По данным своей разведки, Малцаг знал, что силы противника значительно превосходят, да это на сей раз его совсем не пугало, на его стороне родной Кавказ, та земля, по которой он ползал, та земля, по которой он тосковал, та земля, на которой он теперь должен либо победить, либо погибнуть, но никак более не убегать. И поэтому он до боя провел последний смотр войск и держал речь:
— Горцы, кавказцы! Может то была судьба, да много лет назад явившийся сюда варвар Хромой Тимур вывалял меня в этой родной земле и вышвырнул уродом и рабом на чужбину. С тех пор я много земель и морей исходил. Всюду голые камни, пески. Недаром наши отцы выбрали и отстаивали этот благодатный, цветущий край — наш Кавказ! Если сегодня мы не отстоим свои земли, то наши горные орлы увидят на Кавказе иной лик, иной говор, иную песнь. Я жажду победы, либо смерти. Клянусь, я не уйду с этого поля побежденным! Вершины Кавказа смотрят на нас!
У его противника мотивация совсем иная. Сызмальства он впитал — принадлежит к древнему венценосному роду, он привык и знает только победы, за ним дед и мощь всего мира. А перед ним малочисленный, к тому же битый не раз противник, и посему конница Мухаммед-Султана сходу ринулась в бой.
А Малцаг тщательно приготовился. Март, весна началась. Кура разошлась, в поймах болото. А тут, как обычно, только все расцвело, с севера тучи, дождь, похолодало, слякоть, потом мокрый снег — все на руку Малцагу И ничего нового: он, как и под Каиром, из половины своих всадников создал пехоту. Она приняла и выдержала первый удар, потом второй. А когда разъяренные тюрки пошли вновь, пехота по команде стала отступать в сторону припорошенного снегом болота. Видя, как увязла конница, Мухаммед-Султан без оглядки ринулся в бой. Сеча была жестокой, кровопролитной. И как только Малцаг разрубил одного врага, он с этого мгновения понял, что победит, ибо это был не тот бой, что на Тереке, где пред ним стояли полудикие, выносливые кочевники, жаждущие не жизни, а женщин и наживы. Теперь у этих воинов все это было в избытке, и они желали наслаждаться этой жизнью, им было что терять. Спасаясь, они начали отступать, бежать. Личным примером Мухаммед-Султан пытался выправить ситуацию, было поздно.
В пасмурный полдень с гор приползла тяжелая, снежная туча, стало темно как в сумерках, и тогда сам Мухаммед-Султан побежал с поля боя. Была погоня, коня ранили, наследника Властелина привезли к Малцагу, бросили к ногам.
— Ты помнишь, — пнул Малцаг поверженного, — как именно на этом месте вы отравили коня моего брата Тамарзо и убили его? Не помнишь? Верно. Потому что после этого вы, а особенно ты, травили все: родники, реки, сотни тысяч людей. Вставай, — еще раз пнул Малцаг. — Я даю тебе шанс победить в честном поединке лицом к лицу.
— Малцаг, — бросился к командиру младший брат Тамарзо Вахтанг, — позволь сразиться мне.
— Нет, — сухо парировал Малцаг. — Я старше. Если проиграю, тогда наступит твоя очередь.
Как и в ту ночь, ровно восемь лет назад, шел мокрый снег, зажгли сотни факелов, и сошлись один на один Красный Малцаг и Мухаммед-Султан. И на сей раз поединка не случилось: внешне крепкий наследник Тимура был уже сломлен, от первого же удара копья он был сражен и еще раздавался хрип из пробитой копьем груди, когда к тюрку подскочил Вахтанг, обезглавил, крича: «Отомстил! Отомстил!», бросился к холму, и, как голову своего брата, теперь водрузил на возвышении голову врага.
После этого всю ночь здесь, у красавицы Куры, бочками лилось вино, громыхала дробь лезгинки, а потом дружный родной мужской хор завеял вновь над Кавказом.
Малцаг, почти что все испытав на себе, не смог глумиться над врагом. По его приказу соорудили гроб и в следующую ночь, соединив части тела, втайне от всех он захоронил Мухаммед-Султана в одной из карстовых пещер, что в обилии вдоль берега Куры, зная, что Тамерлан любой ценой попытается заполучить тело любимого внука, а эта весть на Кавказе не задержится: со скоростью выпущенной стрелы она уже разлетелась по миру и ядовитым острием ударила в самое сердце Властелина.
Тимур не мог и не хотел поверить в случившееся. Год назад, продвигаясь на запад, готовясь к грандиозному сражению с грозным Баязидом, Повелитель тем не менее ощущал себя абсолютно вольготно, наслаждался жизнью в роскошной мягкой повозке. А теперь, когда он разгромил всех и стал, казалось бы, подлинным Властелином мира, судьба так коварно обошлась с ним. Он был прозорливым и не зря общался с учеными и познавал историю. Тимур прекрасно понимал, что его завоевания, как в волчьей стае, держатся на преданности вождю, опираются на силу личности, а не на устойчивую выбранную общественную систему, какой в некой мере был монгольский Курултай. Поэтому Тамерлан, зная посредственность своего потомства, заранее определил единственного более-менее способного — Мухаммед-Султана, который, исходя лишь из личных жестких способностей, мог бы предотвратить ожидаемое после кончины Властелина падение с высот всесилия в трясину разброда, распрей, что характерно для судьбы варварской власти.
Не в повозке, а усаженный нукерами в седло, почти галопом мчался Тамерлан в Тебриз, до последнего надеясь, что весть не верна. Однако у границ города его встречала в трауре мать Мухаммед-Султана — ханша Хан-заде, ожидая, что ее горе Властелин утешит. Пытаясь от всех скрыть свою печаль, Тамерлан напустил мужественное бесстрастие и даже не обратил внимания на стенания снохи, проходил мимо, как увидел плачущих детей Мухаммед-Султана, силы покинули его. Дальше его понесли на руках, поместили в «Сказке Востока». Несколько суток, кроме врачей и главного евнуха, к нему никого не допускали. Был слух, что Властелин очень плох, даже не ест. (Интересно, а вспомнил ли Тамерлан в эти дни тех родителей, чьих сыновей и дочерей он миллионами истребил, надругался? Вряд ли. Ведь других людей он считал иного пошиба: рабами, плебеями, словно иные не Богом созданы, может, от свиней, собак, обезьян. Задолго до Дарвина.)
Горе Тамерлана велико. Все знали — нанесен жесточайший удар, который если не сломит, то приблизит его конец. В Тебризе, да и в Самарканде внешне траур. Но озабочены иным — кто теперь станет наследником? Явного фаворита нет, равнозначных претендентов много. Эта интрига так сильна, что ее мощь просачивается даже в сверхнадежно охраняемые апартаменты Властелина. Сыновья, внуки, жены и невестки, особенно Хан-заде, осаждают охрану, так и рвутся проведать и утешить больного старика. Да это что? Из столицы Самарканда, дабы выразить соболезнование старику и разделить с ним неутешное горе, в спешном порядке, и не вместе, тайно, отдельными группами, по внутриклановым интересам, выехал весь двор. Даже старая, больная Сарай-Ханум не выдержала. Видя, что все рванули к пошатнувшемуся трону, тоже двинулась в далекий путь, а с нею ее фавориты, в том числе внук Халиль, а с ним то ли жена, то ли любовница, то ли наложница — от всех скрываемая красавица Шад-Мульк.
Когда вся семья Тамерлана, то есть вся элита Самарканда — огромной империи, направилась в Тебриз, то и главный религиозный деятель, личный, пожизненный духовный наставник Тимура — уже старенький Саид Бараки — тоже решил не оставаться в стороне, в последний момент он примкнул к группе Сарай-Ханум.
Конечно, Тамерлану было плохо, и он понимал, что вокруг его трона и несметных богатств разворачивается нешуточная внутриклановая борьба. Да он борец, не привык сдавать позиции, тем более проигрывать. Будучи от природы сильным и выносливым, он сумел взять себя в руки, тем более что со всех концов света с соболезнованиями явились весьма уважаемые персоны, и этикет надо соблюсти. Правда, тела Мухаммед-Султана нет — какой позор! Как такое ему, Властелину, пережить?!
Тамерлан прекрасно понимает, что по сравнению с его армией силы Малцага вроде ничтожны. Вместе с тем, Властелин знает способности самого Малцага, и даже если он пошлет сто, даже двести тысяч против, горцы-дикари просто рассеются в горах. К тому же, в чем главная беда, он сам уже не может лазать по горам. Его военачальники сильны лишь под его личной командой и самостоятельно вести операции не могут, ибо он, боясь конкуренции и расчищая поле для своего потомства, не оставил вокруг себя ни одной более-менее достойной, сильной личности — все лизоблюды, преданные псы-исполнители, которые по его приказу растерзают любого, но на остальное не годны. И, как сообщает летописец Шерифаддина Язди, живший при дворе Тимура, «Повелитель правил единолично, без помощи визирей, и никому не доверял». А как же самая крупная армия в мире, разве не может она все решить? Не может, ибо Малцаг наверняка труп Мухаммед-Султана надежно схоронил. И, если вдруг самого Малцага кто убьет, как отыскать внука? Ведь это святое, останется на века.
В сущности, ситуация возникла нелепая. Тот юнец, которого Тамерлан вовремя не добил, но сделал рабом, выжил, стал достойным воином, все эти годы, пусть и проигрывая, ему противостоял, а теперь он нанес такой удар, что с ним надо считаться. И Властелин отправляет к Малцагу послов. Вызвались грузины-военачальники из армии Тимуридов.
