Но никаких известий о пожаре не поступало, и немцы продолжали праздновать взятие русской столицы.
А с немецкой стороны подоспело сообщение, что и Ленинград тоже пал.
В первых числах ноября Гитлер, находясь в своей ставке «Волчье логово» в Восточной Пруссии, занимался любимым делом – коллективно обедая с ближайшим окружением, без устали вещал.
Один из постоянных участников этих застолий, Альберт Шпеер, позже нашёл меткое определение патологической страсти фюрера к произнесению монологов, казавшихся самому Гитлеру верхом мудрости и красноречия. Эта мания была определена Шпеером как «речевой эгоизм» – «Redeegoismus».
И действительно, Гитлер совершенно не был способен к тому, чтобы слушать кого-либо. Он любил говорить один и слушал только самого себя.
– Итак, господа, как мне известно, бои идут на улицах русской столицы. Ещё немного, и Кремль будет захвачен! Сталин и всё его трусливое окружение бежали в запасную столицу, город Куйбышев, расположенный на Волге. Туда же отправились дипломатические представительства иностранных государств. Одновременно войска нашего доблестного вермахта и отборные части СС в эти самые часы входят в Ленинград! Так что и северная столица русских варваров в наших руках.
– Слава Богу! – позволил себе воскликнуть генерал Йодль.
– Слава нашей партии! – сердито поправил его Гитлер. – Кстати, я давно хотел подчеркнуть, что мы правильно делаем, не вступая в сговор с нашими попами. Мы давным-давно покончили с молебнами в войсках. И пусть меня отлучат от Церкви и даже предадут проклятию! Я согласен. Нам слишком дорого может обойтись заигрывание с религией. Стоит добиться великих успехов, как попы тотчас закудахчут, что это, мол, благодаря их благословению и Божьей милости! И извольте тогда раскошеливаться на церковные нужды. А нам никто не предъявит никаких счетов! Мы сами добились своих великих целей! Россия – самое ханжеское государство в мире. Там всегда всё было построено на церковных обрядах. И тем не менее история всегда щёлкала их по носу. Они молились – а Наполеон разгромил их при Бородино и сжёг их столицу. Молились – а англичане и французы задали им перцу в Крыму! Отчего-то молитвы ста сорока миллионов русских во время войны с японцами принесли куда меньше пользы, чем молитвы гораздо меньшей по численности японской нации. Ха-ха. А потом и мы изрядно намяли им бока в годы мировой войны. Но даже и внутри страны русские попы не могли обеспечить надёжность – они прозевали появление большевизма! Когда большевики создали собственное, довольно сильное государство, русская Церковь примазалась к ним. Какая пошлость! Когда мы достаточно поэксплуатируем русских попов для привлечения на нашу сторону населения России, я хладнокровно прикажу их всех перевешать. Их символом станет не крест, а виселица! Величественная картина! Грандиозный Московский Кремль, а вокруг него на стенах болтаются бородатые попы!
Когда Лейббрандт и Фрайгаузен уехали, несколько немецких офицеров и обе связистки остались на той половине дома, которую выделил им отец Александр. Еве так и пришлось жить дальше при старушке Медведевой. Отец Александр по два-три раза на дню туда захаживал.
В первых числах ноября наступила зима. Резко похолодало и пошёл снег. Матушкин котик, промёрзнув, вернулся в дом.
– Слава Богу, – радовалась Алевтина Андреевна. – Значит, теперь и Москву не отдадут.
– Какая же тут логическая связь? – удивлялся отец Александр.
– Просто я так загадала.
– Загадала! А еще жена православного священника! Гадания – грех.
Устав ждать сообщений о пожаре Москвы, отец Александр с головой ушёл в новую заботу. В пятнадцати верстах от села Закаты в месте, красноречиво называющемся Сырая низина, немцы устроили концлагерь для советских военнопленных. Возобновили тут торфоразработку. С наступлением внезапных холодов страдания заключённых лагеря удвоились.
Батюшка поехал туда и увидел страшную картину. Бараки совсем не отапливались, а многим заключённым, которым не хватило места в бараках, и вовсе приходилось существовать под открытым небом. Многие умирали, не выдержав суровых испытаний, и отец Александр видел, как волокут мёртвого – за ноги, руки и голова болтаются…
Немец принёс свёклу, держал её за пышную ботву. Крикнул узникам:
– He sie! Das Lied gib!
– Эй вы! Пезню давай! – перевёл другой немец.
Узники молча и с ненавистью смотрели на него, сжимая губы.
– Не понимай? Пезня! Пезня! – повторил немец.
В ответ ему было молчание.
– Also, und der Striche mit Ihnen! Die Viehe![5] – выругался немец и швырнул свёклу пленным, те стали хватать и есть свёклу сырую, вместе с ботвой.
Пошёл дождь, узники подставляли под него ладони и слизывали с ладоней дождевую воду. Кто-то стал кашлять, и по всему лагерю покатился болезненный надрывный кашель.
– Продовольствие, вещи, медикаменты… – садясь на велосипед, бормотал отец Александр, будто он был виноват в их бедствиях. Вскоре вместе с дождём повалил мокрый, крупный снег.
Вернувшись домой, бледный как смерть отец Александр с горечью делился впечатлениями со своими прихожанами.
– Нам надо взять шефство над лагерем в Сырой низине, – говорил он. – Всё с себя отдать, самим ходить голодными, но помочь. Иначе они там все перемрут. Я буду добиваться. Пускай лишнюю проповедь прочту о пользе германского нашествия – авось Господь простит меня, многогрешного, после смерти, а перед советской властью, если надо будет, и при жизни потом отвечу.
Его не покидала уверенность в том, что немцев рано или поздно разобьют, что их армия, подобно наполеоновской, пойдёт по старой Смоленской дороге оборванная и голодная, а партизаны из лесов будут её добивать.
В молитвах священник постоянно обращался к своему небесному покровителю:
– Моли Бога о нас, святый благоверный княже Александре, Отечества избавителю и сохранителю, солнце земли Русской, яко мы усердно к тебе прибегаем, скорому помощнику и молитвеннику о душах наших. Дай знак, милый Александр Ярославич, как там Москва, громят ли немца твои потомки, аки же и ты громил его, супостата, на Чудском озере?
Но святой благоверный князь покуда не давал знака, и отец Александр оставался в тягостном неведении.
А в Москве, вопреки демагогии Гитлера, никаких боёв не происходило. Дальше Шереметьево немцам приблизиться не удалось.
Наступили ноябрьские праздники. Павел Судоплатов получил приглашение на торжественное заседание шестого ноября и праздничный военный парад седьмого.
Торжественное заседание проходило не в Большом театре, как до войны, а на платформе станции метро «Маяковская». С одной стороны платформы замер поезд, двери его были открыты, а в вагонах поставили столы с бутербродами и разными напитками. Впрочем, всё выглядело довольно скромно…
На другой путь подали поезд с правительством. Сталин вышел из вагона в сопровождении Маленкова и Берии. Маленков обратил внимание Сталина на Судоплатова, и тот кивнул Павлу Анатольевичу, из чего можно было сделать вывод, что вождь полностью осведомлён о его работе.
Члены Политбюро прошли в тот конец платформы, где располагались президиум и трибуна. Председатель Моссовета Пронин открыл заседание, а затем полчаса выступал Сталин. Говорил уверенно, без тени волнения. Никаких сомнений в том, что в ближайшие дни враг будет отброшен от Москвы. Ни единого слова о том, что правительство может перебраться в запасную столицу на берега Волги, в старинную Самару, ныне город Куйбышев.
Слушая его, Судоплатов чувствовал, как полностью исчезла, растворилась неуверенность в завтрашнем дне. В том, что рано или поздно Советский Союз одолеет фашистов, он и до этого был убеждён, но что не сдадим Москвы – сомневались многие. Теперь же было ясно – древнюю столицу государства Российского Гитлеру, в отличие от Наполеона, не видать!
После заседания, проходя мимо Судоплатова, Сталин снова кивнул ему, улыбнулся и мимоходом проронил:
– Товарищ послушник.
И пошел, не оглядываясь.
На другой день стужа ярилась, снег валил и валил, и это давало надежду: немецкие лётчики не прилетят бомбить Красную площадь, по которой шли войска и уходили прямо на фронт. На пропуске у Судоплатова стоял штамп: «Проход всюду». Это означало, что он может даже подняться на трибуну Мавзолея и находиться рядом с самим Сталиным!
Перед парадом к Павлу Анатольевичу подошли Берия и Меркулов.
– Товарищ Судоплатов, – сказал Берия. – Будьте начеку.
– Если что-то чрезвычайное, немедленно поднимитесь на Мавзолей и доложите, – добавил Меркулов.
– Мы поддерживаем постоянную связь со штабом бригады, которая держит оборону на подступах к Москве, – доложил Судоплатов.
Но подниматься на Мавзолей ему не пришлось. Конечно, хотелось бы несколько минут постоять там, рядом с великим Сталиным, взирая на то, как сквозь густой снег, сурово печатая шаг, идут и идут полки на защиту столицы. Но для такого демарша нужен был какой-то тревожный повод, а его так и не представилось.
