Такая хорошая минута. Где-то далеко оставлены заботы, и в голову лезет что-то праздное.
Если можно выпивать с собой, то почему себя не спросить и себе не ответить?
Например, такая закавыка: а что если бы он остался инженером? Тогда бы он избежал страхов и прочей гадости.
Ответ будет: никогда. Ведь если возникает опасность, то жизнь значительно интересней.
К тому же появляется чувство превосходства. В том смысле, что ты на седьмом небе, а остальные внизу.
Ну так что, дорогой друг? Можно ли это променять на существование при каком-нибудь электрическом приборе?
Собеседник тоже предпочитает непрямую речь. Только что отражались глаза, а сейчас весы.
Не только люди по обе стороны стекла, но и чашечки разговаривают. Пытаются сравнять свои позиции.
Вот так, наверное, должно быть в жизни. Не одна крайность, а непременно две.
Теперь можно и лицом в салат. Или, если окажется ближе, в вазу с пирожками.
9.
Если по части сидения на двух стульях у вас нет опыта, то его пример кое-что объяснит.
Надо считать, что дело не в стульях, а в тебе самом. Что если ты главный, то остальное прилагается.
Легко перемещаешься с места на место. Простая, как все радикальное, табуретка на явочной квартире тебе столь же мила, как кресло в полиции.
При этом озабоченность самая натуральная. Глаза сверкают так, словно ничего важнее нет.
Здравомыслящие товарищи по партии или полиции удивляются: неужто ему больше всех надо?
Действительно, больше. Сколько бы ни было вариантов, он не откажется ни от одного.
Почему он должен выбирать между полицией и партией? Лучше считать эти организации чем-то вроде сообщающихся сосудов.
Вместе с водой или песком перемещаешься из одной половинки в другую.
Что-то шепнул боевикам – и спешишь в охранку. Следишь за тем, чтобы не прерывалась обратная связь.
Разве лучше замкнуться в своей неприязни? Видеть в противнике только свою противоположность?
Пусть они воспринимают друг друга не как мишень, но почти как самих себя.
Настолько хорошо изучат повадки друг друга, что на улице будут едва не здороваться.
Вот тот, сумрачный и неулыбчивый, в аккурат из полиции. А этот, с горящими глазами, точно эсер.
В Евно Фишелевиче соединились черты тех и других. Рыхлый, низколобый, легко возбудимый и быстрый на язык.
Читал Азеф мало и без удовольствия, но Чехова знал. Вообще был неравнодушен к разным знаменитостям.
“Три сестры” или “Черный монах” ему ни к чему, а одна фраза оказалась кстати.
Антон Павлович говорил о себе но, в то же время умудрился сказать о нем.
По крайней мере, Евно Фишелевич воспринял эту мысль как своего рода сердечный привет.
Словно Чехов его одобряет. Или на худой конец подтверждает, что его опыт не единственный.
Есть такое письмо, в котором писатель называет медицину законной женой, а литературу – любовницей.
У Азефа тоже – и жена, и любовница. Обе совершеннейшие умницы, и каждая по-своему ему дорога.
Один день любишь боевую организацию, а на другой – полицейское управление. Всякий раз ведешь себя так, словно других вариантов нет.
10.
Как только Азефа не несли. Мерзавец и предатель – это самые снисходительные определения.
На самом деле все обстояло куда проще. Или, если угодно, значительно сложнее.
Во-первых, как уже говорилось, актерские способности. Если Господь наделил тебя этим даром, то странно им пренебречь.
Во-вторых, в департаменте полиции он не просто работал, но отдыхал душой.
Это заведение отличало спокойствие. Здесь не суетились, а тихо делали свое дело.
Бывают такие уравновешенные люди. Куда реже встречаются столь же уравновешенные учреждения.
Тут, конечно, своего рода философия. Твердая убежденность в том, что для волнений нет никаких причин.
Ну для чего выходить из себя? Все равно все закончится у окошечка кассы.
Вообще-то мы все по дороге в кассу. Правда, кому-то выпадает одна сумма, а кому-то другая.
Сотрудники охранки не станут спать на гвоздях. Даже от ресторана откажутся не без колебаний.
Надо ли удивляться, что они понимали друг друга. Ведь Евно Фишелевич тоже совсем не аскет.
Кстати, при его комплекции такие жертвы вредны. Так что тут не только его желания, но требование природы.
Потом, как уже упоминалось, дамы. Для него это столь же обязательно, как хороший обед.
В департаменте обо всем позаботятся заранее. Не нужно намекать директору, что хорошо бы доплатить.
Придет Евно Фишелевич к своему благодетелю, а он уже все понял заранее.
Знаю, знаю, инфляция. Стоимость человеческой жизни падает, а наша работа растет в цене.
Долго рассуждать не станет. Сразу наложит соответствующую резолюцию.
Буковки ровные-ровные, как бы безразличные к смыслу написанного, а текст такой: “Выдать г-ну Азиеву 30 рублей серебром”.
Понимаете, почему Евно Фишелевич испытывает благодарность? Потому, что действительно есть за что.
Может, у другого агента нет этого чувства, но Азефа оно постоянно посещает.
Тут важны его сомнения в себе. Что-то вроде такой мысли: если бы я был один, то вряд ли все сложилось удачно.
11.
История эта с бородой. Кто-то давно бы забыл, а Евно Фишелевич помнит.
Все началось с того, что полицейское ведомство помогло его поступлению в Электротехнический институт в Карлсруэ.
Видел бы он это заведение как свои уши. Слишком мало у него знаний для того, чтобы оказаться в числе счастливчиков.
В таких случаях надо искать обходные пути. Доказывать свою нужность не по прямой специальности, а по другой линии.
Эта линия тоже приводит в студенты. Ведь для того, чтобы наблюдать за учащимися, следует быть одним из них.
Конечно, от экзаменов это не освобождает. Другое дело, что вряд ли тебе будут особенно докучать.
Видят, у человека своя планида. Электричество его занимает постольку-поскольку.
Когда Азеф отвечал на билет, профессор извелся. Как ему хотелось вести себя вызывающе, но он боялся переборщить.
С ним ведь вчера имели беседу. Убедительно просили быть подобрее к сотруднику их ведомства.
Вот почему Азеф начал учиться, не потеряв ни грамма веса. Кое-кто похудел над учебниками, а он прямо вкатился в институт.
Потом его тоже оберегал департамент. Если он ловил уважительный взгляд, то сразу понимал, откуда сигнал.
Причем не то чтобы посмотрели с симпатией и остыли. В его отсутствии сохранялась теплота.
Вот докладная его куратора. Познакомиться с этой бумагой он точно не мог.
“Словом, перспектива рисуется у него прекрасная, только бы удались его выпускные экзамены в Электротехническом институте”.
Конечно, куратор шутил. Делал вид, что их ведомство по каждому вопросу встает в очередь.
Скорее всего, старался для адресата. Рассчитывал на то, что тот одобрительно ухмыльнется.
Ну что такое этот институт? Если понадобится, само электричество будет работать на них.
Вновь отметим доброжелательность. Ведь бывает сотрудник необходимый, а от общения с ним тошнит.
Филер и есть филер. Как его ни гримируй, он все равно себя выдаст: куда спрячешь бегающие глаза и блуждающую улыбку.
У Азефа ничего общего с таким персонажем. Точнее сказать, среди множества его масок этой точно нет.
12.
Многие считали, что Азеф потешался. Революционеров и полицию не ставил ни во что.
Вот ведь что придумал. Когда обедал с товарищем по партии, назвал себя вегетарианцем.
Мол, совсем не могу есть мясо. При виде жаркого представляю мирно пасущихся баранов.
Ясно, что вегетарианцем он стал к вечеру. Утром не только с удовольствием ел антрекоты, но попросил добавки.
Так Азеф поступал во всем. Сколько труда отдал боевикам, столько же охранному отделению.
Причем всякий раз не знал меры. Как в качестве агента полиции, так и в качестве революционера.
Иные предатели выдают, как выдавливают. Он же это делал целыми списками.
Да и среди революционеров встречаются щепетильные. Не так легко им выстрелить или взорвать.
Видно, это и сбило всех с толку. Все же люди еще не привыкли к тому, что можно никого не жалеть.
13.
Вот мы и дошли до Коли Блинова. Точнее сказать, у Азефа до него дошла очередь.
Известно, как меняются люди при встрече с полицией. У самых легкомысленных появляется складка у рта.
Говорят, Достоевский сказал юному Владимиру Соловьеву: “Вам бы, молодой человек, на каторгу”.
Мол, не все же ваши абстрактные идеи. Хорошо бы подышать кристальным воздухом вдалеке от столиц.
Азеф говорил то же, что Достоевский. Советовал Коле избавляться от недостатков самым решительным способом.
Сперва, конечно, он давал рекомендации департаменту. Просил в своих хлопотах не забыть о Блинове.
“Коснусь теперь деятельности нового Приятеля. Помимо Немчиновой, Соломона, Артура Адамова Блюма (студент), он познакомился со стародавними нашими знакомыми по Иогансону, Покровскими, крестником Особого отдела Левинсоном (фармацевтом); проник в общество вспомоществования лицам интеллигентных профессий (Вы уже знаете, что весь радикальный цвет стоит в его рядах, как, например, Луначарские, Чепик, Аргунов, Блинов и пр.)”.
