Оставалось три часа. Митиленич не только с делами управился, но и время на размышления отвел. Он еще раз тщательно изучил все, от протокола первого обыска до последнего приговора, включая документы этапирования. Он сверил все ордера, чтобы установить время пребывания заключенного в кабинете следователя. Это давало какое-то представление о характере Каргаретели, о его упорстве, выдержке. Митиленич перечитал несколько раз материалы по трем предыдущим побегам, въедливо перебрал анкетные данные и биографию. В особых приметах его насторожила пятка зэка - на два сантиметра больше нормальной, то есть выступает. Интересно, что это за пятка такая? Митиленич довольно долго размышлял и над этим. Вынув из сейфа дело Каргаретели, он сделал в нем свои пометки, разложил все по своим местам и сел за стол.
"Господи, чего только не услышишь! Срок-то у него всего лет пять. Реабилитирован, судимости сняты. Выходит, эта судимость как бы первая. Практически отсидеть ему надо было каких-то четыре года. Почему он сбежал? Полярная ночь, тундра, пурга... Может, в лагере влип в какую-нибудь историю? У опера таких сведений нет. Да и в какую историю он мог влипнуть? Опытный зэк, станет он, в его возрасте, лезть в какие-нибудь сомнительные делишки? И вообще, за что он сидел? Обвинения пустяковые, с чего ему бежать, а?! Тут что-то не так, Митиленич, что-то не так... Может, он хорошо законспирированный агент, получил весточку об угрозе разоблачения и, чтобы спастись, сбежал, пошел на крайний риск?! Очень даже может быть. Не исключено, что он душевнобольной, псих, одержимый манией бегства. Есть же такие. Надо подумать, крепко подумать. Глубоко вникнуть. Не вникнешь глубоко, не возьмешь беглеца, уйдет... Ладно, обмозгуем, как и о чем будем докладывать на совещании, до начала всего полчаса".
Митиленич взялся составлять тезисы к своему докладу. Пришлось крепко повозиться, изменить последовательность пунктов, чтобы речь была гладкой и критиканам не за что было уцепиться. Он закончил доклад, перебелил, и тут его вызвали на совещание.
Битых два часа заслушивались объяснения лагерного начальства, за которыми последовал разнос, учиненный тучным, багровощеким генералом, начальником Управления; объявив, что по отношению к администрации будут приняты самые жесткие меры, он кивнул Митиленичу, предоставляя ему слово.
Митиленич начал с психологического портрета беглеца, заметив, что тут не мешало бы уточнить множество деталей - опергруппе надлежит собрать агентурные сведения. Может, всплывет что-нибудь новенькое и важное, облегчающее поиск. Митиленич высказал свои соображения по поводу маршрута, который может быть избран беглецом. О первоочередных, конкретных мерах он высказался так:
– Если заключенный укрылся где-то поблизости, да так ловко, что ухитрился не замерзнуть, он сразу же, едва уймется непогода, двинется в путь, но у нас нет никакой возможности начать погоню: полярная ночь - раз, пурга уничтожила следы - два. На данный момент он уже часов семьдесят как в пути. Он учел такую погоду, рассчитал свои силы и, я уверен, сейчас уже находится, самое малое, за сто километров от лагеря. Не обнаружим, тогда нужно переждать до дневного света, стало быть, до наступления весны, и тогда попытаться воспользоваться вертолетом. И последнее, лично я считаю, что преследовать его вообще нецелесообразно. Весной я смогу примерно указать, в каком именно районе следует искать его труп.
Возразить тут было нечего, и даже багровощекий генерал только и нашелся, что призвать к бдительности оперативников на енисейских кордонах, и закрыл совещание.
По дороге домой Митиленич размышлял: "Что бы им там ни двигало, Каргаретели все-таки относится к тому типу людей, которые бегут, чтобы жить. Такой побег требует очень серьезной подготовки, тут надо все продумать. Это целая экспедиция. Совершенно ясно, что он долго готовился, а значит, из всех вариантов побега выбрал самый опасный... Не по своей воле, а вынужден был выбрать, другого выхода у него не было. Если он бежал, чтобы выжить, то и подготовка у него была долгой, почему же служба надзора ничего не заметила? Идиоты!.. Поди теперь, бегай за ним. Он идет, а пурга заметает следы... Потому и пошел в пургу, а то вылезти из коллекторного колодца и весной недолго... Он основательно подготовился, и не только к пурге, он и маршрут определил, и трассу подробно изучил. В противном случае он безумец!.. Он идет и сейчас, Митиленич!.. Изучил! Как, каким образом? Для такой экспедиции нужны одежда, карта, компас, да мало ли чего! Откуда у него все это? Тут что-то кроется, Митиленич! Допустим, я рассуждаю правильно. Тогда очень может быть, что Каргаретели находится в хижине гляциологов на Горячих Ключах... Это ты, брат, загнул, совсем не обязательно, что он выбрал этот путь. Распогодится, затребую вертолет и сам отправлюсь осматривать эту хижину. Может, мои догадки верные, он там был и даже наследил. На рельефной карте у меня один-единственный флажок. Позор, Митиленич!.."
Гора проснулся, посмотрел на часы - недолго же он дремал.
"Что меня разбудило? Не сон - я ничего не видел. Но что-то меня насторожило. Может, почуял опасность?.. О какой опасности речь, любезный, смотри, как пурга бушует... Похоже, в голове засела мысль, что я, прежде чем лечь, не обыскал хижину. Надо же. Вот что меня разбудило, точно..."
Гора посветил фонарем, луч выхватил из мрака полку, на ней спичечный коробок. Чиркнул спичкой - она оказалась отсыревшей, головка раскрошилась. На столе, в самом углу, лежал кусок дикта. Гора мгновенно сообразил, что под ним что-то лежит, но смотреть не стал, решив, что успеется, и пошел искать, щупать, шарить по всем углам-уголочкам, щелям, выступам на стенах.
Навык обыскивать камеру выработался в долгих отсидках. Во всех камерах, особенно карцерах, есть заветный тайник, и даже не один. Они устроены хитроумно, крепко голову поломаешь, прежде чем найдешь. Тайник это вроде как кладовка или справочное бюро. Зэк с опытом и при интересе может найти табачок на одну самокрутку, "укомплектованный" спичкой, обрывком шершавой боковушки от коробка, иголку с ниткой, карандашный огрызок, обломок лезвия или стекла, а случается, и ножичек перочинный, совсем крохотный, который отлично бреет и годится на разные разности: скажем, можно порезать себя в знак протеста против самоуправства местной администрации или симулировать самоубийство; тут же может оказаться зернышко горчичное, чтобы вызвать сильный жар и сказаться больным; кстати, тут тебе и больше внимания, а то кровь пускать и вешаться - невелик толк.
В тюрьмах строго-настрого запрещено хранить при себе эти предметы, и если при обыске их обнаружат - карцер обеспечен. В тайнике найдут - знать не знаю, ведать не ведаю, чье, можно выкрутиться. Если тайник используется как источник информации, то в нем может оказаться бумажный клочок с каким угодно текстом по жанру и назначению: "Паруса убили в Свердловске, а не в Соликамске", "Повели на повторное доследование. Коля Сова", "Саньку Рябого расстреляли", "Саша, я ничего не знаю. Грач", "Крачко, брательник продался москалям", "Иду в крытую. Катя Палочка". Порой и песня находилась, кем-то сочиненная. Записки с песнями оставляли в основном сами авторы. Творения подписывались кличкой либо фамилией...
Горе так ничего и не удалось найти. Он задумался, недоумевая, что бы это значило, и вдруг, сообразив, рассмеялся вслух. Когда он вошел в хижину, она напомнила ему штрафной изолятор, а изолятор, по укоренившейся привычке, следовало перво-наперво обыскать.
Вот где собака зарыта, вот почему он вскинулся со сна, подсознание сработало - не обыскал камеру!
Гора подошел к столу, поднял дикт, под ним лежала тетрадь в полиэтиленовой обложке. Он полистал ее, исписанной оказалась лишь первая страница - на ней был перечень предметов, оставленных гляциологами в хижине. Ничего особенного: канистра солярки, кастрюли - большая и поменьше, сковородка, молоток, клещи, гвозди, медикаменты, две пары лыж. Перечень был составлен недавно, во второй половине сентября. Гора скользнул взглядом по чердачному лазу, отметив про себя, что где-то тут должна быть лестница (она и вправду нашлась под топчаном), устроил постель и уснул.
Спал он восемь часов. Проснувшись, посидел немного на топчане, открыл дверь - проветрить хижину и приступил к зарядке. Ветер кружил хлопья по хижине, и Гора закрыл дверь. Поразмявшись, он ненадолго вышел и, вернувшись, сел завтракать.
"От погони я ушел - главное сделано. Дальше пойдет то, что называется поиском и поимкой. Надо отсюда сматываться, чтобы пурга стерла по возможности больше следов на пройденном пути... Сколько она заметет?.. Тундра и лесотундра тянутся еще километров на триста-триста пятьдесят. Даже если я буду делать по двадцать километров в день, я смогу пройти это расстояние за пятнадцать-двадцать дней. Пурга не сегодня завтра уляжется. Вертолет - и все дела! Тут же и следы отыщутся, и сам Гора найдется! Волков бояться - в лес не ходить. Нужно идти! В полярную ночь обнаружить след ой, как не просто... Лыжи на чердаке сам Бог послал, это точно. Если и палки к ним найдутся, совсем хорошо. А нет, так настрогаю - вон доски... Только вот крепления не подвели бы, как их к унтам приспособить?.. Брось, не в пуантах же на них ходили. Ладно, ладно... Эта хижина расположена на пересечении восьмидесятого меридиана и семидесятой параллели. Отсюда до Восточной магистрали тысяча шестьсот километров. Это если по прямой, а по пересеченной местности - никак не меньше двух тысяч. Вынужденные отклонения, прочие непредвиденные помехи, задержки! Эге-е! Так и жизни не хватит! Нет, у меня, самое большее, пять месяцев, я должен быть на месте до середины марта, не то болото раскиснет. К черту болото, подумай о встречах. Ты хочешь сказать, об укрывищах? Давай, шевелись, суши маски, портянки... А съестные припасы? Девятьсот граммов в день, двадцать дней - восемнадцать килограммов..."
