-. ., - сказал я.
— Ах, Калифорния! — сказал Фостер.
Фостер настоял на том, чтобы донести нашу сумку до фургона. Рассветало, солнце наполовину взошло. Фостер по обыкновению потел в своей майке, хотя нам утро показалось довольно зябким.
За все годы нашего знакомства с Фостером я никогда не видел, чтобы он не потел. Видимо, оттого, что у него такое сердце. Я всегда был уверен, что сердце у него большое, как канталупа, а иногда перед сном даже размышлял о его размерах.
Однажды сердце Фостера явилось мне во сне. Оно ехало на лошади, лошадь входила в банк, а банк сталкивался с облака. Я не видел, что именно сталкивает банк с облака, но странно — что же может сталкивать банк с облака, когда внутри него сердце Фостера, и оно падает мимо неба.
— Что у вас в этой сумке? — спросил Фостер. — Она такая легкая, что там, наверное, вообще ничего нет.
Он шел за Вайдой, которая вела нас вперед с восхитительной неловкостью — такая совершенная и прекрасная, что место ей вообще не с нами, а одной, в каком-то ином созерцании духа или на верхушке стремянки, по которой звери карабкаются к богам.
— Не лезь в наши секреты, — сказала Вайда, не оборачиваясь.
— Хочешь как-нибудь навестить мою ловушку для кроликов? — спросил Фостер.
— И стать твоею зайкой? — спросила Вайда.
— Ты это, наверное, уже слышала, — сказал Фостер.
— Я слышала все.
— Ну еще бы, — сказал Фостер, начисто промахиваясь мимо неба.
Вайда знакомится с фургоном
На тротуаре валялись клочки пустой белой бумаги — остатки вчерашней женщины. Выглядели они ужасно одиноко. Фостер поставил нашу маленькую сумку в фургон.
— Сумка — в фургоне. Ты точно знаешь, как им управлять? — сказал Фостер. — Это фургон.
— Да, я умею водить фургоны. Я умею водить все, у чего есть колеса. Я даже на аэроплане летала, — сказала Вайда.
— На аэроплане? — переспросил Фостер.
— Да, в Монтане несколько лет назад. Было здорово.
— Не похожа ты на летчицу, — сказал Фостер. — Черт, да несколько лет назад ты еще лежала в люльке. Может, ты летала на плюшевом медвежонке?
— Не волнуйся так за свой фургон, — сказала Вайда, возвращая разговор с небес на землю.
— Веди его осторожно, — сказал Фостер. — У этого фургона свой норов.
— Он в хороших руках, — сказала Вайда. — Господи, ты со своим фургоном почти такой же ненормальный, как он со своей библиотекой.
— Черт! Ну ладно, — сказал Фостер. — Так, я рассказал вам все, что нужно, а теперь поезжайте. Я остаюсь здесь и пока вас не будет смотрю за дурдомом. Воображаю, как будет весело, если тут все такие, как вчерашняя дамочка.
На земле белели клочки бумаги.
Обхватив нас с Вайдой руками, Фостер очень дружелюбно и утешительно обнял нас, словно пытаясь этими руками сказать, что все будет в полном порядке, и вечером мы увидимся.
— Ладно, ребятки, удачи вам.
— Большое спасибо. — Вайда повернулась и чмокнула Фостера в щеку. Прижавшись щекой к щеке, они героически выглядели отцом и дочерью — в том классическом стиле, который довел нас до этих самых лет.
— Влезайте, — сказал Фостер.
Мы влезли в фургон. Мне вдруг стало ужасно странно снова находиться в машине. Металлическая яйцовость фургона очень удивила меня — будто мне в известном смысле пришлось заново открывать для себя Двадцатый Век.
Фостер стоял на обочине, пристально глядя, как Вайда справляется с рычагами управления.
— Готов? — спросила она, обернувшись ко мне с полузаметной улыбкой.
— Ага, давно я в машину не садился, — сказал я. — Прямо машина времени.
— Я знаю, — сказала она. — Ты не волнуйся. Я знаю, что делать.
— Хорошо, — ответил я. — Поехали.
Вайда завела фургон, точно была рождена для приборной доски, руля и педалей.
— Хороший звук, — сказала она.
Фостеру понравилось, что ей все удалось, и он кивнул ей, как равной. Потом махнул — "путь свободен", Вайда выехала на этот путь, и мы отправились к доктору Гарсии, ждавшему нас в тот же день в Тихуане, Мексика.
Я уже забыл, как улицы Сан-Франциско добираются до автострады. На самом деле, я вообще забыл, куда бегут улицы Сан-Франциско.
Удивительно было снова оказаться снаружи, снова ехать в машине. Прошло почти три года. Боже мой. Когда я пришел в библиотеку, мне было двадцать восемь, а теперь мне тридцать один.
— Что это за улица? — спросил я.
— Дивизадеро, — сказала Вайда.
— Ах, да, — сказала я. — Действительно Дивизадеро.
Вайда посмотрела на меня очень сочувственно. Мы остановились на красный свет рядом с местом, в котором продавали летучих цыплят и спагетти. Я и забыл, что существуют такие места.
Вайда отняла руку от руля и похлопала меня по колену.
— Мой бедный маленький отшельник, — сказала она.
На Дивизадеро мы увидели человека — из садового шланга он мыл окна в похоронной конторе. Струей воды он поливал окна на втором этаже. Ненормальное зрелище — в такую-то рань.
Затем Вайда свернула с Дивизадеро и поехала вокруг квартала.
— Оук-стрит, — сказала она. — Помнишь Оук-стрит? Она выведет нас на автотрассу, а потом — до самого аэропорта. Ты же помнишь аэропорт, правда?
— Да, — ответил я. — Но я никогда не бывал в самом аэроплане. Я ездил туда с друзьями — это они улетали на аэроплане, но это было много лет назад. Аэропланы хоть как-то изменились?
— Ох, милый мой, — сказала Вайда. — Когда все это кончится, я вытащу тебя из библиотеки. Мне кажется, ты просидел там достаточно. Пусть поищут кого-нибудь другого.
— Не знаю, — сказал я, пытаясь сменить тему. Я заметил негритянку — она толкала по Оук-стрит пустую тележку из магазина "Сэйфуэй". Уличное движение вокруг нас было очень хорошим. Оно одновременно пугало и возбуждало. Мы ехали к автостраде.
— Кстати, — спросила Вайда. — На кого ты работаешь?
— В смысле? — сказал я.
— В смысле, кто оплачивает счета твоей библиотеки? — сказала она. — Кто платит деньги за то, чтобы она работала? Кто несет расходы?
— Никто не знает, — сказал я, сделав вид, что это и есть ответ на вопрос.
— Как это — никто не знает? — спросила Вайда. Не сработало.
— Время от времени Фостеру присылают чек. Он никогда не знает, когда получит его, и сколько денег там будет. Иногда присылают слишком мало.
— Кто? — Вайда не собиралась отступать.
Мы остановились на красный свет. Я попробовал зацепиться за что-нибудь взглядом. Мне не нравились разговоры о финансовой организации библиотеки. Мне не нравилось думать о библиотеке и деньгах одновременно. Но увидел я только негра, который еще в одной тележке развозил газеты.
— О ком ты говоришь? — спросила Вайда. — Кто несет все расходы?
— Фонд. Мы не знаем, кто за ним стоит.
— Как называется этот фонд? — спросила Вайда.
Наверное, этого оказалось недостаточно.
— "Американское Навсегда Итд.".
— "Американское Навсегда Итд.", — повторила Вайда. — Ничего себе! Похоже на игры с налогами. Кажется, твоя библиотека — чей-то способ не платить налоги.
Теперь Вайда улыбалась.
— Не знаю, — сказал я. — Я знаю только то, что я должен там быть. Это моя работа. Я должен там находиться.
— Милый, я думаю, тебе следует найти себе другую работу. Ты же хоть что-то умеешь?
— Я много умею, — сказал я, слегка обидевшись.
В этот момент мы выломились на автотрассу, мой желудок вспорхнул стаей птиц и змей, запутавшихся у них в крыльях, и мы влились в поток американского моторизованного сознания.
После стольких лет это было страшно. Я чувствовал себя динозавром, которого выдернули из могилы и заставили бегать наперегонки с автострадой и ее металлическими плодами.
— Если ты не хочешь работать, милый, — сказала Вайда, — я смогу содержать нас, пока тебе этого не захочется, но ты должен выкарабкаться из этой библиотеки как можно скорее. Это место тебе уже не подходит.
В окно я увидел знак: курица держит гигантское яйцо.
— Я сейчас совсем о другом думаю, — сказал я, пытаясь уклониться от темы. — Давай поговорим об этом через несколько дней.
— Неужели тебя беспокоит аборт, милый? — сказала Вайда. — Нге волнуйся, пожалуйста. Я вполне доверяю Фостеру и его врачу. А кроме этого, сестра в прошлом году делала в Сакраменто аборт и на следующий день уже пошла на работу. Небольшая усталость и только, так что не волнуйся. Аборт — довольно простая штука.
Я повернулся и посмотрел на Вайду. После этих слов она не отрывала глаз от дороги, мы с ревом неслись по автостраде прочь из Сан-Франциско, мимо Потреро-Хилл, к самолету, который в 8:15 должен был поднять нас над Калифорнией и в 9:45 опустить на землю в Сан-Диего.
