Со многими мужчинами, с которыми у меня были регулярные сексуальные связи, я продолжаю поддерживать дружеские отношения до сих пор. Других я просто потеряла из виду. С некоторыми сексуальными партнерами мне приходилось сталкиваться на профессиональной почве, и мне кажется, что нежный личный осадок былых тесных отношений бывает хорошим подспорьем в работе. (Только однажды я в пух и прах разругалась с бывшим партнером из-за очень серьезных профессиональных разногласий.) К тому же я никогда не пытаюсь закрыть собой горизонт и вырвать мужчину из привычной ему среды, перетянуть одеяло и вмешаться в его отношения с друзьми и знакомыми. Наше знакомство с Алексисом завязалось в компании его приятелей — молодых энергичных арт-критиков. Он не был моим единственным избранником среди этого созвездия критической молодежи — я трахалась также с двумя его коллегами, что нередко выводило его из себя, и тогда он язвительно интересовался, не является ли моей конечной целью просто «перетрахать всю без исключения французскую критику». Все это было весело и крайне бестолково, сильно напоминало большую перемену в средней школе, и, несмотря на то что оба приятеля Алексиса были уже женаты, они, в отличие от него, в постели отнюдь не блистали талантами, были прыщавы и редко мылись. Один взял меня хитростью, завлекши к себе домой (эти вечные маленькие квартирки в Сен-Жермен-де-Пре) под предлогом коррекции какого-то перевода, где, едва успев закрыть дверь, простонал жалостливо, что так как я трахаюсь абсолютно со всеми, то с моей стороны будет совершенно нечестно и подло не трахнуться также и с ним. Второй избрал более надежный путь и пригласил меня в издательство, где в ту пору печатался. Пока я, томясь ожиданием, переминалась с ноги на ногу, девушка-секретарь, со свойственным представителям этой достойной профессии благожелательством, сообщила ему, что особа, ожидающая внизу, не затрудняет себе жизнь ношением нижнего белья. Сексуальные отношения с первым закончились, толком и не начавшись, однако со вторым продолжались много лет. Позже оба долгое время сотрудничали в «Арт-Пресс».
Я уже упоминала о том, что мой путь к встрече с Эриком лежал через знакомство с его приятелями и многочисленные истории, которые они о нем рассказывали. Среди таких приятелей был и Робер, которого я встретила по прихоти журналистской жизни во время репортажа о литейной мастерской. Он отвез меня в Крезо[7], где в то время отливал огромную скульптуру и откуда поздно вечером мы возвращались на машине. Я и Робер сидели на заднем сиденье. В конце концов он не выдержал и улегся на меня. Я не сопротивлялась, несмотря на то, что находилась в исключительно неудобном положении: в машине было мало места, я кое-как разложилась на сиденье, почти свернув себе шею и свесив ягодицы, чтобы максимально облегчить Роберу процесс. Время от времени он целовал меня — в такие моменты я наклоняла голову. Шофер, обернувшись назад, только покачал головой: на меня жалко было смотреть. В действительности, я никак не могла прийти в себя после посещения огромных цехов, и огонь плавильных печей еще горел у меня перед глазами, а в голове немилосердно стучали гигантские машины. Некоторое время мы виделись с Робером практически ежедневно, и он познакомил меня со многими людьми. Мы с ним обладали одинаковым подспудным чувством сексуального партнера — какой-то инстинкт позволял нам немедленно различить потенциального любовника или любовницу и с порога отмести заведомо безнадежные варианты. Это чувство позволяло нам безошибочно ориентироваться в сексуальном пространстве, к тому же Робер придумал выставлять дополнительные фильтры: он пустил слух о том, что, несмотря на мою молодость, я была вполне состоявшимся критиком, располагавшим достаточными ресурсами и весом в артистической тусовке. Именно Робер объяснил мне, кто такая была Мадам Клод[8] — великая парижская легенда. Сексуальные фантазии часто уносили меня в мир элитной проституции, несмотря на то, что я прекрасно осознавала, что не обладаю ни одним из качеств — красотой, ростом, умением держать себя, — которые, по общепризнанному мнению, были необходимы для того, чтобы найти в этом специфическом мире свое место. Робер посмеивался над моей сексуальной ненасытностью и не уступавшей ей по интенсивности профессиональной любознательностью. Он говаривал, что если бы я-де переспала с водопроводчиком, то мне не составило бы особенного труда написать полную страсти статью о кранах и трубах. Ему также принадлежала мысль о том, что, принимая во внимание мой темперамент, мне было необходимо однажды встретиться с Эриком. В конце концов я все-таки свела знакомство с Эриком, однако без помощи Робера, а благодаря посредничеству одного нашего общего знакомого — весьма нервного молодого человека, из тех, что трахают вас всю ночь напролет без роздыха и забыв о времени. С этим молодым человеком я провела несколько бессонных и чрезвычайно утомительных ночей, отдохнуть от которых у меня не было возможности даже утром, потому что спозаранку он тащил меня в ателье, где обитал также его приятель, и я, с руками и ногами, налитыми свинцом, и лишенная сил к сопротивлению, подвергалась атаке и его члена — тот, к счастью, предпочитал трахаться медленно, молча, серьезно и со значением. Короче говоря, этот приятель однажды пригласил меня на ужин с Эриком. Как читателю уже, несомненно, понятно, Эрик — это человек, познакомивший меня с большей частью моих сексуальных партнеров, друзей, приятелей и великого множества незнакомцев. Для полноты картины необходимо добавить, что он одновременно открыл мне глаза на строгую методику литературной работы, которой я продолжаю пользоваться по сей день.
По вполне очевидным причинам воспоминания о различных связях в артистической среде и детали собственно сексуальных актов перемешаны в памяти с соответствующими эстетическими кластерами, можно сказать — «семьями». Жильбер, мой приятель-художник, в компании которого я предаюсь воспоминаниям о моих артистическо-сексуальных дебютах, утверждает, что, забегая навестить его в квартиру, где он проживал со всей своей семьей, я стыдливо ограничивалась скромной фелляцией на скорую руку, предпочитая приглашать его к себе для полноценных совокуплений. Первое наше траханье, однако, полноценным назвать сложно, так как он, по его собственному выражению, «оказался в дурацком положении», когда я в момент приближения блаженного экстаза неожиданно попросила его переместить член из влагалища в задницу. Такова была моя нехитрая контрацептивная метода, на теоретическом уровне подкрепленная восприятием собственного тела как единого целого, не знающего ни моральной, ни гедонистической иерархии взаимозаменяемых — в рамках возможного — отверстий. Любопытно отметить, что другой художник (принадлежавший к тому же эстетическому направлению) предпринял достойное всяческих похвал титаническое усилие, чтобы убедить меня в полной мере использовать все бесконечные возможности получения удовольствия, предоставляемые женской половине рода человеческого влагалищем. Я заявилась в его мастерскую с утра пораньше, намереваясь взять интервью, и была приятно удивлена, обнаружив перед собой красивого и обходительного кавалера. Кажется, прошло не меньше суток, прежде чем я смогла покинуть мастерскую, где кровать — как в множестве других мастерских художников, где мне пришлось побывать, — располагалась прямо под огромным окном — витражем? — словно хозяин испытывал эстетическую потребность разместить происходившее там в потоке солнечного света. Я храню на веках воспоминание трепетного слепящего луча, заливавшего мою запрокинутую голову. Тогда, вероятно, я снова — почти рефлекторно — засунула член себе в анус, и, когда все было кончено, мой партнер заговорил. Он говорил долго и вдохновенно и предсказал мне встречу с мужчиной, который сможет так впердолить мне спереди, что мне никогда больше не захочется засовывать член куда бы то ни было еще, и тогда я пойму, что значит истинное наслаждение, доставляемое традиционным траханьем. Жильбер никак не может прийти в себя от изумления, когда я сообщаю, что в ту эпоху поддерживала регулярные сексуальные отношения с еще одним его приятелем-художником (чьи близорукие глаза производили на меня сильнейшее впечатление), — он-то был уверен, что тот никогда не видел ни одной обнаженной женщины, за исключением своей жены. Скоро приходит моя очередь изумляться, так как Жильбер, поразмышляв немного, припоминает еще один персонаж, о существовании которого я совершенно позабыла, — тот, однако, был деятельным участником регулярных групповух в стиле «квадрат», имевших место в моей легендарной каморке на улице Бонапарта, и, как выясняется, убеждал Жильбера, что мужчины — участники этих геометрических развлечений — отнюдь не ограничивались простыми дружескими отношениями. Я уверена, что все это не более чем сексуальные фантазии.
