Васинского А.
Вдовина В.
Воробьева Н.
Глушковой Т.
Голицына И.
Голубенко О.
Голубина В.
Гольдяева В.
Гольцмана Я.
Голышкина В.
Голявкина В.
Григорьева В.
Григорьева Р.
Гулая И.
Гуревича Б.
Данильцева Л.
Дмитриева О.
Доброскокина Ю.
Дробышева В.
Дроздовской М.
Дувидова В.
Дудина Ю.
Дульского П.
Дьяченко В.
Егорова А.
Егорова В.
Зауриха А.
Золотцева С.
Зотова Б.
Иванова С.
Истомина В.
Камышова А.
Карпова А.
Качаева Ю.
Клименюк Л.
Коваля Ю.
Коновалова В.
Копецкой Г.
Коркина В.
Корсунской И.
Котенко Н.
Куклеса И.
Кудашовой Н.
Курганцева М.
Кучаевой А.
Лебедева Л.
Лупенко А.
Любосветова Д.
Мазнина И.
Макарова В.
Мамардашвили М.
Маслова Ю.
Мешкова К.
Миля Л.
Минькова А.
Мирского В.
Митяева А.
Михайлова Л.
Молодякова В.
Молоканова Ю.
Монетова Ю.
Монина Е.
Мякушкова Ю.
Нагаева И.
Новикова Б.
Новиковой Т.
Осипова В.
Осипова Л.
Паламарчука П.
Панкова А.
Передельского И.
Перкина В.
Пермякова А.
Петрова В.
Пивоваровой И.
Позднякова Г.
Поливанова Ю.
Постникова Ю.
Примерова Б.
Приходько В.
Пчелинцева Б.
Пятницкого В.
Рахманина Б.
Романовой М.
Самолюка В.
Сапгира Г.
Сафронова А.
Сахарова А.
Селиверстова Ю.
Семенова И.
Сергиенко К.
Сидорова И.
Сквирского В.
Снегирева Г.
Соловьева Ф.
Солянова Ф.
Сотника Ю.
Старостина А.
Степанцева Б.
Стрелкова В.
Сурганова В.
Тарасова А.
Теслера О.
Толмачева Е.
Тороповой И.
Трифонова В.
Тюрина Р.
Ульяшова П.
Файкина Ф.
Фатюшина А.
Филатова Г.
Филипповой Л.
Халатова Н.
Холопова Б.
Храменкова А.
Храмова Е.
Цыбина В.
Цыферова Г.
Чернова Е.
Членова А.
Шавырина Ю.
Щеглова Л.
Щербакова В.
Юршова В.
Наверно есть гении, которые в общении с обычными людьми держатся естественно и просто и не строят из себя великанов. Маловероятно, но все-таки возможно, среди гениев есть даже скромники, которые и не догадываются, что они гении. Я же в основном знал только безумцев, зацикленных на себе, подавляющих своей исполинской мощью. С большинством из них встречался в Доме литераторов, где в семидесятых годах жизнь бурлила, искрилась, пенилась и так далее. Бывало, заглянешь к господам литераторам, а там в Пестром зале — за каждым столом по гению, прямо никуда не деться от этих гениев, не с кем поговорить «по душам» просто «за жизнь»; выискиваешь какого-нибудь незатейливого собеседника — всего-навсего способного, не более, и подсаживаешься к нему. Случалось, в том кафе за столом восседало сразу два гения, тогда к концу вечера вспыхивали и потасовки, довольно зрелищные моменты.
Что я заметил: одни из «титанов мысли», подогретые нашим национальным напитком, всех сподвижников по творческому цеху валили в одну кучу и смешивали с грязью, а себя, колотя в грудь кулаками, выставляли чуть ли не создателями новой религии, при этом заявляли, что все должны считать за честь сидеть с ними за одним столом. Другие говорили о своей гениальности спокойно, как бы между прочим, как само собой разумеющееся и всем давно известное, будто бы они всего лишь посредники между Богом и нами, кузнечиками. Третьи в кругу единомышленников, с трудом ворочая языком, застенчиво бормотали: «Кое-что делаю, так, более-менее удачное», но стоило такому скромняге очутиться за столом со случайным посетителем кафе (тем более с посетительницей), как он с бешеным напором заявлял, что создал «нечто гениальное».
Я, конечно, с глубочайшим уважением отношусь к странностям (и даже к сумасшествию) в творческих людях, но от «гениев» все-таки стараюсь держаться подальше — не очень приятно рядом с ними чувствовать себя полным дураком, да и никогда не знаешь, что взбредет «гению» в следующую минуту, какие он начнет выделывать кренделя.
Некоторые считали Пестрый зал богемным болотом, где разные свихнувшиеся неудачники «пропивали последние мозги». Это неверно, точнее — поклеп грязнейшей воды. Конечно, в кафе собиралась и окололитературная публика, балдевшая от самого процесса общения с «властителями душ», и графоманы — их хлебом не корми, дай окунуться в алкогольный литературный треп да посмаковать сплетни об известных людях, — они как бы ходили около пирога и не могли его укусить, — но таких насчитывались единицы, а среди тех, кто в открытую или втайне считали себя гениями, было немало по-настоящему талантливых людей; их сверхсамоутверждение являлось определенным катализатором в творчестве, естественным человеческим желанием быть лучшим в своей области. И уж что бесспорно — их встречи за бутылкой водки были далеко не унылыми бездуховными пьянками. Да и как они могут быть унылыми у литераторов, если наши российские выпивохи, обычные работяги, в любой привокзальной забегаловке говорят о мировых проблемах, а могут и подраться из-за Чехова? В какой стране такое возможно? В какой стране каждый второй пьяница — философ?
Кстати, ко всем пьющим я также испытываю немалое уважение и не упускаю случая примкнуть к их племени, поскольку и сам давным-давно приобщился к крепким напиткам. Должен заметить — все самые интересные люди, которых я встречал в жизни, не были трезвенниками. И это понятно — талантливому, мыслящему, вкалывающему необходимо снимать напряжение, расслабляться после перегрузок.
Ну, да ладно, вернусь в Пестрый зал, расскажу о некоторых представителях детской литературы — это народец тот еще! У них не найдешь детской доверчивости или подросткового восторга — сплошной холодный расчет. Тот, кто думает, что у них нежные, чувствительные души, — ошибается. Они говорят резко, действуют жестко, безжалостно (прямо размахивают топором), отметают все, что не вписывается в их понятия. Изверги одним словом, и каждый — своеобразный фрукт, шагающий, вернее бегущий, навстречу славе.
Разрекламированный окололитературными кругами, поэт Генрих Сапгир был одним из первых, кто объявил мне о своей гениальности. В один прекрасный день, после легкого застолья, он внезапно встряхнулся, нахохлился и, выпучив глаза от ошеломляющей фантазии, доверительно шепнул мне на ухо:
— Я дико гениален! Дико! В моих произведениях ничего нет случайного. Пока существует литература, мое имя не зачеркнуть! На Западе я в энциклопедиях на одной ступени с Ахматовой. Сейчас вхожу в тройку лучших поэтов мира. Я громадная личность, а эти, — он кивнул на сидящих в кафе, — эти просто так… просто хорошие парни.
Вот так дословно и сказал, без всякой сдержанности, без приуменьшений, смягчающих словечек, и, вцепившись в мою куртку, заставил слушать свои вирши. Целый час не отпускал, пока моя голова не распухла от впечатлений, а когда я все-таки поднялся, бросил:
— В поэзии есть Пастернак и я.
В тот же прекрасный день его примеру последовали два ленинградских литератора, два мастера отточенной прозы, в которой слова были связаны цепко, как сплав: Виктор Голявкин и Сергей Вольф. С могучим ироничным Голявкиным я познакомился еще в Гурзуфе (тогда же он дал мне понять, что является не просто талантищем, а настоящей глыбой), теперь он обитал в Переделкино, но, как и тогда на юге, с какой-то яростной страстью объявил мне:
