– Но я не совсем уверен в этом. Невозможно соединить три столь выдающиеся личности.
– Так ты закончил или нет?
– В общем – да. Но я буду ее перечитывать и немедленно найду в ней множество недочетов.
– Так, значит, не закончил.
– Нет. Я ее написал. А теперь мне надо ее закончить. И не знаю, можно ли ее публиковать. Честное слово.
– Не сдавайся, трус.
Лаура улыбнулась ему так, что он несколько смутился. Особенно потому, что, назвав его трусом, она была права.
Дней через десять, в середине июля, его остановил Тудо и с присущей ему неторопливостью спросил: слушай, Ардевол, ты, в конце концов, пишешь книгу или нет? Оба смотрели со второго этажа на освещенный солнцем и полупустой внутренний двор университета.
Мне трудно писать, потому что Сары нет рядом.
– Не знаю.
– Черт возьми, ну уж если ты не знаешь…
Ее нет: мы поругались из-за какой-то чертовой скрипки.
– Мне сложно соединить личности такие… такие…
– Такие выдающиеся. Конечно, это официальная версия, которая всем известна, – перебил его Тудо.
Господи, оставьте меня в покое!
– Официальная версия? А откуда все знают, что я пишу?
– Ты ведь звезда, парень.
И откуда ты только взялся?
Воцарилось долгое молчание. Как сообщают надежные источники, беседы с Адриа Ардеволом часто сопровождались долгими паузами.
– Льюль, Вико, Берлин, – медленно говорил Тудо откуда-то издалека.
– Да.
– Черт, ладно еще Льюль и Вико. Но Берлин?
Ну пожалуйста, не трогай ты меня, чертов зануда!
– Желание обустроить мир в соответствии со своим учением – вот что их объединяет.
– Ишь ты! Это может получиться интересно.
Потому я и взялся за это, дурак ты хренов, раз вынуждаешь меня ругаться!
– Но мне кажется, что это еще надолго. И не знаю, смогу ли я закончить книгу. Уточни официальную версию.
Тодо облокотился о каменные перила.
– Знаешь, – сказал он после долгого молчания, – я был бы очень рад, если бы ты справился. – Он искоса посмотрел на меня. – Мне было бы очень кстати почитать что-нибудь в этом роде.
И он многозначительно похлопал Адриа по руке и пошел в сторону своего кабинета. Внизу по внутреннему двору шла парочка влюбленных, взявшись за руки и не обращая ни на кого внимания, Адриа им позавидовал. Он знал, что если Тудо сказал: мне было бы очень кстати почитать что-нибудь в этом роде, то это не для того, чтобы польстить Адриа, и не потому, что Тудо по зубам книга, в которой соединяется несоединимое и автор пытается показать, что великие мыслители делают то же самое, что Толстой, только с идеями. Тудо не был наделен большим умом, и если он бредил несуществующей книгой, то лишь потому, что вот уже несколько лет мечтал подорвать позиции профессора Бассаса и на кафедре, и во всем университете, а для этого нельзя было придумать лучшего способа, чем создавать новых идолов в какой-нибудь отрасли науки. Если бы не ссора с тобой, я бы даже почувствовал себя польщенным оттого, что меня кто-то использует в своей борьбе за власть. Скрипка принадлежит нашей семье, Сара. Я не могу так поступить с моим отцом. Он ведь умер из-за этой скрипки, а ты теперь хочешь, чтобы я подарил ее какому-то незнакомому человеку, который утверждает, что скрипка – его? И если ты этого не понимаешь, так это потому, что, когда речь заходит о евреях, ты не слушаешь никаких доводов. И даешь заморочить себе голову всяким бандитам, вроде Тито и сеньора Беренгера. Eloi, Eloi, lema sabactani[387].
В пустом кабинете ему это сразу пришло в голову. Точнее говоря, он вдруг решился на это. Должно быть, сказалась эйфория от почти законченной книги. Он набрал номер и терпеливо ждал, повторяя про себя: только бы она была дома, только бы была дома, только бы была дома… потому что иначе… посмотрел на часы: почти час. Наверняка застанет их за обедом.
– Я слушаю.
– Макс, это Адриа.
– Да-да.
– Она может подойти?
Легкая заминка.
– Подожди минутку.
Значит, она здесь! Не сбежала в Париж, в Huitième Arrondissement, не уехала в Израиль. Моя Сара все еще была в Кадакесе… Моя Сара не захотела уезжать далеко. На другом конце провода все еще царило молчание. Не было слышно ни шагов, ни обрывков разговора. Прошло не знаю сколько ужасающе долгих секунд. Затем снова раздался голос Макса:
– Слушай, она говорит, что… Мне очень жаль, слушай… Но она говорит, чтобы я спросил у тебя, вернул ли ты скрипку.
– Нет. Я хочу с ней поговорить.
– Дело в том, что… Она говорит… Она говорит, что иначе она не хочет подходить к телефону.
Адриа вцепился в трубку. У него вдруг пересохло в горле. И он не знал, что сказать. Словно догадавшись, Макс произнес: мне очень жаль, Адриа. Действительно жаль.
– Спасибо, Макс.
Он положил трубку ровно в тот момент, когда открылась дверь кабинета. Лаура удивилась, увидев его здесь. Она молча подошла к своему столу и несколько минут рылась в ящиках. Адриа сидел, не двигаясь и смотря в пустоту, участливые слова брата Сары все еще звучали у него в ушах как смертный приговор.
– С тобой все в порядке? – спросила Лаура, собирая толстые папки, которые она вечно повсюду таскала с собой.
– Вполне. Приглашаю тебя пообедать.
Не знаю, зачем я это сказал. Не для того, чтобы отомстить за что-то. Мне кажется, я это сделал для того, чтобы доказать Лауре и всем на свете, что ничего не происходит, что я все держу под контролем.
Сидя за столом перед голубыми глазами и безукоризненной кожей Лауры, Адриа оставил в тарелке половину макарон. Никто из них так и не открыл рта. Лаура налила в его стакан воды, и вместо спасибо он кивнул.
– Ну что, как дела в целом? – спросил Адриа, придавая лицу приятное выражение, как будто вето на разговор вдруг было снято.
– Хорошо. Вот еду на пару недель в Алгарве.
– Здорово. Слушай, а Тудо слегка чокнулся, да?
– Разве?
Через несколько минут они пришли к выводу, что все же да, слегка, и что лучше бы ты не рассказывала про мою книгу, которой еще нет, потому как нет ничего хуже, чем писать, зная, что все следят, сможешь ли ты соединить Вико с Льюлем или нет, и т. д.
– Я слишком много болтаю, знаю.
Чтобы доказать это, она рассказала, что познакомилась с очень симпатичными людьми и встретится с ними в Алгарве, они путешествуют по Полуострову на велосипедах и…
– Ты тоже ездишь на велосипеде?
– Это мне уже не по возрасту. Я еду в Алгарве валяться на пляже. Чтобы отключиться от факультетских заморочек.
– И пофлиртовать.
Она не ответила. Но бросила на меня взгляд, которого ей было достаточно, чтобы понять, чтó со мной происходит, потому что вы, женщины, наделены способностью все чувствовать, которой я всегда завидовал.
Не знаю, что сказать, Сара. Но все вышло именно так. В квартире Лауры – небольшой, но всегда чистой – царил организованный беспорядок, особенно в спальне. Не полный беспорядок, но такой, который бывает у человека, уезжающего отдыхать. Сложенная стопкой одежда, выставленные туфли, пара путеводителей и фотоаппарат. Они, как кошка с собакой, стали осматриваться.
– Это – электронный? – спросил Адриа, недоверчиво беря в руки фотоаппарат.
– Да. Цифровой.
– Ты, как всегда, не отстаешь от прогресса.
Лаура стоя сняла туфли и надела тапочки на танкетке, которые ей очень шли.
– А ты, наверно, все еще пользуешься «лейкой».
– У меня нет фотоаппарата. И никогда не было.
– А как же воспоминания?
– Они здесь. – Адриа дотронулся до головы. – Они никуда не исчезают. И всегда наготове.
Я сказал это без всякой иронии, потому что не умею предсказывать будущее.
– Сюда помещается двести фотографий. – Она, стараясь скрыть нетерпение, забрала аппарат из рук Адриа и положила на тумбочку рядом с телефоном.
– Шикарно, – сказал он равнодушно.
– А потом можно скачать их в компьютер. Я смотрю их там чаще, чем в альбоме.
– Ну просто шикарно. Только для этого нужно иметь компьютер.
– Ну что? – произнесла она, уперев руки в бока. – Хочешь, чтобы я прочитала тебе лекцию о преимуществах цифровой фотографии?
Адриа посмотрел в ее голубые глаза и обнял ее. Так они стояли довольно долго, и я заплакал потихоньку. К счастью, она не заметила.
– Почему ты плачешь?
– Я не плачу.
– Обманщик. Почему ты плачешь?
К вечеру нашими стараниями организованный беспорядок в спальне превратился в хаос. Затем они провели добрый час, лежа неподвижно и глядя в потолок. Лаура внимательно посмотрела на медальон Адриа:
