— Что у тебя с руками? — спросил Рэмси.
Из бормотания Ирины по поводу определенных «условий» он все же понял, что ей холодно. Отодвинув тарелку, он потянулся к ней и обхватил ее руки своими сухими, горячими пальцами. И вот произошло то, чего Ирина так ждала: штыри вилки наконец нашли отверстия и утонули в них, позволяя вспыхнуть электрическому свету.
— В бильярде это называют отскок, голубушка, — пробормотал он.
Пальцы продолжали разминать ее окоченевшие руки, скользили по ладоням и запястьям. Если приглядеться к его движениям с фантазией, то они скорее напоминали танец.
— Хотя ведь прошел день, скорее это рикошет.
— Не один день. — Руки ее согрелись и стали плавно двигаться, защищенные навесами, скользя, как по гладкой поверхности океана. — Помнишь, как мы с тобой ужинали в «Омене» в день твоего рождения, а потом поехали к тебе? Тогда у бильярдного стола ты учил меня держать кий. Я до сих пор не знаю, понял ли ты. Мне так хотелось тебя поцеловать. Но я боялась показаться распущенной. Не хотела причинять боль Лоренсу и вносить неразбериху в свою жизнь. Поэтому сбежала в ванную. Сейчас, мысленно возвращаясь в тот вечер, я думаю, что совершила ошибку.
Его пальцы перестали разминать ее руки и замерли в траурной неподвижности. Когда она попыталась обхватить его ладони, он прижал их к столу; она оказалась в ловушке, будто зажатая щупальцами. Рэмси молчал.
— У вас с Джуд действительно все кончено? — продолжала Ирина, ощущая себя взлетающим в воздух с обрыва Хитрым койотом. Как правило, герои мультфильмов падают, стоит им только посмотреть вниз, поэтому она этого не сделала. — Я бы хотела сегодня опять поехать к тебе.
Последний раз сжав ее ладони, Рэмси убрал руки.
Ирине казалось, она сейчас заплачет. Вилку выдернули из розетки так неожиданно, что ей показалось, что зал ресторана должен погрузиться во тьму. Пережитое поражение напомнило о сказанном Лоренсом прошлым вечером; она не в состоянии пережить две трагедии за столь короткий срок.
— Я тебе ни к чему, дорогая, — сдавленным голосом произнес Рэмси. — Ты красивая. Найдешь себе получше.
— Тебе не кажется, что я сама имею право сделать выбор?
— Нет. Я никогда не встречал женщин, которым известно, что для них лучше.
Ирина посмотрела на свое блюдо, затянувшееся застывшим жиром.
— Я все себе придумала, да? А мне казалось, это было взаимно, что ты тоже хотел меня поцеловать.
Чтобы спасти ее гордость, он просто обязан был согласиться, даже если это значило солгать.
Вместо этого Рэмси произнес:
— Ты о том случае у меня дома? Ты тогда не сделала никакой ошибки. Это я поступил неправильно. Надо было оплатить счет и отвезти тебя домой.
— Нет. Воспоминания о том вечере лучшие во всей моей жизни.
— Послушай, лапочка. — Было видно, что слова даются ему с болью. Ирине было стыдно за свое неверное понимание ситуации и за то, что она поставила Рэмси в неловкое положение. Слишком мало сна и много тоски, от этого ее мысли путались. — Тебе надо опять сойтись с этим Заумным фанатом, двух мнений тут быть не может.
— Отлично. Только Заумный фанат не собирается со мной сходиться.
— Мой тебе совет — поскорее наладить с ним отношения. Столько лет я наблюдал, как вам хорошо вместе. Я считаю, тебе это сложно понять, потому что он зануда. Но он помогал тебе в работе, а я, например, ни черта не смыслю в детских книжках. Он умнее меня, лапочка, умнее во сто крат. Он знает анекдоты на политические темы, а я нет. Он всегда хвалил мою игру, всегда следил за статистикой, моими «сенчури» и все такое. Я точно тебе говорю, он любил тебя больше всего на свете, даже если и не умел это выразить.
— Да уж, последние пять лет у него точно не получалось это выразить, — нервно сказала Ирина. — Очень мило, что ты толкаешь меня в объятия Лоренса, эдакий факт благородного самопожертвования. Однако я бы предпочла, чтобы ты просто принял подарок. — Ступив на путь унижения, она решила пройти его до конца. — Мне кажется, я могла бы в тебя влюбиться. Наверное, я почти это и сделала в день твоего рождения. Это ведь здорово, даже если тебе это не нужно, правда? По крайней мере, можешь чувствовать себя польщенным.
Рэмси выдержал паузу, достал из пачки сигарету и прикурил.
— Чертовски здорово. — Его тон был таким же неясным, как и выражение его лица. — Я польщен, правда. Но я никчемный человек, лапочка. И в сексуальном смысле не могу дать тебе больше, чем переваренная сосиска на кучке картофельного пюре.
— Ну, откуда мне знать.
— Я знаю. — Он выпустил струю дыма. — Я в этом разбираюсь.
— Мне кажется, ты высокого мнения о Лоренсе, — сказала она, стараясь сдерживать дрожь в голосе. Из-за нее Рэмси оказался в таком странном и неприятном положении, и от этого хотелось плакать. — Я, конечно, не знаю тебя так хорошо, но уверена, что ты не предал бы меня, как Лоренс. Ты никогда бы меня не бросил.
— Считаешь? — скептически скривился Рэмси и стряхнул пепел в курицу «тикка». — Держу пари, о своем «ботанике» ты бы сказала то же самое дня три назад.
— Ну, может быть, — пожала она плечами.
— Кроме того, солнце мое, — добавил он, проведя пальцем по ее лбу, — предательства бывают разными. Милая, дезертировать можно разными способами.
Подошедший официант осведомился, почему им не понравились блюда, но они уверили его, что просто не были голодны, и попросили счет. Обычно Рэмси хватал его, едва папка ложилась на стол, но тут остался сидеть неподвижно.
— Позволь на этот раз мне, — сказала Ирина. — Ты столько раз платил.
— Не смею возражать. — Рэмси застенчиво склонил голову.
Напряжение исчезло. Пусть она выставила себя идиоткой, но они ведь могут еще посидеть и выпить вина, как старые друзья, коими они, несомненно, оставались. Она попросила у него сигарету.
— Когда я утром набирала номер, подумала, что ты можешь участвовать в турнире «Мастерс», хотя на Би-би-си я тебя не видела. Я что-то не заметила в программе?
— Ты не заметила, что я ушел из спорта. Это была идея Джуд, хотя я понимал, что она права. Уйти на взлете с трофеем из Крусибла. Она хотела, чтобы я стал комментатором или рекламировал товары спонсоров. Не могу сказать, что последнее время я отлично себя чувствую… но гонорары мне не помешают. Дело в том, что я в некотором смысле без гроша в кармане.
— Ты? Без гроша?
Рэмси вздохнул:
— Как говорится, деньги у меня не задерживались. Ты знаешь, Джуд дама с запросами, и тех пятидесяти тысяч баксов, что она получила в Нью-Йорке, ненадолго хватило. Ну, после поездки в Испанию и всякое такое мои призовые за финал в Крусибле исчезли, как осенняя листва к концу года.
Впрочем, это странно, — задумчиво произнес он. — К слову о том, что ты до сих пор помнишь о таких судьбоносных моментах, как, например, случай у меня в подвале. Понимаешь, я обычно делал ставки на свои матчи. Я был вот настолько от того, — он показал большим и указательным пальцами расстояние в полдюйма, — чтобы поставить последние сто штук на финал 2001-го. Но мы с Джуд к тому времени опять сошлись, а ты знаешь, как эта женщина относилась к снукеру. Она постоянно вбивала мне в голову, короче говоря, я не был уверен, что выиграю. Я брал телефон, потом опять клал трубку. Господи Иисусе! Я бы мог выиграть восемь к одному. Имея восемьсот тысяч, я бы отвел тебя сегодня в самое шикарное место в городе.
Они молча шли по Роман-Роуд, в конце Ирине надо было повернуть налево к станции метро. Они встретились довольно рано, и ей не надо было спешить на последний поезд. Зажегся желтый сигнал светофора, Рэмси положил обе руки ей на плечи и повернул к себе.
— Ирина, в тот вечер на мой день рождения… ты ничего себе не придумала. Но все решает время.
Уже поздно. Девятый час или даже девять. Нет необходимости кого-то ждать, колдовать вечером над попкорном, готовить розовые шницели из свинины и брокколи с апельсиновым соусом, можно не спешить и не прерывать бесцельную прогулку. Она бродит по городу, как лунатик. За последние два месяца маршруты стали длиннее — Грин-парк, Сент-Джеймс, Гайд-парк, Риджентс-парк или, как сегодня, Хэмпстед-Хит. Она проходит без передышки по пять часов и возвращается домой без сил. Смысл как раз и есть в том, чтобы вымотаться. В первые недели блуждание по городу стало необходимостью, чтобы удержать себя подальше от шкафа с крепким спиртным, вина и сигарет, которые больше не нужно прятать.
Она неизменно надевает полинявшую синюю футболку поло, после чего ей до сих пор везде мерещится вышитая золотом фигурка с левой стороны. Выбросить ее она не может. Лоренс минут десять стоял у раковины и пытался отстирать пятно от соуса карри. У нее есть все основания ненавидеть эти мысли. Ну, кто бы стал мучить себя воспоминаниями о некогда любимом мужчине, пытаться спасти вещь, которую он любил, и любить ее только потому, что ее любил он? Как когда-то любил и ее саму. Красный шарф, которым она обматывает шею, был куплен им во время командировки в Джакарту. Несомненно, он не раз надевал его, отправляясь в поездки, возможно не всегда деловые, но даже это не может заставить ее выкинуть шарф в мусорную корзину. Напротив, шарф, как и многие другие принадлежавшие ему вещи, стали ей еще дороже.
