Утром, еще до подъема флага, - Овцын, только что побрившись, завязывал галстук, - пришел Борис Архипов, свежий, помолодевший и пахнущий терпкой, не цветочной парфюмерией.
- Ты тоже объявил выходной? - спросил Овцын, принюхиваясь к необычному и приятному запаху.
- Скажите, сэр, и каком ателье вам крахмалят рубахи и гладит брюки ? - насмешливо спросил Борис Архипов и уселся в кресло.
Овцын чувствовал, что наблюдательный друг догадывается, отчего у него последнее время столь презентабельный вид.
- Это ателье у меня дождется взбучки, - сказал он.
- За что?
- За конспирацию.
- Ах, вот как, - сказал Борис Архипов и вздохнул. - Да, я тоже объявил выходной. Передал все права старпому и сказал, что меня на судне нет. Предлагаю разгуляться.
- Ценное предложение, - сказал Овцын. - Как именно?
- Существуют пять способов, - сказал Борис Архипов. - Но мы выберем самый безобидный. Предлагаю поехать в какую-нибудь окрестность. Говорят, здесь живописные окрестности.
- Окрестность - это хорошо, - согласился Овцын. - Только чтобы была цивилизованная окрестность. С расчищенными дорожками, тавернами на пути и видом на море.
- Ты пижон, сынок, - сказал Борис Архипов.
- Да, этого у меня не отнимешь. Терпеть не могу сучки в волосах, комаров и промокшие туфли.
Он подошел к телефону, набрал номер каюты Соломона.
- Второй штурман Двоскин слушает, - строго ответил Соломон.
- С добрым утром, второй штурман Двоскин, - сказал Овцын. - С хорошей погодой. Кажется, сегодня хорошая погода?
- Тебе сверху виднее, - сказал Соломон. - А у меня иллюминатор
узкий.
- Ты еще и шторки не раздергивал, сонный краб, - сказа Овцын. -Вахту принял у старпома?
- Приму после завтрака.
- Ну, так слушай: меня на судне нет. Понял?
- Понял ясно, - сказал Соломон. - А кто за тебя?
- Ты. Решай все сам и будь здоров.
Он положил трубку, подумал и набрал номер салона. К телефону подошла Ксения.
- Вы очень заняты, Ксения Михайловна? - спросил он.
- Не очень, - ответила Ксения. - Я вам нужна?
- Мне нужен завтрак. На две персоны, - холодно произнес Овцын. - И попросите Алексея Гаврилыча, чтобы кофе сварил покрепче.
- Хорошо, - сказала Ксения.
Она пришла через двадцать минут, расстелила на столе накрахмаленную скатерть, расставила тарелочки и чашки. Борис Архипов раскрыл дверцу буфета и разглядывал этикетки бутылок. Он достал из буфета еще одну чашку и поставил на стол.
- Меня зовут Борис Никитич. Садитесь с нами. А капитана не бойтесь, Ксюшенька, при мне он вас не укусит.
- Мне неудобно, - сказала она, смутившись. - Ведь я на работе.
- Пустое, сегодня выходной день, - сказал Борис Архипов. Он взял ее за плечи и усадил. - Сегодня мы решили разгуляться. Имеем мы моральное право разгуляться перед плаванием?
- Я не знаю, как это у вас выглядит, - сказала Ксения.
- У нас это выглядит благопристойно, — улыбнулся Борис Архипов. -Мы уже в возрасте и глупостей себе не позволяем. Иван Андреевич, позволяем мы себе глупости?
- Бывает, - сказал Овцын. Он подумал, что усаживать за стол буфетчицу, которой сейчас надо накрывать завтрак в салоне, - это поступок не совсем умный. Ладно, Гаврилыч все поймет и накроет сам.
- Вот человек, никогда не даст соврать, - покачал головой Борис Архипов. - Весь прямолинейный, как меридианная сетка на карте Мерка тора. Ксения, не вздумайте влюбиться в своего капитана. Это все равно, что влюбиться в логарифмическую линейку, Лучше влюбитесь в меня. Я человек любезный, покладистый и добрый, как дед-мороз. Помнишь, сынок, мимо нас проскользнуло видение и долго еще в воздухе оставался тонкий запах духов? Ты, конечно, по внутреннему развитию стоишь не выше палубного кнехта, у тебя квадратное сердце, ты ничего не почувствовал в тот незабываемый миг. А я, больной и чувствительный старикашка, сразу постиг связь. Глазами души. Мне открылось будущее, я тогда уже знал, что мы будем сидеть за этим столом и прекрасная Ксюшенька будет наливать нам кофе.
Овцын слушал и посмеивался. Похоже, что отец увлекся этой Ксенией. Шутки шутками, а необыкновенный блеск глаз не скроешь. Просто так, от выходного дня этого не бывает. Он и сам ощущал в сердце некоторое томление, когда глядел на буфетчицу. Очень приятно было глядеть на Ксению. Приятно было слышать ее голос, напоминающий звук какого-то инструмента, сразу не сообразить какого, но специально придуманного, чтобы трогать за душу.
- Разговорился ты, отче, - покачал головой Овцын.
- Лучше я пойду работать, - сказала Ксения. - А то капитан рассердится и уволит меня.
- Снимайте передник, - сказал Овцын. - И не надо говорить о работе, а то я и в самом деле рассержусь.
- Кто же за меня все сделает?
- Повар.
- Мне неловко, - сказала она. - Он и так смотрит на меня косо.
- Пустяки. В плавании расквитаетесь. Вам еще не раз придется обеды готовить.
- Я умею, - сказала Ксения. - Хорошо, я сниму передник, если вы разрешаете.
- Сынок, Ксению мы берем с собой, - заявил Борис Архипов. -Ксюшенька, вы знаете здешние окрестности. Нам нужна живописная окрестность с расчищенными дорожками и видом на море.
- Надо ехать в Ясногорск, - сказала она. - Там очень красиво. Но это далеко, километров сорок. Туда ходит автобус.
- А ты спросил у Ксаны, хочет ли она с нами ехать?
Он назвал ее Ксаной и пожалел. Лучше было бы не терять дистанции. Сидеть вместе за столом - это можно. Форма обращения - это уже другое. Вдруг она назовет его Ванюшей?! Что тогда делать?..
- Ксюшенька очень хочет с нами поехать, - сказал Борис Архипов и пристально поглядел на нее. - Верно, Ксюшенька? Ведь вы очень хотите с нами поехать?
- Как Иван Андреевич, - сказала Ксения, и Овцын облегченно вздохнул. Ваней она его не называет. - Если Иван Андреевич хочет, чтобы я поехала, я поеду.
- А если Иван Андреевич не хочет, но я хочу? - спросил Борис Архипов.
- Тогда я не поеду, - сказала Ксения.
Машина мчалась по бетонированному, рассчитанному на танки шоссе, шофер попался лихой, на частых н крутых поворотах он почти не сбавлял скорости. Ксению бросало то на Бориса Архипова, то на Овцына, и им нравилась эта болтанка, нравилась скорость, нравилось пустое шоссе, а когда навстречу ревел какой-нибудь самосвал, нравилось еще больше, потому что шофер не сбавлял скорость, и катастрофа казалась неизбежной, но не происходила. Машина пролетала в девяти сантиметрах от ревущего дизелем
самосвала, и снова была тишина и пустое шоссе.
Вокруг распластывались в разных плоскостях не вспаханные еще поля, возникали вдруг дома с островерхими крышами, вставали черные рощи, засвеченные сверху раскрывающимися почками и солнцем. Все это было красиво, и рядом сидел красивый человек Ксения, и, глядя на светло-зеленую дымку оживающих рощ, Овцын одновременно видел и Ксению, и не жалел, что они сейчас вместе. Пришла какая-то новая жизнь, не имеющая корней в прошлом, и каждый был самим собой, а не тем, кем его заставляли быть.
Когда приехали в Ясногорск, шофер, получив денег больше, чем указал счетчик, любезно сообщил:
- До войны здесь была дача Геринга.
Можно было представить себе, что летом этот тихий старинный городок совсем теряется в зелени парка, парк врывается в улицы, и палисадники перед непохожими один на другой домами тоже кажутся островками парка, а в просвете широкой, наверное, главной улицы виден кусок моря, выбеленный полуденным солнцем.
Ксения повела их в парк, который скоро стал лесом, но лесом прибранным, с извилистыми тропинками, посыпанными белым морским песком. Попадались скамейки, скрытые в нишах из кустов сирени. На перекрестках тропинок стояли затейливые деревянные грибы, под которыми можно укрыться от дождя. Столбы этих грибов были покрыты писаными и резаными мемориалами типа «Коля и Маша здесь были...». На одном столбе Овцын прочел: «Сидел здесь весь вечер первого мая и тосковал. Ты не пришла! Боря». Ниже было приписано корявым почерком: «Эх, Боря! Выпей с горя».
- Юность, - вздохнул Борис Архипов. - Может, это я написал лет двадцать пять тому назад? У меня так было. Сидел весь вечер, ждал, тосковал, а она не пришла. Нет, это не я, - покачал он головой. - Никогда не писал на стенках. И пил с горя, не дожидаясь совета. Я много упустил в молодости потому, что пил с горя. Сынок, ты не пьешь с горя?
- У меня горя не бывает, - сказал Овцын.
- Борис Никитич, почему вы так часто говорите о старости ? - спросила Ксения. - Сколько же вам лет?
- Придем в Ленинград, и стукнет сорок, - скачал Борис Архипов. - Это ли не старость? Интересно, о чем вы, Ксюшенька, будете часто говорить, когда вам стукнет сорок лет?
- О детях.
- Много их у вас будет?
- Много. Две девочки и мальчик.
- Кошмар, - сказал Борис Архипов. - Представляю, сколько будет разговоров.
