Ее первый замечательный сборник стихотворений „Беседы с растениями и животными“ наверняка восхитил бы Гарпа и Дженни; во всяком случае, Хелен ею гордилась — они были не только мать и дочь, но и большие друзья.
Разумеется, Эллен Джеймс переживет джеймсианство.
Убийство Гарпа загнало их в подполье, а редкие появления на общественном поприще носили замаскированный и, если можно так выразиться, несколько смущенный характер.
„Привет! Я немая“.
Или:
„Я жертва несчастного случая, не могу говорить. Зато, как видите, хорошо пишу“.
— Вы часом не из джеймсианок? — спрашивали их иногда.
„Что, что?“ — научились они отвечать в таких случаях. А самые честные писали:
„Нет. Теперь нет“.
Теперь они были просто немые женщины. Большинство упорно пытались найти себе применение. Выяснилось, что в их помощи нуждаются люди с физическими недостатками и „огорченные душой“. Мало-помалу они избавлялись от прилипших к ним ярлыков, и постепенно эти молчальницы стали приобретать добрую репутацию.
Некоторым даже удалось получить помощь Фонда Дженни Филдз.
Нашлись, конечно, и такие, кто сохранял верность движению джеймсианок несмотря на то, что в конце концов забылся самый смысл этого слова. Стали думать, что джеймсианки — это преступная организация, действовавшая в середине века. Кое-кто по иронии судьбы путал их с теми, против кого джеймсианки изначально протестовали своим варварским способом. Одна джеймсианка написала Эллен Джеймс, что как-то спросила у девочки, знает ли она, кто такие джеймсианки, и в ответ услыхала: „Те, кто насилует маленьких мальчиков“. С того дня она перестала быть джеймсианкой.
Свою роль в их развенчании сыграла очень скверная, но тем не менее весьма популярная книга, вышедшая месяца через два после убийства Гарпа. Она была написана за три недели, а еще через пять недель вышла в свет. Называлась она „Откровения джеймсианки“. После ее появления часть джеймсианок совсем свихнулись, а остальные попрятались. Автором ее, разумеется, был мужчина. Его предыдущий шедевр назывался „Откровения короля порнографии“, перед этим был еще один под названием „Откровения детского работорговца“. Это был злой оборотень, менявший свое устрашающее лицо примерно раз в полгода.
Примером жестокого, весьма специфического юмора может служить главная героиня в „Откровениях джеймсианки“. Автор изобразил ее лесбиянкой, которая, отрезав себе язык, вдруг сообразила, что тем самым потеряла привлекательность как любовница.
Эта вульгарная ахинея пользовалась такой популярностью, что некоторые джеймсианки огорчились до смерти в буквальном смысле слова. Последовала серия самоубийств. „Самоубийства, — писал Гарп, — всегда совершаются людьми, которые не могут толком себя выразить“.
И тогда Эллен Джеймс стала искать этих женщин и брать под свое крыло. По ее мнению, Дженни Филдз поступила бы точно так же. В конце концов Эллен удалось извлечь на свет Божий множество джеймсианок, которые, как и она сама, страдали из-за своей безъязыкости. С некоторыми Эллен подружилась. При содействии Роберты Малдун она устраивала поэтические чтения. Точнее, с помощью ее зычного голоса. Роберта декламировала ее стихи, а сама Эллен тихонько сидела рядом, изображая горячее желание самой прочитать их.
Эллен Джеймс так и не вышла замуж. Возможно, иногда у нее и были мужчины, но, скорее, потому, что она видела в них собратьев по перу, а не по какой иной причине. Она была хорошим поэтом и страстной феминисткой, верившей в жизненную позицию Дженни Филдз и стремившейся писать энергично, подчиняясь лишь собственному видению мира, как ее учил Т. С. Гарп. Другими словами, у нее хватало упрямства, чтобы иметь свое мнение, но хватало и доброты к людям. Кроме того, Эллен всю жизнь флиртовала с Данкеном Гарпом, который, в сущности, был ее младшим братом.
Смерть Эллен Джеймс будет для Данкена большим горем. Уже не первой молодости, Эллен стала плавать на длинные дистанции — приблизительно в то время, когда сменила Роберту на посту директора Фонда Дженни Филдз. Скоро Эллен стала переплывать широкую бухту Догз-хед. Она говорила, что чувствует „притяжение океана“. И описала эти свои ощущения в последних — и лучших — стихах. Но, к несчастью, Эллен Джеймс так и осталась девочкой с Среднего Запада, не чувствующей силы прибоя. Одним холодным осенним днем, когда она слишком устала, он все-таки одержал над ней верх.
„Когда я плыву, — писала она Данкену, — мне кажется, это такое же трудное, но утонченное занятие, как спор с твоим отцом. Я чувствую, как море жаждет добраться до меня — до самого моего нутра, до маленького, как островок в океане, сердца. Маленькой, как островок, жопки, сказал бы твой отец. Мы с морем дразним друг друга. Ты бы, негодник, конечно, стал уверять меня, что это заменяет мне секс“.
Флоренс Кокрэн Баулсби, известная Гарпу как миссис Ральф, пронесется по жизни веселым ураганом, не признавая ничего, кроме секса, — и, судя по всему, ни в чем более не нуждаясь. Она все-таки защитила диплом по сравнительной литературе, и ее взяли в штат большой и бестолковой английской кафедры, сотрудников которой объединял только ужас, который Флоренс в них вселяла. В различное время ей удалось совратить и осрамить девятерых старших преподавателей из тринадцати — сначала она затаскивала их в постель, а затем с насмешками выгоняла. Студенты дадут ей прозвище „динамитная училка“, из чего следует, что она могла производить впечатление уверенной в себе женщины и вне постели, по крайней мере на других, если не на самое себя.
Что касается терроризированных ею любовников, то они вряд ли смели вообще как-то ее называть; их поджатые хвосты всегда напоминали миссис Ральф, с каким видом Гарп однажды покидал ее дом.
Узнав о трагической гибели Гарпа, миссис Ральф, преисполненная сочувствия, одной из первых выразила Хелен соболезнование. „Я всегда вспоминаю неудавшееся совращение Гарпа, — писала миссис Ральф, — не без сожаления, но с глубоким уважением к нему“.
Хелен со временем примирилась с этой женщиной и время от времени переписывалась с ней.
Роберте Малдун также пришлось однажды писать миссис Ральф, чья просьба о субсидии была Фондом отклонена. Роберта крайне удивилась, получив от миссис Ральф такой ответ: „В восторге, ваша“.
Миссис Ральф таким образом выразила несогласие с решением Фонда.
Ее сын, Ральф, умрет раньше нее; он стал весьма неплохим журналистом и, как и Уильям Перси, был убит на вьетнамской войне.
Бейнбридж Перси, больше известная Гарпу как Пушинка Перси, проживет долгую жизнь. Последний из целой вереницы психиатров, лечивших ее, объявил, что ему удалось ее вылечить; но, скорее всего, Пушинка так устала от психоаналитиков, лекарств и больниц, что сама решила отказаться от своих кровожадных привычек.
Как бы то ни было, после весьма длительного промежутка времени Пушинка вернулась в общество нормальных людей, занялась какой-то деятельностью и стала более или менее безопасным и даже полезным (под конец) членом общества, хотя и молчаливым. Когда ей было за пятьдесят, ее вдруг потянуло к детям; лучше всего у нее получалось с умственно отсталыми детьми: она обнаружила просто удивительное терпение. Пушинка часто встречалась с другими джеймсианками; их тоже можно было считать если не исцеленными, то, по крайней мере, радикально изменившимися.
Пушинка лет двадцать ни разу не поминала покойную сестру Куши, но любовь к детям все-таки ее попутала. В возрасте пятидесяти четырех лет она забеременела (каким образом — совершенная загадка) и опять угодила под надзор врачей, на сей раз из-за непоколебимой уверенности, что роды ей не пережить. Но все обошлось благополучно, и Пушинка стала любящей матерью, при этом продолжая заботиться о своих умственно отсталых маленьких пациентах. К счастью, ее собственная дочь, которая впоследствии испытала немалое потрясение, узнав о страшном прошлом матери, оказалась вполне нормальным ребенком; Гарпу она бы напомнила Куши.
По мнению многих, история Пушинки дала убедительный довод противникам смертной казни — столь разительно было ее перерождение. Только Хелен с Данкеном так и остались ее непримиримыми врагами. До гробовой доски они горько сожалели, что Бейнбридж Перси не испустила дух в стирингском спортзале, когда последний раз крикнула: „Ийя́!“
Разумеется, в один прекрасный день Пушинка все-таки умерла, ее хватил удар во Флориде, где она гостила у дочери. Хелен ее пережила — хоть маленькое, но утешение.
Верный Уитком опишет Пушинку словами самого Гарпа, которые он сказал директору Боджеру, вернувшись с первых феминистских похорон: „Бесполая тварь с физиономией ищейки и мозгами, размякшими от почти пятнадцатилетнего ношения подгузников“.
Официальная биография Гарпа, которую Дональд Уитком озаглавил „Безумие и грусть: жизнь и творчество Т. С. Гарпа“, будет опубликована сотрудниками Джона Вулфа; сам он так и не увидел этого выдающегося произведения в печати. Джон Вулф подготовил книгу к изданию, почти всю отредактировал, но безвременная кончина помешала ему довести этот важный для него труд до конца.
