Они так и сидели рядышком, пока Скекель и Сильверштейн заканчивали беседу, стоя у камина. Они говорили о недавнем избрании отъявленного антисемита Карла Лугера мэром Вены.
— Ты ведь понимаешь, что это означает? — кипятился Скекель. — Земля горит под ногами либералов. Это теперь христианско-социальная партия, и им не терпится отобрать у нас права. Средневековье!
— Я бы придержал язык, старина, — заметил Сильверштейн, опустошая бокал. — Так ты можешь растерять пациентов, не говоря уже о связях в правительстве. Вы согласны, фройляйн Бернайс?
— Определенно, у императора не было выбора, — ответила Минна, приготовившись вступить в дискуссию о катастрофических последствиях поддержки Лугера императором, особенно для евреев.
— Наши мнения совпали, — улыбнулся Сильверштейн. — Честное слово, Зигмунд, красавица и умница живет в твоем доме. Что за сокровище…
— Начнем игру, — сказал Фрейд, неожиданно раздражившись.
Он распечатал колоду, стремительно перетасовал ее и взглянул на Минну — досадливо, как ей показалось, отчего она насторожилась. Потом Фрейд разбросал карты против часовой стрелки, по шестнадцать карт каждому игроку, и тщательно уложил шесть карт прикупа рубашкой кверху в центре стола.
Когда стали объявлять ставки, Минна оказалась в неудобном положении, пытаясь участвовать в беседе мужчин, перескакивающих с одной темы на другую, и одновременно сохранять непроницаемое выражение лица, чтобы не скомпрометировать свое мастерство игрока.
— Я отказался от подписки на «Либр», — сообщил Скекель, имея в виду газету «Либр пароль», орудие политики Лугера. — Я не в силах больше выносить этот бред.
— Я читаю только «Ное», — сказала Минна, стараясь думать об игре: «Скидывай в масть».
— У меня есть племянник, — продолжил он, понижая голос, — который сменил еврейское имя на христианское… и стал «художником». Убил мать.
«Не можешь скидывать в масть, отвечай козырем».
— Он может ходить к вечерне хоть двадцать раз на дню, но люди все равно видят в нем еврея.
«Козыри не вышли, значит, я могу зайти с любой карты».
Разговор тек своим чередом, Минна придерживала козырь — тарок, пока его не выкинет кто-нибудь другой. Упаси бог просчитаться в комбинации или не побить карту противника. В какой-то момент она подумала, что ей надо бы играть «болвана». Но тот никогда не возьмет взятку.
Наконец Сильверштейн поднялся, чтобы наполнить бокалы.
— Еще вина, дорогая? — спросил он.
— Не откажусь, благодарю.
Сильверштейн подошел к ней с графином и стал наполнять ей бокал.
— Ну-с, когда у вас выходной, Минна? — спросил он. — Они вообще вас отпускают?
— Минна не прислуга, — заметил Фрейд, глядя на него, — она моя свояченица.
— Не заводись, Зигмунд!
Воцарилось неловкое молчание, и Сильверштейн мудро решил сменить тему:
— Я полагаю, вы читали об Оскаре Уайльде?
— Это невозможно пропустить, все газеты писали, — ответил Фрейд.
— Ему следовало бежать во Францию, но мать посоветовала остаться и «сражаться, как подобает мужчине».
— Вот что случается, если слушаешься маму, — усмехнулся Фрейд.
— Он должен винить только себя, его поведение было безрассудно и нескромно, — добавил Скекель.
— А пьеса «Как важно быть серьезным» произвела в Америке фурор, — произнесла Минна.
— Что ж, теперь ему конец… два года принудительных работ за непристойность и содомию, — добавил Фрейд.
— Господа, это не совсем уместная тема, — промолвил Скекель, кивнув в сторону Минны.
— Меня совершенно не смущает обсуждение Уайльда, — сказала она, отмахиваясь от мужской снисходительной (в лучшем случае) заботы. — Не подай он в суд на маркиза Куинсберри за клевету, так и не попал бы в переделку. Судебное преследование на вершине успеха. Какая трагедия! И непристойные детали жизни бедняги во всех газетах.
— Браво! — воскликнул Сильверштейн, ухмыльнувшись.
— Моя дорогая, вероятно, вы не понимаете… — терпеливо объяснял Скекель, — Мистер Уайльд наслаждался компанией молодых… мужчин. Имели место го-мо-сексуальные акты, — сказал он, медленно произнося каждый слог, будто она была полной идиоткой.
— Мне известно значение слова «гомосексуальный», доктор Скекель. Причем, говорят, что гомосексуализм — просто болезнь возраста. Я слышала, мальчики в университетах постоянно экспериментируют с этим.
— Ну, знаете ли, я учился в университете, мы экспериментировали со многим, но не с этим. Может, в медицинской школе… — сказал Сильверштейн.
— В данном вопросе люди совершенно невежественны, — заметил Фрейд, не обращая внимания на попытку Сильверштейна свести разговор к шутке. — Мои исследования показали, что гомоэротические тенденции начинаются с примитивной оральной стадии, за ней следует анальная и только потом фаллическая.
— Все это очень познавательно, но вряд ли поможет бедному мистеру Уайльду в суде, — вздохнула Минна.
— А если я докажу, что у каждого есть подобные тенденции? — спросил Фрейд, глядя на Сильверштейна.
— Зигмунд, — сказал Скекель, — неуместно дискутировать на такие темы в смешанной компании.
— Чепуха! Минну это не смущает. Правда?
— Верно.
— Вот видишь?
— Еще вина, дорогуша? — предложил Сильверштейн.
— Спасибо.
Игра и беседа продолжались до поздней ночи, причем Скекель откупоривал бутылку за бутылкой. В конце концов Минна потеряла счет опустошенным ею бокалам и с усмешкой наблюдала, как Скекель завел нетрезвый разговор о мировых проблемах.
— Все катится к чертям… Каждый день в городе демонстрация, люди выкрикивают антисемитские лозунги… а монархия… неэффективна. Сможет ли армия с ними справиться? Вот я недавно читал, что мы «полигон для уничтожения»…
— Не верь всему, что пишут, мой друг, — сказал Сильверштейн и взглянул на Минну с улыбкой, откровенно заигрывая, — все не так ужасно.
— Нет, ужасно. Даже число самоубийств возросло.
— Просто парочка аристократов развлекалась, прыгая с моста.
Минна засмеялась, а Сильверштейн встал, сжал ей плечо, приблизился к роялю и принялся барабанить — фальшиво, но с большим энтузиазмом «Прекрасную мельничиху» Шуберта.
— Господа, уже поздно, — сказал Фрейд, морщась всякий раз, когда тот брал не ту ноту.
Скекель долил последний бокал вина и принялся медленно опускать крышку рояля прямо на пальцы Сильверштейна.
— Пошли, Эдвард, я поймаю экипаж!
Когда Сильверштейн вставал, его слегка покачивало.
— Разрешите позвонить вам? — спросил он, целуя руку Минне. — Приятно встретить женщину, обладающую столь обширными знаниями жизни. — И великолепную, — добавил он.
— Вы так добры, — откликнулась она ни к чему не обязывающим тоном, когда Фрейд уже выводил мужчин из кабинета в переднюю. До нее донеслись обрывки спора на лестнице и невнятная реплика Эдварда:
— Значит, она — запретный плод?
— Ты пьян, Эдвард. Иди домой.
Фрейд захлопнул дверь и взобрался по ступенькам в гостиную.
— Я бы на твоем месте не обнадеживал Эдварда, — заявил он и, отшвырнув подушку, уселся на диван.
Зигмунд молчал, пока Минна собирала грязную посуду, а потом пошел за ней в кухню.
— Я его не обнадеживала.
— Он мог решить, что обнадеживаешь.
— Ты меня спрашиваешь или сам мне отвечаешь?
— И то, и другое. Я его хорошо знаю. Эдвард хороший товарищ, но дамский угодник.
— Думаю, что маме бы он понравился, — улыбнулась Минна, — хороший еврейский доктор.
— Ага, но я ей не нравлюсь. И он не умеет мариновать окорок.
— Зигмунд, я не нахожу его особо привлекательным.
— А кого ты находишь привлекательным?
— Сложный вопрос, Марта задает его мне много лет подряд.
Волна усталости накрыла ее, и она замолчала, вытирая последний бокал.
— Да брось ты это. Иди сюда, дорогая, — сказал он, похлопав ладонью по месту рядом с собой на диване.
Минна села, наслаждаясь теплом тлеющих поленьев и потягивая вино из последнего бокала.
— Устал? — спросила она.
— Измотан. Один из пациентов плохо поддается лечению, а еще одна больная сообщила, что больше не придет. Видите ли, беседы со мной слишком огорчительны для нее.
— Почему?
— Некоторые извращения слишком далеко зашли. А причины их — и более того. Если я расскажу, ты упадешь в обморок.
— Ты плохо меня знаешь!
Фрейд смотрел, как она подносит бокал к губам и пробует вино языком, а потом произнес:
— У меня есть пациент — русский аристократ по имени Сергей. У него депрессия, суицидальные наклонности, ипохондрия. Исполнен навязчивых идей, не способен к действию. Мучается от повторяющихся ночных кошмаров: стая злобных волков, которая бродит под его окном и собирается напасть.
