– Он, кстати, сильно сопротивлялся! – вспомнил Володя.
– А что ему оставалось делать? – сказал Петр и улыбнулся. – Он запрыгал, как меченый атом: «Ребята, вы что, вы серьезно? У меня двое детей, жена любит, вы что?»
Все смеялись.
– Да, славная была гора, – сказал Володя. – Ладно, Петр, решил так решил.
Возникла неловкая пауза.
– И что? Вы его выгнали? – неожиданно спросил Марат.
– Кого? – не понял Володя.
– С железными зубами.
– Это была шутка, Марат. Тогда было немного страшновато – молнии били непрерывно, все железо светилось и гудело от электричества, из палатки нос страшно было высунуть. Однако нашелся один человек, который вышел на этот жуткий ливень и под эти молнии, собрал все наше железо – кошки, крючья, ледорубы, завязал все железо на длинную веревку и спустил вниз, чтобы молнии, которые очень любят бить в железо, миновали нас.
– Это ты, Володя? – спросил Марат. – Это Петр, – ответил Володя.
Ясным ветреным утром команда была уже на аэродроме – так громко называлось небольшое поле, где полоскалась под ветром полосатая «колбаса» на мачте и возле дощатого домика стоял одинокий вертолет. Отсюда, с плоскогорья, хорошо был виден город строителей – белый горох домов, спички подъемных кранов над серой ребристой ладонью плотины. Снаряжение было погружено, команда сидела на траве. Немного в стороне тоже возлежали на ветерке оба пилота. Единственный провожающий – Петр.
Наконец на дороге, поднимавшейся к аэродрому, показалась машина. Впереди сидела женщина, все узнали Юнну. Пока машина подъезжала, Лида быстро, не глядя на Володю, сказала:
– Одна просьба. Сейчас ты будешь прощаться со своей пассией – не убивай меня до конца.
И, не дождавшись ответа, отошла. В машине кроме Юнны оказались Воронков и Марат. Воронков вышел и уже издали заговорил:
– Ну что, Володя? Мы тут с товарищами обменялись – отдаю я его тебе. Но так договорились – никаких подъемов, пусть сидит внизу, занимается хозработами. И требовать с него построже! Тем более что я еще должен остаться здесь. А вообще, – Воронков сделал попытку погладить сына по голове, отчего Марат недовольно уклонился, – верный мы взяли курс на трудовое воспитание. Есть сдвиги в положительную сторону! Ну, давайте прощаться? Как говорили в наше время – от винта!
Счастливый Марат побежал в самолет и кинул туда свой рюкзак.
– С отцом попрощайся! – сказал Володя.
– Пока! – сказал Марат отцу, но из вертолета не вылез.
– Пока, сынок! – сказал Воронков. Все стали садиться. Володя подошел к Юнне.
– У меня есть один знакомый старик, – сказала Юнна, – который говорит: «Все кончается. Сахар кончается. Работа кончается. Только погода никогда не кончается».
– Дядя Митя, – сказал Володя.
– Да, Бочарников. Ты долго ждал меня вчера?
– Полтора часа.
– Я не могла.
– Я понял.
– Володя, – сказала Юнна, – я думаю, что я тебя люблю. Молчи, не перебивай. Я два с половиной года жила с человеком и никак не могла из себя выжать эти слова. А тебя я вижу всего в четвертый раз… и как-то легко это говорить. Я понятия не имею, что будет дальше. Лишь бы ты был жив. Лишь бы я любила тебя. Все остальное приложится.
– Я думаю о тебе день и ночь, – сказал Володя.
Они помолчали. Володя обернулся: вся команда была уже в вертолете и глядела на них через окна и дверь. Он подал Юнне руку. Возле них топтался Петр, ждавший очереди попрощаться. Володя неожиданно сграбастал Петра и крепко поцеловал. Медленно закрутились винты, из выхлопных труб вертолета, как из ноздрей, вышел синий дым. Сияющий Марат ликовал за окном, Лида сидела мрачнее тучи, Воронков махал рукой.
– Капитан, – сказал Петр, – ты там смотри, не суйся.
– Не бойся, – сказал Володя, – мы на мокрые дела не ходим.
…И открылся Ключ – вертикальная пирамида, врезанная в блеклое утреннее небо, остро заточенный карандаш, отвесные снега, исполосованные сабельными шрамами камнепадов, плоские скальные монолиты без единого пятнышка снега – не за что зацепиться даже снежинке. На крохотном зеленом пятачке, на гребне старой морены, которая некруто скатывалась к леднику, однако, виднелась белая палатка. Возле нее стояли и смотрели вслед уходившим Спартак и Марат. Уходили – Володя, Саша, Руслан, Лида. С тяжелыми рюкзаками они все более удалялись от палатки… стали почти неразличимы в серой неразберихе камней… потом вытянулись в маленькую колонну, хорошо видимую на снегу. Спартак смотрел на них в подзорную трубу, укрепленную на треноге, Марат – в бинокль. Над ними на двух мачтах тихо посвистывала на легком утреннем ветерке радиоантенна.
– Смотри, курсант, – сказал Спартак, не отрывая глаза от трубы, – эти люди должны сделать то, что до них никто не сделал.
Неожиданно в палатке что-то зашипело, и раздался незнакомый голос:
«База-Ключ, я – База, как слышно, прием».
Спартак бросился в палатку, слышно было, как он защелкал тумблерами радиостанции и высоким голосом закричал в микрофон: «База, я База-Ключ, слышу вас хорошо, в 6.00 группа вышла на восхождение!»
Первым вылез на площадку Володя, за ним остальные. Площадка была довольно большая, покрытая глубоким снегом, широкая.
– Ну вот здесь заночуем, – сказал он. Все принялись снимать рюкзаки, сматывать веревки, доставать из рюкзаков все необходимое для ночевки. Очистили кусок площадки от снега. Стали ставить палатку. Погода держалась хорошая, солнце, склонившееся к заходу, резко освещало стену, чешуя скал была неестественно черная. Вскоре все было готово: стояла палатка, на примусе кипел чай. Володя посмотрел на часы.
– Вот что, моряки, – сказал он, – у нас еще есть полтора часа светлого времени. Давайте-ка пройдем еще метров сто – сто пятьдесят, обработаем, крючья побьем, веревки повесим.
Так и сделали. Володя, как всегда, шел в связке с Сашей, Лида – с Русланом. Это была обычная скальная работа – били крючья, навешивали веревки, организовывали страховку. Все лезли налегке, без рюкзаков, это было приятно. На поясе у Володи, как бахрома, висели скальные крючья разнообразной формы. Каждый раз Володя перебирал их, как четки, выбирал нужный и загонял его скальным молотком в трещину. В одном месте он увидел прямо перед собой забитый старый крюк.
– Саш! – крикнул Володя работавшему под ним Цыплакову. – Подойдешь сюда – посмотришь крюк красноярцев.
– Титан? – спросил снизу Саша.
– Титан, – ответил Володя.
Так они работали без всяких происшествий, а когда спустились к своей площадке, то замерли, так и не развязавшись: палатка была пробита камнем. Все разом посмотрели наверх, но ничего опасного не увидели.
– Это мы сбросили, – сказал Саша, – мы, когда стену обрабатывали.
Володя ничего не ответил, подошел к палатке. Через дырку в крыше достал камень. Камень был величиной со спичечный коробок, острый.
– Мешок пробил? – спросила Лида.
– Нет, – сказал Володя. – Порвал. Надо зашить. Прямо в мой мешок.
Он повертел камень в руке, не зная, как с ним поступить. Уже замахнулся, чтобы выбросить, как Лида остановила его.
– Вов, – крикнула она, – не надо! Дай мне.
– Зачем?
– Дай, дай. У меня одна идея есть.
Она взяла камень и сунула его в карман штормовки.
Солнце уже блистало в далеких скальных воротах, как в замочной скважине, пора было устраиваться на ночь, но все стояли в какой-то нерешительности.
– Нехорошо, – сказал Руслан, – прокол на первом километре.
– Да, дурной знак, – согласился Саша.
– Ну не надо, не надо! – вскипел Володя. – Знак, признак, черная кошка, пустые ведра… Поставили палатку не посмотрев. Вон там есть нависающий участок. Давайте переставим. Давайте, давайте, спать будем спокойно!
Лежа в палатке, Спартак держал микрофон. Горела свеча, Марат читал, оба были в мешках.
– База, я База-Ключ, – говорил в микрофон Спартак, – команда прошла семьсот метров. Все в порядке.
– Понял, – ответила База, – связь кончаю. Спартак выключил станцию.
– Спартак, – сказал Марат, – а ружье дают альпинистам?
– Зачем?
– Мало ли… – сказал Марат. – Вдруг ночью кто придет?
– К нам могут прийти только двое: черный альпинист и снежный человек. Черный альпинист возьмет меня как альпиниста, а снежный человек – тебя.
– Почему это меня? – обиделся Марат.
– Ты помоложе. У тебя мясо нежное. Спи, курсант.
– Спартак, а тебе жалко Лиду?
– Слушай, мал ты еще в эти вопросы лезть! – сердито сказал Спартак.
– А мне жалко.
– Ты бы лучше своего отца пожалел. Стыдно. Даже у вертолета не попрощался!
– Молодой ты еще, Спартак, – сказал Марат. – Родителей воспитывать надо. В ежовых рукавицах держать. Они от этого только лучше становятся. А отец вообще исправляться стал.
– Большой ты педагог, – сказал Спартак, – однако завтра мы с тобой займемся вплотную английским языком. Понятно?
