— Это «Шато Латур». Между прочим, аж двухтысячного года. Хотелось чего-то приличного сегодня.
Егор взял бутылку, покрутил ее в руке и сказал:
— И что? Ну, «Шато Латур». И что?
— «Вы не романтик, Василий», — пропела Алина голосом нестареющей киношной примы и отвернулась к плите.
От сковороды с двумя кусками мяса шел мощный дух, от которого просто скулы сводило. Егор заглядывал через плечо Алины и мешал.
— Да сядь уже, — скомандовала она.
Он сел, потом вскочил и куда-то унесся. В прихожей загрохотало. Егор вскрикнул вполголоса, Алина не расслышала.
— Чего ты там?
— Ничего. Споткнулся.
— А убежал чего?
Он не ответил. Спустя мгновение вошел с каким-то свертком в руках и, не глядя, сунул Алине. В приятно шуршащем целлофане было что-то белое, с яркими пятнами веселенькой расцветки.
— Это что?
Егор не ответил, разрезал мясо и моментально набил им рот, а на Алину махнул вилкой, мол, сама смотри. Она открыла пакет и вытащила что-то вроде блузки, расшитой цветами.
— Что это? — спросила она тихо.
— Вы-фы-фа-фа, — ответил Егор с набитым ртом и задышал часто-часто, проглатывая бушующий наперченный огонь. — Фе-фе. Фа-фа-фок.
— Мне? Подарок? Ах, фафафок! — обрадовалась Алина писклявым голосом.
Егор загоготал, подавился, закашлялся, схватил бутылку и налил вина. Алина развернула блузку и внимательно рассмотрела.
Льняная ткань была приятной на ощупь, а из вышитых гладью красных цветов на вороте и рукавах складывался эффектный узор. Не в силах сдерживаться, Алина унеслась в спальню, встала перед зеркалом и примерила обнову.
Украинская вышиванка пришлась почти впору, надо было лишь ушить в плечах, хорошенько прогладить и… Конечно, на работу в таком виде не пойдешь, но для душной Москвы с ее раскаленными улицами обновка была в самый раз. Китч, конечно, но столицу ничем подобным не удивить. А с какими-нибудь аксессуарами можно вообще превратить вышиванку в хит сезона. Правда, с ее пламенно-рыжими волосами на задорную хохлушку она все равно не походит, но это скорее плюс, а не минус…
…А говорила, что не романтик.
Она еще немного покрутилась перед зеркалом, оглядев себя со всех сторон, даже спиной встала и долго вытягивала голову через плечо — как там сзади смотрится? Тыл оказался вполне ничего, а с фронта — так и вовсе очень красиво. Довольная собой, она сдула рыжую челку со лба и двинулась к дверям, налетев на Егора.
— Красота? — весело спросила Алина.
Он оглядел ее с ног до головы:
— Угу. Гламур и вытребеньки.
— Какой тут гламур… — Она чмокнула его в щеку, отчего в глазах Егора закружились, закачались темные омуты, опасно вскипая волнами. — Спасибо! Очень красиво. Надо только погладить.
— Ну, иди сюда, я поглажу, — вкрадчиво сказал он.
Голос у него был как у кота, с такими знакомыми урчащими нотами…
Она давно научилась ловить эти его настроения и без колебаний повернулась и сделала один маленький шаг вперед. Его ладони забрались под подаренную вышиванку и прошлись по спине так, что ее телу моментально стало жарко, а потом скользнули ниже, стиснув попку, прижимая к себе. Она запрокинула голову и закрыла глаза. Хотелось что-то сказать, но Егор начал ее целовать, медленно, но уверенно подталкивая к кровати, неприлично широкой, с целыми восьмью подушками. Скоро отступать стало некуда, и они повалились на кровать. Вышиванка улетела в сторону, следом отправилась юбка. Егор одной рукой ласкал ее грудь, а второй старался освободиться от штанов.
— Я же сказала тебе — не одевайся, — прошептала она в паузе между поцелуями.
Он рассмеялся, стащил с себя трусы и бросил их на пол.
Потом он прижался к ее спине, обнял, а она поглаживала его руку, слишком усталая, чтобы шевелиться.
— А давай поженимся, — вдруг сказал Егор.
Ее рука на миг замерла, а тело мимолетно напряглось.
— Ты мне предложение делаешь?
— А что? Это неромантично? Могу на колени встать и руки протянуть, как на картинках. Только кольцо я не купил, извини. Хочешь, завтра куплю?
Алина повернулась к нему и погладила по щеке. Да, действительно, не романтик. Кто же так делает предложения?!
А как надо?
Она внимательно поглядела в его серьезные глаза, черные, с поволокой затихающей страсти, и подумала, что принимать таким, какой он есть, — в какой-то степени самопожертвование. Раньше, когда была помоложе, ей хотелось знаков внимания, якобы подтверждающих чувства: цветов, шоколада, плюшевых зайцев. Став взрослее, она поняла: все это такая ерунда. Приятно, конечно, но…
Папа рассказывал, что, когда он встречался с мамой, цветов было не достать, и однажды на Восьмое марта он нес ей три гвоздички и очень переживал, что в метро одну сломали. Сейчас цветов было сколько угодно, и ухажеров, готовых их дарить, хватало. А Егор вот купил вышиванку, угадав с размером, хотя был в Украине по делам и на беготню по магазинам не было времени.
Не романтик, кольца не купил.
А замуж позвал…
Цветы и зайцы — ерунда. Современные телешоу опошлили подобные подарки.
«…Выйди ко мне на Лобное место, и я подарю тебе букетик роз».
«Подари мне букетик роз, и я не зачеркну твое фото…»
— Ты серьезно, что ли?
Он открыл рот, чтобы ответить, но где-то в комнате завопил мобильный. Егор недовольно поморщился:
— Серьезно, конечно. Давай завтра сходим куда-нибудь?
— Давай. А куда?
— Не знаю. В ресторан. Все равно куда. Вечером, после работы.
— У тебя телефон звонит.
— Да фиг с ним. Хочешь, в какое-нибудь романтическое место, а там я как бы невзначай подарю тебе кольцо. Ты сделаешь вид, что чертовски удивлена. Я встану на одно колено, а приглашенные подруги заахают и будут потом мыть нам кости…
Телефон замолчал, а через мгновение снова залился гневной трелью. Алина задумалась, а потом решительно кивнула:
— Хорошо, давай. Но только без приглашенных подруг.
Егор чмокнул ее в нос и убежал на кухню, откуда донесся его размеренный голос. Алина взяла подушку и прижала к животу, словно стремясь сохранить тепло. Что там говорили про бабочек в животе?..
Никаких бабочек она не ощущала. Только радость.
Егор вернулся через минуту, почему-то не слишком радостный. Он улегся рядом и, бросив телефон на кровать, произнес:
— Ресторан на завтра отменяется. Папенька пригласил нас на ужин.
— Не понимаю я твоих претензий, — холодно сказал Егор. — И решать, на ком жениться, буду я сам. Ты же этого хотел. Ведь так?
Александр Боталов вздохнул и сурово посмотрел на взбунтовавшегося сына. Насупленный Егор зло дергал уголком губ, правда, голоса пока не повысил, но от этого легче не становилось.
— Я о тебе, дураке, думаю, — раздосадованно сказал Боталов.
— Да ладно?!
Ужин в семейном гнезде явно не удался. Разговор не клеился: то у Егора, то у Алины, то у Боталова звонили телефоны, которые никто и не подумал отключить. Все нервно дергались, суетливо бурчали в трубки, иногда выходили в коридор. Едва за столом оставались двое, атмосфера автоматически накалялась, хотя вслух не произносили почти ничего и даже улыбались вполне великосветски. Серебряные приборы, свет изящных абажуров, отражавшихся в наборном паркете, и золоченые ампирные часы, отбивавшие каждые полчаса с размеренным хрипом, не могли благотворно повлиять на сидевших за столом.
Когда подали кофе, Егор окончательно убедился, что дело неладно. Алину отец принял прохладно, за столом не обращал на нее никакого внимания, отчего она нервничала. После ужина Боталов взял сигары и потащил сына на балкон курить, оставив Алину в одиночестве.
Вида с балкона не было никакого. Вечером отчетливо прорисовывались лишь крыши соседних особняков, наполовину скрытые четкими, словно вырезанными из бумаги силуэтами деревьев, да белоглазые фонари, расставленные по периметру. Вокруг них носилась разнообразная мошкара, вообразившая, что встретила собственное солнце. По утрам, распивая кофе, Боталов часто видел, как дворник сгребает в кучу бабочек-однодневок, успевших за короткую ночь влюбиться, расплодиться и умереть.
— По-моему, ты не ради моего блага стараешься, — негромко сказал Егор.
Фраза прозвучала неожиданно. До этого они молча курили, стараясь не смотреть друг на друга.
— А ради чьего? Своего, что ли?
— Конечно. Династический брак и всякое такое…
— Какое такое?
— Такое. Только я женюсь на Алине. И вообще, чего ты так против нее взъелся? Да, она не та Караулова, чьим мужем ты меня видел, так и не лимитчица из Чириковки! Вон, принц Уильям тоже женился на простой девушке, и ничего, живут.
— У принца свой папа есть, — рассвирепел Боталов. — Не говоря уже о бабушке. А у меня сын один, и я должен думать, как он будет жить.
— Чего ты сейчас-то спохватился? — насмешливо спросил Егор. — Двадцать семь лет тебя не волновало, как я живу, а сейчас чего-то вдруг пробило на отцовскую заботу. Или куш жалко упускать?
