его в подвал. В подвал Саша не пошел, сказал, что должен делать уроки, сейчас кончается четверть и будет много домашних заданий, так что лучше просто посидеть у него дома. От курения фломастеров он тоже отказался. Вместо этого повел меня на кухню, где его мама угостила нас чаем с твердым и невкусным печеньем. За чаем Саша рассказывал про школу, говорил, что ему очень нравится, пересказывал услышанные там анекдоты про Незнайку, который шел в школу, ударился головой о парапет и забыл все, чему его учили, говорил, что в школе вместо оценок ставят в тетрадку разноцветные штампики с рожицами «веселая», «грустная» и «нормальная», что в классе есть игрушки и в перерывах дети в них играют, а у красного деревянного грузовика все время отваливается колесо. Я сказал, что, наверное, тоже скоро пойду в школу и попрошу маму, чтобы она отдала меня в ту же, в которой учится Саша. Саша ответил, что школа у него трудная, специальная, но у него там все равно одни веселые рожицы, и маму всегда на собраниях хвалят.
Потом мы посидели и вместе поделали уроки, я смотрел, как Саша старательно, наклонив голову набок, точно так же, как когда рисовал комиксы, выводил в своих прописях буквы, переписывал какие-то слова из учебника, писал в тетрадке с клеточками примеры: 10+8=18, 5+6=11, а я всматривался и не понимал, что в этом может быть такого интересного.
Когда я вернулся домой, мать объявила, что назавтра опять приедет дядя Тихон, сказав это очень грустно и даже как-то тревожно. К тому времени я уже привык к тому, что мать молчаливая и грустная, старался побольше находиться у себя в комнате или во дворе и не придал этому никакого значения. То, что Вика тоже приедет, несколько оживило меня – кажется, я даже слегка прибрался в нашем подвале, в котором, правда, было уже очень холодно, и вряд ли там можно было играть.
И когда я лежал в постели, мама долго, очень долго сидела на краешке, и гладила меня по голове, и говорила «спокойной ночи», но не уходила.
На следующий день дядя Тихон действительно приехал. Он появился с сумкой через плечо и черным кожаным чемоданчиком. Вики с ним не было.
– Оставил ее у Гали, – ответил он на мой удивленный вопрос, – мне тоже иногда покой нужен. Тем более дело завтра предстоит трудное… Ну-ка, боец, посмотри сюда! – Он приблизил свое лицо к моему, огромная борода волосками-лапками зацепилась за свитер. Глянув мне в лицо и что-то там, должно быть, увидев, он снова выпрямился. Мать смотрела на него, не отводя глаз. Он подошел к ней и неуклюже обнял огромными лапищами за плечи.
– Ира, спокойно. Я все понимаю, но сейчас лишних эмоций просто не надо.
Мать покивала и удалилась на кухню.
Я спустился вниз, мне было ужасно жалко, что Вики нет, я походил по подвалу, перебрал наши с Сашей комиксы в коробке, посмотрел мой любимый, про вертолетчика, спасающего город от бандитов. При этом бросилось в глаза, что когда переворачиваешь лист бумаги, изображение все равно просвечивает, особенно там, где фломастер дает знать о начале линии жирной точкой. Получалось вроде как в детских журналах, где даны пронумерованные точки, и, если их соединять по порядку номеров, из точек складывается изображение. Обычно это зверушка, и глаза там уже есть, готовые – умильные и косоватенькие, наивные гляделки с ресничками.
