Короче, данке гут.
Что-то тайное, важное, далеко не всем известное знало благушинское начальство про бывшего городского человека.
– Ты сам посмотри. Под каждым фикусом гора лимонов. Там уже геологические напластования этих лимонов. Никто их не ест.
– Не хочешь пить мой коктейль, ступай к Анисихе.
К самогонщице Виталий не хотел. И ссориться с Павликом не хотел.
Побледневшее в алкоголе колесико лимона, поганое даже на вид, бросил поверх множества таких же, сплошным пластом покрывших корни двух пыльных фикусов.
– Сегодняшние газеты видел?
Павлик понял Виталия по своему:
– Ты что, долг мне принес?
– При чем тут долг?
– Как это при чем? – логика у Павлика тоже была своя. – Пятнадцать рэ все-таки!
– С нарезки слетел! – Виталий со страхом уставился на Павлика. Он никак не мог понять, почему мир еще не перевернулся, если в газетах печатают такие вещи? Вот уж поистине конец света! И наклонился к стойке, заговорил зло, быстро, поглядывая то на Павлика, то на мужиков, тонущих в клубах крепкого дыма: – Мы тут, Павлик, корячимся с тобой на краю земли, в болотах, в комарах, понимаешь, а настоящая жизнь где? Вот нейтронную бомбу изобрели, извели такие деньги, что ее теперь взрывать страшно. Сибирские реки собираемся поворачивать на юг к хачикам. Продовольственная программа, сухой закон, гласность, все в мире кверху ногами, а мы твои лимоны должны жрать в «Ветерке»!
– Уж лучше в «Ветерке», чем в камере.
– Так и собираешься всю жизнь обслуживать алкашей?
– А что, есть варианты?
Виталий напрягся:
– Есть! Конечно, есть! Сам читал сегодня. Народные депутаты в Москве, – он нехорошо глянул в задымленное чрево «Ветерка», – приняли Закон о кооперации! Вроде как снимаются теперь все ограничения на зарплату. То есть такой умный человек, как я, может теперь трудиться сразу в нескольких организациях и всего с одной трудовой книжкой. Доходит до тебя? И ОБХСС не накатит, – особенным шепотом подчеркнул Виталий. Тупость Золотых Яиц его бесила.
– Какая кооперация? Мы же коммунизм строим.
«Коммунизм»! – негромко выругался Виталий. – При чем тут коммунизм. Его можно достигнуть разными путями. Я, например, всю жизнь мечтал о настоящем деле. О своем деле! Домовыми пробовал торговать. – Так разнервничался, что схватил бутылку и без разрешения плеснул в свой стакан водки: – В Томск надо ехать!
– Зачем? – все еще не понимал Павлик.
– Ты что, правда спрыгнул с ума? – Виталий злобно и весело покрутил головой, будто впервые увидел в душном зале потных, прокуренных, обмывающих получку мужиков. – Мы же с тобой мечтали зарабатывать!
– Не могу я ехать.
– Почему?
– По кочану! – разозлился Павлик. – Чего объяснять? Я без разрешения выехать из села не могу.
И закурил.
Курил он болгарские сигареты, чем тоже гордились благушинские мужики. – «Во, смотри! Пятьдесят копеек пачка! Дает Золотые Яйца! Отправить его куда подальше, хоть измерять длину Китайской стены!» – С уважением поглядывали на Павлика, рвали вяленую рыбу руками. Пахло в «Ветерке» плохим табаком и влажными опилками, которыми посыпали пол. Из дыма вырисовывалось опухшее лицо почтальона Гоши Горина. Хорошо учился, с некоторым огорчением подумал Виталий. Мог навсегда заполучить литературный бюст (Карла Маркса) имени поэта Пушкина, да ума нет, бросил школу. Теперь возит почту, назём, щебенку, дрова. Что укажут, то и возит. А сколько бы ни горбатился, хоть сутки напролет, нарядов на сумму, большую, чем ему положено, все равно не закроют.
Гоша из дыма загадочно подмигнул Виталию.
Утром среди привезенной почты Гоша нашел два письма.
Для учителя. Но куда спешить? Прочел, подержав конверты над паром. «Теперь только истинные патриоты, – писал сыну Колотовкин-старший, профессор, – спасут страну!» А в другом письме какая-то девица плакалась на судьбу и летом собиралась ехать на Алтай искать Шамбалу.
Лучше бы утопилась.
Гоша не любил бывшего учителя.
За что такого любить? В школе хотел чугунный бюст подсунуть, как на могилу. Теперь девица едет искать какую-то Шамбалу. Что за дела? Наверное, хочет сладкими губками присосаться к государству, сучка. Я это письмо Ляльке подброшу. Как бы перепутаю адреса. В нашем непростом почтовом деле такое случается. Пусть Лялька порадуется связям своего дурака. Наклонился к скотнику Вешкину доверительно:
– Вот никому не верю, Федор.
– Эт-т-та правильна, – блеснул скотник недорогими зубами.
– Для меня главное – простые люди. Я простым людям радость несу, всякие приятные известия.
– Эт-т-та правильна.
– Если б ты только знал! – Гоша замешкался, показывая, как глубоко он переживает нахлынувшие на него чувства. – Если б ты только знал! Ведь твои дети тоже учатся у Колотовкина?
– П-п-правильна.
– Ну, так вот. Хорошему не научит.
– Эт-т-та правильна, – протянул скотник, но насторожился. Учителя он уважал, а Гошу считал пустяковым человеком. – Эт-т-та почему?
– Мало знает.
– Ну? – искренне удивился Вешкин.
Гоша нагнулся и доверительно поманил дикого скотника кривым пальцем с черным отбитым ногтем. Вешкин соответственно пригнулся к грязному столу. Закатный солнечный луч, падавший со стороны широко распахнутых дверей, сразу, как рентген, насквозь просветил мохнатое ухо скотника.
– А вот рассуди, – забормотал Гоша, теряясь в собственных сложных мыслях. – Ты день-деньской ворочаешь навоз, я вожу трактор. Так? Ты быков растишь, я приношу людям радость. Так? А этот Колотовкин? Да он все за книжкой. Он барин, видите ли. А у меня тоже образование. Ну, пусть неполное среднее, все равно. Он запутался. Наверное показалось ему, что он уже не разговаривает со скотником дружески, а ссорится с ним, потому что вдруг выдал: – Чего ты рожу воротишь в сторону?
Ничего плохого сказать не хотел, а скотник обиделся. Одним ударом поверг почтальона на пол. И оказалось, что в «Ветерке» чего-то такого уже ждали. Никто впрямую не задумывался о драке, просто говорили о печальном, и вдруг такое.
Через секунду дрались все!
Плотник Савельев, цепкий, как клещ, вцепился в Виталия, обхватил за пояс и уже ни на секунду не отпускал. Виталий – в гущу драки, и плотник на нем. Виталий – упадет, и Савельев упадет с ним. Как пристегнутый. Хорошо, Павлик Мельников обратил внимание и тяпнул плотника деревянным молотком.
Услышав шум, набежали бабы.
Голося и ругаясь, повели мужиков по домам, а кто сам ушел.
Некоторые не расплатились за коктейль, взятый для маскировки, таких Павлик аккуратно переписал в специальную книгу. Явился и участковый, солидно поскрипел ремнем, присел в стороне, ожидая, чем закончится драка. В драке всегда много неопределенного, поэтому участковый не торопился, курил, пока не остались на полу «Ветерка» скотник Вешкин, почтальон Гоша да находчивый плотник Савельев. Лежали смирно, не шевелясь, как битая птица.
– Кого заберешь? – деловито спросил Павлик.
– Да мне все равно, – зевнул участковый. – Кого укажешь, того и заберу. Ты их там не поубивал молотком?
– Да ну, – отмахнулся Павлик. – Деревянный молоток-та.
И начал приводить стойку в порядок. А Виталий кинулся помогать – не терпелось наедине поговорить о кооперации. Но в проеме дверей вдруг образовалась маленькая фигурка.
– Люська? Ты чего тут?
– Я тетрадки принесла с записями.
Глаза у Люськи были застывшие. Она стояла на пороге разгромленного «Ветерка» и будто не замечала поверженных. Смотрела на поломанные столики, на перевернутые стулья и будто не замечала повергнутого в мокрые опилки отца.
– Зачем сюда-то принесла?
– Так сегодня же получка, – страдающе ответила Люська. – А в день получки куда люди идут? Сами же утром сказали.
– Что я там такое сказал?
– Ну, это… Что конец света…
Виталий мрачно забрал у Люськи тетрадки.
Он уже видел, что за приоткрытой дверью робко переминаются Ленька и Герка – все малое вешкинское отродье. Переминаются, сопят, сплевывают, смотрят в глубину прокуренного грязного «Ветерка», как в другой сумеречный, но интересный мир. Вырастут, сами придут.
Спросил сердито, не глядя на участкового:
– Отца заберете?
– А то!
Быстро и слаженно (видно, что не в первый раз) Ленька, Герка и Люська, все сразу, как муравьи, подхватили громоздкого скотника и поволокли в сгущающиеся сумерки.
– Бросили бы по дороге, – сплюнул Павлик. – Смотришь, почтальон раздавил бы его своим трактором.
Виталий не ответил.
Верхней в стопке лежала тетрадка Элки Шишкиной.
Почерк у Элки округлый, выполнено опрятно. Ничего за день в селе не случилось, сообщала она. Тухлое место село Благушино. Когда отец вернется, мы с ним уедем хоть в Рядновку. Там никаких этих поганых «Ветерков» нет, а есть только маленькая пасека. Говорят, что болотная медовуха не опасна, ее можно пить до жопы. Я весь день приглядывала за селом, сообщала Элка, да что в таком селе может случиться? Ну, зацвела в бочке вода, так по жаре и не такое бывает. Ну, запах из водовозной бочки, как из «Ветерка». Привычное дело. Я когда вырасту, сообщала Элка, стану астрономом. В небе говна нет. А отец к тому времени не вернется, сама его найду. Вот тогда и наступит конец света.
