— Ты так циничен?
— А ты нет? — в точности повторяя эту интонацию, мгновенно парировал Иван.
По тому, как она отвернулась, резко подняв руки и утопив пальцы в белоснежной пене волос, он понял, что ничего не выйдет, и, сильно испугавшись чего-то, сразу пошел на попятный:
— Нет, ну, не хочешь — как хочешь. Я ведь только...
— Ну отчего же. Я попробую, — неожиданно согласилась она.
И снова посмотрела на него, но только уже не в лицо, а почему-то на руки и плечи. От этого стало не по себе — он вдруг поймал себя на том, что почти видит, как вокруг нее формируется тонкая, словно целлофан, но такая же непромокаемая стена. А она продолжала говорить, задумчиво обращаясь к его рукам:
— Что ж, это даже любопытно... Я попробую, только...
Она резко замолчала.
Иван обернулся.
На пороге кухни стоял Мишка — заспанный, взлохмаченный, с заметными мешками под глазами. Они так нравятся женщинам, потому что делают его похожим на уставшего, разочарованного жизнью романтика. А женщинам ведь только этого и подавай — каждой дуре кажется, что она, и только она способна зажечь давно угасший огонь в этих томных очах!
— Привет. — Его улыбка или то, что в то время называлось улыбкой у Мишки, была обращена ко всем и ни к кому.
— Опять едите?
— Да.
— Нет.
— Иван ест, я курю, — уточнила она и, быстро переглянувшись с Иваном, спросила: — А ты будешь завтракать?
— Буду, — равнодушно отозвался Мишка. Он прошлепал мимо, сонно почесываясь и обдавая их свежим запахом зубной пасты.
— Вот, э-э... — Иван показал глазами на стол, с опозданием заметив, что за интересным разговором съел почти все.
Варя снова засуетилась, повторяя свои недавние действия почти в той же последовательности, что и полчаса назад.
Теперь они вместе смотрели на нее. Иван готов был поклясться, что понимает, что сейчас чувствует Мишка... Действительно, если вчера она больше всего была похожа на угловатого подростка, то этим утром изумляла свежестью кожи, нежностью взгляда, мягкими, уютными очертаниями юной и в то же время женственной фигуры...
Но как она правильно сделала, что согласилась! Она не могла не понравиться и отлично знала это. И Мишка был живой человек. И все-таки он был мужик. У ликования Ивана была конкретная причина — как бы Мишка ни сопротивлялся, как бы ни холил свою паршивую депрессию, Иван твердо знал, что он не откажется от предложенных ему развлечений под предлогом слабости или хандры, если они будут предложены ему Варварой.
— Та-ак-с, сегодня у нас по плану прогулка по городу и ознакомление с местными достопримечательностями — это днем... Вечером — ужин, беседы при свечах, совместное распитие горячего пунша, — бодро объявил он. И, видя, как начинает брезгливо кривиться красивое Мишкино лицо, поспешил добавить, не дав ему времени отказаться: — Я правильно описал схему наших сегодняшних действий, да, Варь?
— Я тут как раз предлагала Ване прогуляться в дворцовый парк, чтобы взглянуть на пень... Вы, то есть ты... Ты ведь составишь нам компанию? — Светским тоном, что так забавно контрастировало с ее непринужденным нарядом, чересчур весело произнесла Варвара и снова добавила в кофе соль, только теперь уже не для Ивана.
— Взглянуть... на пень?
Мишка медленно, как умел только он один, поднял на нее глаза с тяжелыми веками. И этот взгляд из-под густых ресниц мгновенно вернул ей всю вчерашнюю неуверенность. Веселье тут же выветрилось, как плохие духи. Варя смутилась и отвернулась к плите, скрывая чувства...
Кончилось все тем, что она покраснела и уронила солонку.
Солонка не раскололась, но крышка отлетела, и соль со зловещим шипением образовала на полу белесое пятно.
— К ссоре... Тьфу, тьфу, тьфу, не дай бог, — сказал Иван, чтобы хоть что-то сказать.
Потом, когда они курили на балконе, предательски бросив Варвару мыть посуду, он говорил Мишке:
— Потрясающая девочка, да?.. Прямо Багира!
Один их общий знакомый, молодой режиссер, явно пересмотревший в детстве мультфильмов про Маугли, имел привычку всех понравившихся ему женщин называть Багирами. Так что Мишка знал: это — высшая похвала.
— Угу, — сказал Мишка, задумчиво прожигая сигаретой один из миллиона упругих зеленых листочков, что доверчиво повернули к нему глянцевые молоденькие мордашки. — Прическа у нее оригинальная...
Иван теперь приступал к осуществлению своей стратегии с противоположного фланга. И потому отвлеченно заметил:
— Знаешь, а мне что-то перестали нравиться женщины, похожие на женщин...
— Не понял? — оторопело оторвался от несчастного растения Мишка.
— Да просто надоели эти длинноволосые, холеные матрешки... Мне теперь нравятся другие, такие, знаешь... Похожие на мальчишку...
— Аа-а! — Мишка насмешливо скосил на него глаза и принялся за второй листочек. — Ну, она как раз похожа на мальчишку...
— Даже нет, не то чтобы совсем... А такие, у которых есть какой-нибудь дефект...
Мишкин взгляд заставил Ивана быстренько поправиться:
— Ну, не явный, а такой, какой-нибудь... Например, очень маленькая грудь или...
— Очень кривые ноги, очень длинный нос, — продолжил Горелов.
— Нет! Ну, ты ведь понимаешь, что я хочу сказать...
— Понимаю, понимаю... — усмехаясь, закивал он. — С тайным пороком... Маленький недостаток подчеркивает совершенство...
— Вот-вот, что-то вроде этого! — радостно подтвердил Иван.
— Что я могу тебе на это сказать... — Перестав, наконец, мучить растение, Мишка принял вид профессора психологии. — Во-первых, это нездорово, и вообще, не симптом ли?.. А во-вторых, не понимаю, при чем здесь тогда Варвара? У нее ведь не наблюдается никаких физических недостатков. Да и ничто вроде не говорит о наличии тайных пороков...
— Нет, конечно, но... В ней есть что-то... Какой-то надлом...
— Да нет в ней никакого надлома, — раздраженно отмахнулся Мишка.
— Нет, не надлом, сейчас иначе сформулирую — фатальность...
— С ума сошел?! — прозаично перебил Мишка Ивана. — В любой провинциальной барышне до хрена этой «фатальности», только она еще иногда называется по-другому — безысходка!
Решив, что на сегодня достаточно, Иван не стал с ним спорить.
В идеально голубом небе сонно плыли такие же идеально белые кучевые облака. Густо пропитанные солнцем, они были украшены по краям ослепительным золотым контуром.
— Все-таки здесь чудесно... — переменил тему Иван.
И отмахнулся от пушистой пчелы — не вписавшись в траекторию, она внезапно воткнулась в его плечо коричнево-полосатым шариком. Пчела обиженно зажужжала, и он сказал:
— А у тебя не возникло ощущения, что в доме как будто присутствует волшебство?
— Ого! Я как будто слышу романтические интонации в голосе моего циничного друга? — с обидным, хоть и ожидаемым сарказмом отреагировал Мишка.
— Эх-хе... — стараясь не обращать на него внимания, мечтал Иван. — Ну, волшебница здесь уж точно живет... И вообще, от циника слышу!.. Да нет, здесь определенно что-то есть, и это было, когда волшебница еще под стол пешком ходила и сопли вытирала кулаком... Атмосфера-то сказочная, разве не чувствуешь — ты ведь человек искусства?! А вот я это сразу заметил, еще когда в самый первый раз здесь оказался...
Он не успел ответить.
— Эй!! Мы гулять сегодня пойдем? Или как? — послышался требовательно-звонкий голос.
Внизу, под балконом, немного левее сада, Варвара стояла на неширокой дорожке из грязно-белого ракушечника. Уже здесь дорожка начинала неизбежно спускаться к морю. Прикрывая рукой глаза от слепившего ее солнца, Варвара ждала их.
— Ну, пошли, — выбросил очередной окурок Мишка. — Твоя фатальная волшебница зовет.
И они пошли гулять.
Постепенно спустились по неширокой дорожке, что начиналась прямо у дома, миновали обступившие ее с обеих сторон каменные стены, за которыми видны были разнокалиберные домики с одинаково роскошными садами, такими же, как у них.
Они вышли на так называемую «центральную площадь». Здесь их внимание привлек пожелтевшими колоннами с пышной лепниной единственный в городе «зимний» кинотеатр, у входа в который, утопая в насыщенном запахе крымских роз, дрейфовали огромные шахматные фигуры на огромных шахматных досках. Местные старички, реже — одинокие отдыхающие, немногословные служители древнего курортного культа, медленно переставляли их, каждодневно совершая свой обязательный непонятный ритуал.
Оказавшись посередине «центральной площади», Иван и Варвара непроизвольно посмотрели по сторонам — маршрут прогулки мог сейчас повернуть и направо — в сторону дворца и города, и налево — в сторону парка. Они, не сговариваясь, повернули направо. Городок встретил их выгоревшими асфальтовыми дорожками, вдоль которых вольготно расположились разностильные, неухоженные магазинчики, милые в своей нетронутости рыночной цивилизацией. Кисловатый, будоражащий и почти забытый аромат разливного пива робко струился из нескольких открытых ресторанов, смешиваясь с густым, нахально лезущим в нос запахом украинского борща, что поспевал к обеду в пристроенных к ресторанам столовках.
