Уже месяц как жара придавила Париж, словно могильный камень. Воздух неподвижен, мы живем как в печке. На прошлой неделе - это как раз было на святую Маргариту - на углу улиц Юшет и Малого Моста, я неожиданно наталкиваюсь на Тирезия. В парике с косичкой, в пикейном пальто с отложным воротником и английских панталонах, но накрашенный, как египетская мумия, он непринужденно приветствует меня. Я нашла, что он необычайно вырос, так как раньше он был одного со мной роста, то есть среднего. Естественно, мы стали прогуливаться. Бок о бок шли мы по улицам, по Крысиной, по Фуар, по Трех Ворот, по Дровяной, я не помню всего, поскольку Тирезий вел меня. Я смотрела на окружающее как сквозь вуаль, и тем не менее видела с той точностью, которая, я знала, всегда будет свойством моей памяти. Тирезий говорил без остановки. Некоторые его фразы падали в меня, как камни в глубокое озеро, если только я не была оглушена этим непрестанным водопадом, который ни на секунду не останавливался ни на чем. Настроение Тирезия менялось каждый миг от радости к угрюмству, от детской непосредственности к горькому злопамятству. Не я ли дважды его продавала?
Люди проходили мимо толпами, неся лампы, которые отражались в черной речной воде, а уличные фонари были неподвижны как звезды. Небо имело тот странный розовый оттенок, о котором я Вам уже как-то, кажется, говорила, и ветви деревьев выделялись на нем, словно вырезанные из бумаги силуэты в китайском фонаре, только свет падал на них снизу. Казалось, что мы на дне горящей жаровни, но иногда морской ветер пробегал по реке и на мгновение остужал воздух.
Несмотря на то, что Тирезий был одет элегантней, чем это рекомендуется в наши дни, никто, казалось, его не замечал. Он был словно стеклянный. Многие из прохожих были в масках из раскрашенного картона, свиные карнавальные рыла, хотя для карнавала было не время.
Я рассматривала профиль Тирезия, его большой черный глаз; блики света плясали на его лбу и щеках. Я взяла его за руку, но он даже не повернул головы в мою сторону. Что-то трепетало у меня в груди, я не знаю, что это было, Луиза, как будто пойманная голубка.
Тирезий рассказывал мне, что он прекрасно устроился у Визариуса, который не в пример другим очень ловко распорядился своим состоянием, надежно его запрятав. Слепец довольствовался немногим, он лишь ощупывал и ласкал Тирезия, дрочил и сосал его, гладил ему соски и ягодицы. Поскольку кукловод научил свою подопечную читать, слепому старику больше всего нравилось, когда Тирезий читал ему стихи или романы.
- Что, например?
- Кребийона, Нерсиа, Лафонтена...
- Какой ты стал грамотей!
- Приходится.
Визариус, кроме того, оставлял ему много свободы, которой он вовсю пользовался; с большой непринужденностью он рассказал мне о нескольких девицах, с которыми он спит, и о двух мужчинах, в которых он влюблен. Каждое его слово вонзалось в меня осиным жалом. И всё же я хотела, хотя бы ценой стократно сильнейшей боли, узнать каждую подробность, каждую ласку из тех, что расточали ему мои соперники. Ибо всё в Тирезий опьяняло меня - и будет, наверно, опьянять всегда - несмотря на его жестокость, его лживость, несмотря на его тянучий и манерный голос. Я любила - и всегда буду любить и помнить - как он поднимает брови при разговоре и выпячивает подбородок, которому, как я предполагаю, суждено располнеть. Этим вечером Тирезий обращался ко мне на ты, как к равной.
Ноги сами несли меня: казалось, я летела. Где-то, не помню где, мы набрели на старуху с корзинкой, продававшую бледные розы.
- Не сегодня ли день святой Маргариты? - спросил Тирезий, вручая мне розы. Это был туго перевязанный грошовый букет. Ни одни цветы в жизни не были мне так дороги.
Мы блуждали наугад по лабиринту грязных улочек, и угрюмые фонари отбрасывали свой жирный отсвет на мостовую, на которой выделялись силуэты голодных собак. Харчевни дышали вонючим огнем. Пьян- туги дрались у дверей, шлюхи задирали юбки на бледно-лунные животы. Мы зашли в кабаре «Пламенное Сердце», плававшее в рыжих винных парах. Зал был полон пьяниц, бродячих торговцев, балаганщиков, водоносов, нищенок с серыми личинками, присосавшимися к груди. Нам удалось найти два места на краю скамьи рядом с бородатым геркулесом, переодетым в женщину, и было видно, как его член стоял под красным платьем. Он принадлежал к группе мясников, все здоровенные мужики с глазами, налитыми кровью, пьяные от шума и вина. Тот, что сидел напротив нас, был больше и пьяней остальных. Он положил свои кулаки, огромные как гири, рядом со стаканом, его рубаха была расстегнута на бычьей груди, поросшей курчавыми черными волосами. Все кричали угрозы в адрес королевы, изрыгали непристойности, изобретали казни.
Жара и толкотня опьяняли нас больше, чем темное густое вино. Нам принесли чечевицу с салом и салат. Две странные фигуры бродили возле нашего стола, в рогатых масках, как те, что видятся иногда в лихорадочных снах.
Я отхлебнула глоток из стакана Тирезия.
- Не хочешь покинуть Визария и остаться со мной навсегда? Я продам свое хозяйство, мы уедем из Парижа и останемся только вдвоем.
- А на что мы будем жить? - спросил Тирезий, и голос его напомнил скрежет гвоздя по стеклу.
- Не рассказывал ли ты мне, как ты умеешь красть подсвечники, и даже как-то раз украл шоколадницу, которая порвала тебе подкладку?
- Не хочу больше этим заниматься.
- А я не хочу больше содержать публичный дом.
Стон волынок перекрывал наши голоса.
- Не говорил ли ты мне, что умеешь показывать кукольный театр?.. Я тоже научусь. У нас будет балаган, мы будем путешествовать по городам, никто нас не узнает...
- А когда я надоем тебе в постели, ты будешь показывать зевакам гермафродита и заставишь его плясать перед ними.
- Нет, нет! Никогда, никогда ты не надоешь мне!
Тирезий отвернулся и устремил взгляд на проходившую мимо красивую негритянку, затем улыбнулся сам себе. Краска на его лице потекла, он утерся носовым платком индийской работы.
В «Пламенном Сердце» сдавались номера. На рассвете мы оказались в убогой комнате на чердаке. Что мне прибавить, Луиза, к тому, что я Вам уже описывала? Тирезий был то моим пламенным любовником, то моей роскошной женщиной, ибо мои объятия могут быть сильными, как мужские. Единственный раз в жизни я почувствовала, как устремления души сливаются с низменной страстью, что счастливый экстаз, рождающийся в груди, заканчивается взрывом между ног, что сердечный порыв становится нитью Ариадны, ведущей к жгучей миндалине, которую сосал Тирезий. Мне часто приходилось иронизировать над теми литаниями Деве, которые бормочут святоши, и вот сегодня я сама пою славу Тирезию. Не могу Вам передать тех слов, что я изобретала без конца.
К утру Тирезий уснул. Приподнявшись на локте, я созерцала его лицо, которое казалось мне чужим. Закрыты черные как маслины глаза, рот онемел; он казался мне бесконечно уязвимым. Я размышляла о его судьбе. Я дрожала. Изо всех сил, всей душой я желала счастья этой далекой женщине, этому незнакомому мужчине. Пусть даже без меня. Затем заснула и я.
Солнце разбудило меня, и первое, что я увидела, было пятно яркого света на кирпичной стене. Тирезий исчез, и я бы подумала, что мне все приснилось, если бы не букет бледных роз на стуле, которые уже увядали на солнце. Я засунула их в корсаж и быстро пошла домой.
Это было две недели назад. С тех пор я каждый вечер ходила туда, я бродила от Дровяной улицы до Юшет, от Трех Ворот до Крысиной, надеясь в любой миг встретить Тирезия. Я без конца искала кабаре «Пламенное Сердце», но впустую. Я спрашивала повсюду, но никто о таком не слышал. Я его так и не нашла...
Маргарита
Письмо Луизы Л. гражданину Р.
Бордо, 7 жерминаля IV года Революции
Гражданин,
Я спрашивала вестей о Маргарите Паради у всех парижан, кто был с ней знаком, но никто не смог сообщить мне, где она сейчас пребывает. Неизвестно, уехала ли она за границу или же погибла. Лишь одна старуха сказала мне со слов человека, чье имя она запамятовала, что вроде бы тот слышал, будто Маргарита предстала перед революционным трибуналом по доносу какой-то глухонемой, которая к тому же не умела писать, но это кажется мне бессмысленным. По словам других, ее забили до смерти на улице, иным же казалось, что они видели ее в телеге Сансона, еще кто-то утверждал, что ей удалось бежать в болота Пуату, где легко спрятаться от преследования; в то же время некоторые говорят, что встречали ее в Брюсселе, где она вполне успешно продолжает заниматься своим ремеслом. Оставим слухи, согласно которым она находится в Праге или еще где-то, вплоть до Бразилии. Меня также уверяли, что в начале II-го года она умерла от сердечного приступа; похоже, мы никогда ничего не узнаем наверно.
Очень жаль, что Маргарита исчезла, так как она была очень способной женщиной и научила меня заниматься неким деликатным ремеслом. Сейчас я работаю в Бордо. (Вы найдете мой адрес на обороте). Я очень надеюсь на Ваше посещение, так как у меня прекрасное заведение, добропорядочная клиентура и большой выбор интересных предметов, некоторые из которых доставлены из Испании. В наши дни красивых детей много, однако нужно знать, где их найти.
