— Так его звали — Клим?
Сева обернулся. Перед ним стояла молодая женщина лет двадцати пяти с копной черных вьющихся волос, небрежно собранных в пучок на затылке. Он еще раньше обратил внимание на ее бледное лицо, не характерное для местной полевой компании. Ярко накрашенный рот выделялся на фоне этой бледности, как у балаганной Коломбины. Во всем остальном женщина безупречно соответствовала своим товарищам: бесформенная футболка, шорты, пыльные сандалии.
— Прозвище, — привычно пояснил Сева. — Для друзей и близких. Адриан — это…
— Не морочьте мне голову, — перебила она, переходя на русский. — Он был такой же румын, как вы — китайский император.
Сева улыбнулся.
— Вы правы. И относительно Клима, и относительно меня, пока еще в императоры не произведенного. Хотя как знать, как знать… — он протянул руку. — Сева Баранов.
— Ханна.
— Очень приятно… — они пошли к выходу с кладбища. — А вы Клима давно знаете…
— Если вы хотите спросить, спала ли я с ним, то нет, — резко ответила она. — Хотя, наверное, к тому все шло.
Сева неловко пожал плечами.
— Да я, собственно… извините…
— Ничего. Вам не за что извиняться. Было и нет. Кончено… — она всхлипнула, но тут же справилась и, запрокинув голову, часто заморгала обращенными в небо глазами. — Сейчас тушь потечет. Еще одна причина женщине быть мужественной. Он был замечательным парнем, ваш друг, как бы его ни звали. Жаль, что все так по-дурацки…
— Почему по-дурацки? Автокатастрофа… — неловко сказал Сева и замолчал, не зная, как продолжить.
Ханна зло фыркнула.
— Автокатастрофа! — она выпалила это слово с той же презрительной интонацией, с которой говорят: «полная чушь!» — Что вы понимаете…
И снова остановилась, спохватившись, словно одернув сама себя:
— Извините, ради Бога. Нервы сдают. Все в порядке, господин Баранов.
— Сева, — поправил он. — Вы действительно в порядке? Вас куда-нибудь довезти? Я один, с машиной и никуда не спешу.
— Нет, нет, спасибо, я справлюсь. Все забывается, забудется и это… — она снова всхлипнула и поднесла ладонь ко рту, словно желая прикрыть его чрезмерную алую яркость. — Ну вот, опять… черт!..
— Поедемте, я вас отвезу, — настойчиво сказал Сева, беря ее за локоть.
— Оставьте! — женщина резко выдернула руку и отскочила на несколько шагов. — Уезжайте! Уезжайте немедленно и, главное, не возвращайтесь. Езжайте, езжайте!
Она повернулась и побежала к стоянке. Сева пожал плечами. Среди климовых друзей всегда хватало психов.
— Правда, бригадир? — он посмотрел в сторону свежего холмика с криво воткнутой табличкой. — Что, в общем, странно, учитывая твою извечную тягу к нормальности…
Домой Сева ехал не спеша. Клим не шел у него из головы, словно пристроился тут же, рядом, на заднем сиденье, и вел с ним неторопливый разговор, подавая типичные свои спокойные реплики и искоса поглядывая ему в затылок. Сева отвечал вслух, улыбался, смеялся в голос и на дорогу смотрел существенно меньше, чем в зеркало заднего обзора. Что на нее смотреть-то, на дорогу — и так знакома вдоль и поперек; а вот в зеркале… в зеркале… В зеркале на фоне падающего навзничь шоссе, между горной стеной и обрывом, в мелькании знаков и указателей, бедуинских шатров и цистерн, коз на склонах и каменных глыб на обочинах… там, среди всего этого пестрого балагана мерно покачивалось круглое Климово лицо, змеилась знакомая кривоватая шпанская усмешечка, поблескивали маленькие цепкие глаза… ах, Клим, Клим… что же ты так…
В двери торчала записка. Сева вынул, развернул. «Сева, где ты? Мы тебя тут обыскались. Директор рвет и мечет. Немедленно позвони мне. Ави.»
Вот так так… а и впрямь нехорошо. Свой мобильный Сева отключил немедленно после того, как Ленка забрала его из аэропорта. Он вошел в квартиру и набрал номер своего непосредственного начальника.
— Ави? Привет.
Босс вместо приветствия только присвистнул.
— Ну ты даешь… Ты хоть представляешь себе, что натворил?
— А что такое?! — закричал Сева в трубку. — У меня близкий друг погиб! Я только что с похорон! Я — натворил? Ты, мать твою, думаешь, что говоришь? Я — на вас — десять лет, как папа карло, как глупая лошадь, двадцать четыре часа… без выходных… я… вы…
Он прямо-таки захлебывался от бешенства. Да как они смеют, подлецы! У него… а они… Сева задохнулся и замолчал, переводя дыхание.
— Все сказал? — поинтересовался Ави. — А теперь слушай сюда. Можно ведь по-нормальному, да? Если бы ты все делал по-нормальному, то кто бы что тебе сказал? Как нормальные люди делают, знаешь? Молчишь? Ну так я тебе расскажу. Нормальные люди, вместо того, чтобы грубить клиенту, для начала звонят боссу и описывают ситуацию. Соображаешь? Нормально описывают ситуацию. И получают нормальное разрешение и нормальный отпуск, да? А что сделал ты? А? Опять молчишь? Ну так я опять тебе расскажу. Ты, как псих, наорал на Майка Доэрти, который и так был на взводе из-за сроков. После чего ты шваркнул трубкой ему по уху и вдобавок, как потом выяснилось, расфигачил об стену телефонный апппарат. Затем ты без разрешения улетел, то есть, покинул клиента в состоянии инфарктного предстояния, которое он, впрочем, незамедлительно трансформировал в гневный факс на имя генерального. И знаешь, что там написано, в факсе? Я имел счастье читать. Написано, что он отменяет проект и обращается в суд по поводу взыскания убытков. И генеральный вынужден, бросив все дела, срочно лететь в Бирмингем и утирать пятимиллионному клиенту слезы, извиняться, обещать немедленно уволить хама, то есть, тебя, Сева, тебя, и отпаивать клиента таким виски, который ты не пил даже во сне. А что в это время делаешь ты, Сева Баранов? Ты отключаешь телефон! Это же сбрендить можно! Отключаешь телефон!..
Он сделал паузу для того, чтобы закурить; в трубке послышалось шуршание сигаретной пачки, потом щелкнула зажигалка. Сева сел на стул около телефона.
— И что же теперь? Я уволен?
Ави шумно выпустил дым.
— А хрен его знает. Вообще-то, дело дрянь. Сам знаешь, сейчас сокращения и так далее… Да и вообще, честно тебе скажу, в последнее время ты… как бы это выразиться… не слишком адекватен. Не пойми меня неправильно, старик, я-то на твоей стороне, да? По-моему, тебе просто надо отдохнуть, вот что. Может, у тебя кризис среднего возраста? Тебе сколько лет?
— Тридцать восемь.
— Вроде как еще рано… — задумчиво оценил Ави. — Давай сделаем так. Завтра будь, как штык, в приемной, не позднее восьми, прямо к его приезду, как он любит, да? Я тоже подойду. Попробуем убедить его дать реверс. Все-таки заслуги у тебя тоже немаленькие, чтобы так вот сходу, да? Упадешь в ноги, все как положено, поклянешься и поцелуешь ковер. Понял? Не слышу?
— Я понял… — глухо ответил Сева.
— Ну, то-то же. И тогда, может быть… — ты понял, всего лишь «может быть»… он тебя пожалеет. Может быть.
— Я понял, — повторил Сева.
— О'кей, — подытожил Ави и так длинно и смачно выдохнул сигаретный дым, что Сева на другом конце провода явственно ощутил запах и даже вкус табачного облака. — Тогда договорились. Без четверти восемь, в приемной. И не вздумай отключать телефон. До завтра.
Сева осторожно положил на рычаг трубку, еще немного посидел, приходя в себя, и отошел к окну. Его еще никогда не увольняли; ощущения были явно не из лучших. Что теперь?.. мысли белками прыгали в голове, он сделал усилие, чтобы сосредоточиться, и не смог. Сзади хлопнула дверь; на ходу сдирая с себя рюкзак, футболку, кроссовки и плейерные наушники с воющим из них трансом, вбежал старший сын, остановился, увидев отца, и тут же продолжил движение в свою комнату, по дороге отбросив в угол кроссовку и прыгая дальше уже на одной, босой, ноге.
— Отец! Ты приехал? Когда? Я сейчас убегаю… у нас чего пожрать найдется? Черт! Где же они?
— Кто? — спросил Сева, невольно улыбаясь и на секунду позабыв о своих проблемах.
— Джинсы! Шит! А! Вот… Ты надолго? — не дожидаясь ответа, сын промчался в ванную. Затем оттуда послышался шум воды и разочарованный вопль: — Аа-а! Папа! Бойлер! Уж если ты дома, то мог бы и бойлер включить! Черт! Шит! Шит!
Сева выждал и, улучив момент, когда парень, снова бегом, возвращался в свою комнату, поймал его за локоть.
— Погоди, Олежка… дай хоть посмотреть на тебя. Здоровый ты кабан! Качаешься?
— А как же иначе? — гордо отвечал сын, напрягая круглые бицепсы и нетерпеливо переминаясь на месте, как породистый жеребенок. — И качаюсь, и бегаю. Иначе не пройти.
Летом Олега забирали в армию, и он мечтал попасть непременно в какую-то элитную боевую часть. Как же она называется? Сева напрягся, вспоминая. Армейские термины сплошь состояли из дичайших сокращений и аббревиатур, совершенно темных для непосвященного человека.
— Как это называется? Пульсар?
— Пальсар, папа! — с досадой сказал Олег, высвобождая локоть. — Пальсар! По-вашему «разведрота». Я тебе уже сто раз объяснял. Ты меня извини, я очень тороплюсь. Случайно, не видел моей кроссовки?
