Последовавшее затем очередное заседание России выглядело до того куцо, что даже резало глаз. Мне показалось, что оставшиеся в Москве взирают друг на друга с некоторым недоумением. Снова был поднят вопрос о целесообразности перемещения дополнительных воинских сил в Москву. Канонада и грохот крупнокалиберных пулеметов были слышны уже в самых глубоких подземных бункерах Шатрового Дворца. На этот раз, ради вящего спокойствия соратников, в узком кругу помощников Федя все таки подписал распоряжение, в котором Севе Нестерову предписывалось лично прибыть в Москву с двумя батальонами. Чтобы не посеять панику среди «сидельцев», для вызова упомянутых батальонов была подобрана приличная мотивировка: якобы для репетиции военного парада, который должен состояться в честь грядущего официального введения в должность правителя и приведения к присяге вновь сформированного кабинета.
Далее произошло нечто странное. Распоряжение было, как и полагается, направлено Севе Нестерову по спецсвязи и со специальным курьером, однако ответа от маршала не последовало ни в этот день, ни на следующий. Вместо ответа и ожидавшегося сообщения о том, что он сам и вверенные ему батальоны немедленно направляются в Москву, Сева Нестеров лишь рапортовал с дежурной сухостью о том, что ситуация под контролем и его румяные молодцы стоят непоколебимо.
Среди сидельцев возникло легкое беспокойство, которое очень скоро переросло в леденящую тревогу.
Под стенами Москвы, между тем, волновались многочисленные сторонники России. Возможно, среди них было не так уж много слишком уж убежденных. Кое кого навербовали в качестве мирных ополченцев, другие, в основном зеваки, просто не успели выбраться из зоны конфликта еще с тех пор, как Москву стали обкладывать вооруженные формирования и войска начали выставлять проволочные заграждения.
Несколько дней разношерстная толпа провела под стенами Москвы, оглушаемая приближающейся канонадой и ночуя кое как, главным образом, на Треугольной площади перед центральным терминалом и под деревьями в парках. Эти несколько дней взвинтили толпу до предела. Людей, конечно, немножко подкармливали, спуская в отворяемые окна над входом в терминал ящики с армейскими сухими пайками. Затем Бог знает для чего они принялись вооружаться всем, что только могли отыскать — арматурой, прутьями, выдранными из ограды, булыжниками и палками. В конце концов люди облепили замкнутые двери центрального терминала, требуя, чтобы их, наконец, пустили внутрь.
Эта толпа, пожалуй, страшила сидельцев, запершихся в Москве, не меньше канонады. И было бы, понятное дело, куда как спокойнее, если бы железный маршал Сева со своими румяными молодцами был поближе. Вот уже несколько раз связисты пытались созвониться с его штабом, расположившимся где то в районе Арбата, но безуспешно. Когда кое кто из соратников Феди Голенищева уже был готов открыто запаниковать (разрабатывались даже пожарные планы прорыва блокады собственными силами), вокруг Москвы вдруг установилась абсолютная — просто таки мертвая — тишина. Смолкла канонада, не раздавалось ни одного выстрела или скрежета гусениц по мостовым. В этой свалившейся на столицу тишине раздавалось лишь хлопанье птичьих крыльев. Ошалевшие вороны плотными стаями и без единого крика перелетали сквозь стелющиеся над Городом дымы с одного места на другое.
В первый момент «сидельцы» вздохнули с облегчением. Стали говорить, что все кончено, и наступил долгожданный мир. Сообщалось даже об аресте бунтующих членов старого правительства в полном составе. Якобы их уже переправляли из Кремля в Лефортово…
В день затишья я, как обычно, отправился бродить по пустой Москве. За последнюю неделю я успел обойти практически весь мегаполис. Мне осталось заглянуть в Центральный сектор, где на одном из последних этажей располагались апартаменты Альги. Должен признаться, до сих пор я откладывал посещение апартаментов не только от смущения (в конце концов, мне было точно известно, что Альга, вместе со всеми нашими, благополучно перебралась в Деревню: об этом сообщил дядя Володя), — я откладывал эту своеобразную экскурсию, приберегая ее как бы на десерт. Должен также признаться, что с каждым днем впечатление от прошлого посещения ее апартаментов не только не затушевалось, но, наоборот, вспоминалось с поразительной ясностью и даже снилось во сне. Может быть, я боялся, что, побывав там еще раз, испорчу то волшебное впечатление.
И вот я вышел из лифта и, миновав небольшой холл, оказался там, где еще недавно журчали фонтаны, пели птицы и завораживали, гипнотизировали своими диковинными орнаментами восточные ковры. О, ужас! Ничего этого там уже не было. Еще при входе меня насторожил подозрительный запах свежей шпаклевки и краски. По инерции я прошел сквозь несколько совершенно голых комнат, стены и потолки которых были свеже выкрашены какой то уныло — серенькой краской. Там были убраны все перегородки, создававшие такое необычайное, многомерное ощущение пространства. Я пытался сориентироваться здесь и — не мог. Мне показалось, что, несмотря на голые стены и снесенные перегородки, само пространство как то усохло и уменьшилось в объеме. Окна казались маленькими, потолки низкими, а двери узкими. По углам стояли бумажные мешки, набитые кусками старой штукатурки и прочим строительным мусором.
Я заслышал впереди чьи то грубые голоса и шум и поспешно шагнул в том направлении, где по моим расчетам должна была находиться жемчужина всех апартаментов — удивительная ванная комната с каскадом водопадов, дикой растительностью, феерическим освещением и редкостным мрамором. И что же?.. Там, где должна была быть дверь в райские кущи, обнаружилась сплошная стена. Трое рабочих в голубых измазанных краской комбинезонах и форменных кепочках козырьками назад перекуривали, сидя на перевернутых контейнерах из под шпаклевки. Кажется, они обсуждали положение вокруг Москвы. Общее мнение, похоже, сводилось к следующему. Политики, мол, дерутся за власть, а наш Папа смотрит на них и смеется. Он, мол, в любой момент хоть кому бошки поотворачивает. Хоть генералиссимусу недоделанному, хоть народному любимцу правителю. Хоть всей ихней говенной банде. Если того пожелает, так Папа и сам будет править — вроде императора. Другое дело, им, работягам, сидеть здесь в этот самый паскудный кризис, париться за те же деньги, когда, как говорится, руки в масле, а все остальное в мыле…
Они не обратили на меня никакого внимания. Перекурили и снова взялись за работу. Я понял, что все эти дни они тут готовили помещение для нового оформления. «Как же глупо, как глупо!» — сокрушался я про себя, вспоминая язвительные слова Мамы о лицемерии Альги и о том, что девушка решила изображать из себя кающуюся грешницу. Неужто она и правда будет теперь здесь свой «монастырек» обустраивать и «грехи» замаливать? Господи, конечно, ничего не ждал я от нее, но пусть бы уж было как было!
От вида голых стен, тесного помещения и скукоженного пространства вместо райского уголка, часы проведенные в котором были, оказывается, так мне дороги, на душе у меня сделалось до того скверно и горько, что я поскорее сбежал оттуда.
Когда я спустился вниз и вышел на внутреннее Садовое Кольцо, меня ждал еще один сюрприз. Все парки и прилегающие улицы были наводнены какими то толпами. Из теленовостей я узнал, что своим единоличным решением Федя Голенищев распорядился впустить в Москву народ, который все эти дни находились под ее стенами в первом кольце блокады. Он считал его безусловным сторонником и главной опорой России. Федя, якобы, получил от маршала Севы очередное донесение, в котором тот рапортовал, что в мясорубке трехдневной битвы были перемолоты основные противоборствующие силы.
Только теперь сообщалось, что на подступах к столице произошло генеральное сражение между мятежными воинскими частями, руководимыми анархически настроенными полковниками, и отборными дивизиями, сохранившими верность всенародному избраннику и руководимыми лично Севой. И что мятежники наголову разгромлены. То ли рассеяны по пригороду и Городу, то ли полностью уничтожены. С прочими группировками установлено взаимодействие и вот вот должен начаться переговорный процесс. Словом, великую битву можно считать выигранной. Конфиденциальные источники сообщали, что армейские подразделения используют мирную паузу, чтобы перегруппироваться, и готовятся к новой широкомасштабной военной операции, на этот раз по окончательной «зачистке» столицы от мятежных и уголовных элементов. Некоторое недоумение вызывала информация о том, что члены старого правительства, оказывается, вовсе не были арестованы и препровождены в Лефортово, а всего лишь находились под усиленной охраной в Кремле. Возможно, это были обычные накладки средств массовой информации, происходящие по причине стремительности, с которой развивались события.
