— Знал бы ты, как приятно такое слышать после стольких лет совместной жизни.
— Приятнее, чем признание в любви?
— Даже не сравнивай. Себе я могу простить все что угодно: ложь, ревность, сомнения, даже измену, тебе — нет. А знаешь почему?
— Потому что любишь себя? — перешел я уже на личную переписку, отсылая односложные ответы.
— Нет, потому что если прощу, то перестану.
— Черт, почему мне только с тобой так хорошо, — продолжал я настаивать на благоприятном исходе разговора.
— Потому что ты болван.
— Что ты сказала? — но терпение мое было не вечным.
— Что не надо меня сравнивать с другими. И вообще, твои чувства меня больше не трогают.
— Совсем?
— Они пожирают, — рассмеялась Лучана в трубку.
Чертова женщина, как же легко ей удается довести меня до ручки, до той самой ручки, которую хочется дернуть как стоп-кран. Сказать ей и себе: «Стоп, сейчас я размотаю этот комок нервов». Она же, как всякая любящая женщина, бросается помочь тебе в этом. И все начинается заново: ты слушаешь, ты говоришь, на самом деле, молчаливо ожидая всякого раза, когда сможешь переступить порог ее неги, предварительно вытерев ноги о коврик из собственного достоинства.
* * *
— Представляешь, они меня убивают, а я, оказывается, бессмертен, — закончил свой рассказ Павел.
— Со мной тоже часто так бывает, — отвлеклась от книги Фортуна.
— Как ты думаешь, к чему мой сон?
— Не знаю, я не разбираюсь в снах, в которых меня не было, — вдруг стало стыдно Фортуне, что она прослушала его содержание. Теперь придется идти по минному полю, стараясь отбиваться общими ответами, так чтобы не обидеть.
— Странное совпадение, в книге герой тоже свой сон описывает.
— Пересечение иллюзий. Только у него лето, а у меня зима.
— Надо было мне на тебя тоже плед накинуть, — обрадовалась своей находчивости Фортуна. — А я никак не могу заставить себя начать читать книгу с начала, так и выхватываю страницами.
— Может, и не надо тогда заставлять, иначе снова как в жизни получится: выхватишь страницу, а ею уже кто-то подтерся, — усмехнулся Павел и снова пригубил бутылочку.
— Что так печально-то?
— Вино нагрелось, наверное. Хотел пошутить, в итоге пошлость какая-то вырвалась. Ты читай, не обращай на меня внимания.
— Как я могу не обращать? — начала медленно вырывать глазами новую страницу из книги Фортуна.
* * *
— Как прошла вечеринка?
— Как и ожидалось, даже удалось не напиться.
— Встретил кого-нибудь? — доставала из пакета продукты Лучана.
— Да, одна незнакомая сучка предложила мне ногу и сердце.
— А ты? — уронила она яблоко, освобождая сумку.
— Привел ее сюда и сказал: «Чувствуй себя, как дома», — остановил я его ногой, поднял и передал Лучане.
— Не очень оригинально.
— А как, по-твоему, оригинально?
— «Чувствуй себя, как у меня дома» или лучше даже: «Чувствуй себя, как у Лучаны дома».
— Ты же знаешь, так всегда говорят, если слов не хватает, когда нечем заняться.
— Кризис жанра? Так уж и нечем?
— А чем? Любви не было, даже с первого взгляда.
— Целовал ее?
— Пробовал.
— Ну и как?
— Чужое все, не губы, а помидоры тепличные, не кожа, а кожзаменитель. Я с ней ничего не испытал даже.
— Микроорганизмы достойны только микрооргазмов.
— Вот и обошлось разговорами.
— Значит, общение было куда более чем приятное. Она действительно была здесь? — не хотела верить во всю эту чепуху Лучана.
— Где твои чувства, Лучана, хотя бы юмора.
— Откуда она?
— Не знаю, только сказала, что дом ее далеко. Приехала сюда из маленького городка и вынуждена перебиваться чужими концами, чтобы как-то сводить свои, оправдывать собственные расходы на гребаную жизнь, которая пустила ее в расход. В то время как хочется просто дышать, дышать кем-то.
— Тобой что ли? — закончила с провизией Лучана.
— Нет, что ты: водка, шампанское, оливье, она бы задохнулась.
— Значит, наврал про поцелуи?
— Наврал, мы легли без них.
— Не может быть. Не может быть у Андрэ таких гостей.
— Может-может. Это сестренка его жены, пили на кухне с ней кофе, точнее она кофе, я пиво.
— Мэри? Я ее знаю. Хватит байки травить мне, она нормальная девушка, порядочная. С тобой точно не стала бы связываться.
— Не, не стала, — бросил я без сомнений, пытаясь найти кофе в буфете. — Ты как съездила?
— Нормально. Сам знаешь, что такое праздники с родственниками. Пьяные были все, даже игрушки на елке, розы бухие румяными лицами пили через зеленый катетер воду из окосевшей вазы.
— Шикарно, про розы украду у тебя.
— Пьяные от счастья дети играли в компьютер, без лимита на время. Окна противоположных домов с их людьми тоже напились. Мне показалось, что нетрезва была даже луна, молча, вполрыла, она шевелила бледной губой, когда я вышла на балкон покурить. В темноте только трезвый фонарь, посылающий свет, посылающий нас далеко, раскачивался недовольно.
— Хорошо погуляли. А у нас здесь снег выпал, представляешь? — кричал я Лучане сквозь шум кофемолки.
— Да, я слышала про это чудо. Жаль, что не увидела.
— К утру его уже не стало. И долго вы куролесили? — высыпал я ароматный черный песок на ладонь. Понюхал, потом дал вдохнуть Лучане и стряхнул его в турку.
— Гости начали расходиться где-то в три. Мы еще долго орали пьяные песни на улице вместе с котами, пока прощались. Затем я рассовывала пьяные поцелуи направо и налево в пьяные рты. Пьяные руки обнимали мою пьяную талию, спускаясь все ниже.
— Я начинаю ревновать, — улыбнулся я, заваривая кофе.
— Пьяные ягодицы двигались в такт пьяной музыке к логическому концу. Пьяные обещания настежь в пьяную дверь. Самое неприятное — это пьяные слюни, когда все прощаются.
— По-моему, уже перебор, сдаюсь. У тебя есть чувство юмора или, лучше сказать, только оно и осталось.
— Короче, тоже скучно повеселились, оттого все время меня не покидала мысль: какого х… я одна где-то и ты с кем-то один. Кстати, чего же ты не звонил?
— Скучал.
— Я так и подумала: не звонишь, значит скучаешь.
* * *
— А ты хорошо устроилась, под пледом, — прикончил свое вино Павел.
— Хочешь мое? — протянула ему стаканчик Фортуна.
— Не понравилось?
— Книга больше.
— Надеюсь, фильм будет не хуже, — принял у нее вино Павел.
* * *
— Сегодня звонил Андрэ. Приглашает встретить Новый год у него дома с его женой и друзьями. Сказал, что уже поставил елку.
— Живую?
— Да, если она доживет до нашего прихода.
— А что за друзья?
— Не знаю. Я дал предварительное согласие. Так что опять придется улыбаться.
— Я же тебе говорила, что уезжаю к своим в Верону. Думаю, ты сможешь как следует развлечься без меня, дорогой.
— Мне тебя будет не хватать.
— Ничего страшного, схватишь другую. Только отпусти до тех пор, пока я приеду.
— Ерунду говоришь. Ты знаешь, как мне скучно в гостях. Как я задыхаюсь там.
— И начинаешь пить как умалишенный.
— Только чтобы не сдохнуть от тоски среди этого маскарада.
— Тогда не напяливай на себя маску одинокого рыцаря.
— Одиночество — это жизнь без тебя. Ты же знаешь, как я не люблю спать один в зиме простыней.
— Я тоже не люблю просыпаться без поцелуев. Помни, что ты не одинок в своей любви, я тоже тебя люблю.
— Это вдохновляет. В крайнем случае, позвоню.
— Меньше всего хочется быть твоим крайним случаем. Лучше звони, когда хочется. Знаешь, зачем люди ходят в гости?
— Нет, но в этот раз обещаю узнать.
— Чтобы отчетливей понимать, как хорошо дома.
* * *
По динамику всех пассажиров попросили подготовиться к посадке. Разрезая облака, самолет начал снижаться. Фортуна посмотрела на Павла, который сопел в соседнем кресле. Будить не стала, тем более он уже был пристегнут. Он спал и даже не подозревал, что уже был пристегнут к Фортуне ее красотой, ее симпатией, ее капризами, ее Венецией. «Может ли пристегнутость перерасти в привязанность?» — улыбнувшись, подумала Фортуна, вновь открыв роман, будто там был ответ.
* * *
Всегда ощущаешь странные чувства, просыпаясь в гостях. Встаешь и ходишь беспрестанно, не зная, куда себя поставить или положить, потому что нет ни одного свободного места, все уже заняты. Аншлаг. Разве что на сцене, где непременно придется развлекать. Я нашел свое тело в штанах без рубашки под деревом, со свечой перед глазами, видимо, погасшей от моего перегара. Душа уже задыхалась от избытка углекислого газа, несмотря на то, что рядом росла ель прямо из паркета. Она смотрела на меня расфуфыренная, как девка на панели. Блестящие черви гирлянды ели ее крону. Под елкой белый кот чесал свое Я. Я лежал на коврике рядом с ним, брошенный на поверхности нового года. Захотелось кого-нибудь обнять, но Лучаны рядом не было. «Разве что кота?» — проводил ладонью поверхность своего лица: «Новорожденная щетина», — подумал, глядя на острые хвойные иглы.
