— Как только вылечусь — ноги моей здесь не будет! — грозила Света.
— Которой, правой или левой? — шутливо пеняла Люба.
Но, как обычно, не могла сдержаться, чтобы жарко не высказать свое мнение. — Светка, что за снобизм? Ты такая же, как и они.
— Сравнила меня и этот зоопарк.
— Рузвельт тоже на инвалидной коляске ездил.
— Ну, если миллионер, я согласна, — стрельнула глазами Света.
— Не миллионер, а президент США.
— О-о! Президент Америки? — ликовала Света. — Вот бы познакомиться. — Она поблудила языком в приоткрытых губах. — Ла-ла-ла!
— Ой, Светка, не могу, — захохотала Люба. — Он же умер давно. Еще известным инвалидом был Артдольф Фарфлер из…
— Тоже умер?
— Ага.
— Все, можешь не рассказывать, — отмахнулась Света. — Еще покойниками голову забивать! Я — спинальница, а не калека. Вот увидишь, замуж выйду только за ходячего.
Люба было категорически не согласна с высокомерным отношением Светы к своим товарищам по судьбе. Сторониться таких же, как ты, все равно что скрывать от гостей свою бабушку в платочке. Или стесняться своей страны. Но насчет «любит или маньяк» Света, несомненно, была права.
— А если ты встретишь человека на инвалидной коляске, который тебя полюбит? — пытала Люба подругу.
— Еще чего! Две коляски в квартире! Будем как слоны на танкодроме сталкиваться. А если я упаду? Кто меня поднимет?
— Ты ищешь в замужестве выгоды?
— А что я должна в нем искать?
— Любовь, — убежденно сказала Люба.
— Знаешь, Любка, в чем твоя ошибка? Ты хочешь спрятаться от жизни.
— Я? Спрятаться?
— Да! Среди этих, — Света изогнула руки в кистях, изображая церебральника — тебе легче быть первой. Стройная, красивая, почти здоровая, слюна не течет, говоришь внятно. А ты попробуй стать первой среди ходячих! Боишься?!
Папа точно так же говорил перед всероссийскими соревнованиями детей-инвалидов, вспомнила Люба.
— Если хочешь показать самый высокий результат, на который ты способна, вставай в пару с самым сильным физкультурником, — наставлял Геннадий Павлович. — Что толку тягаться с тем, кто слабее? Ну придешь первая чисто внешне, обгонишь черепаху, а время-то покажешь так себе. Первой среди слабых быть, какой интерес? Тянись за сильным противником, Люба!
Выходит, права Света?
Из задумчивости Любу вывел Светин толчок.
— Девочки, привет! — к ним ехала дама со стоп-сигнальным маникюром, вспененными химией волосами и надетой на лоб плетеной из лыка повязкой. Обесцвеченный курдюк на голове западал на один бок шапкой пивной пены.
«Ангелина», — смекнула Люба.
— Как с любовью? — словно подслушав их разговор, весело потребовала отчета троемужница и поправила браслет из бересты и бисера.
— Одни маньяки, — засмеялись Люба и Света.
— Ничего, все лучшее у нас еще впереди! — бодро заверила Ангелина и порулила к выходу. — Покурить не хотите?
— Я не курю, — призналась Люба.
— Зря! — крикнула от дверей Ангелина. — Там такой вохровец у меня сигаретку стрельнул у ворот! Пойду, назначу свидание, пока муж не видит.
После ужина они вернулись в свою комнату, нарядиться к вечеру.
— Света, ты права.
— Насчет Ангелины?
— Насчет того, что первой надо стать среди тех, кто сильнее тебя. Тогда это действительно будет победа.
— А я что говорю? Всех ходячих баб распинаем и выйдем замуж за крутых богатых мэнов!
— Кто про что, а курица про просо. А если богатый, но не крутой?
— Фермер что ли? Не-е! Навоз в какой-нибудь дыре месить?
— Света, а ты чем ходячих распинывать собираешься? Руками?
— Вот чем! — Света потрясла пышной, как восточная свадьба, грудью. — Впечатляет?
— Слов нет, — безоговорочно согласилась Люба, печально оглядев свои обезжиренные молочные железы. — А если твой богатый муж умрет?
— Чего это он умрет? Сплюнь!
— Я к примеру!
— Любка, давай без примеров. Тем более таких дурацких.
— А как ты думаешь, — не отставала Люба. — О чем мечтают те, кто может ходить?
— Полежать спокойно.
Люба фыркнула от смеха.
— Светка, я серьезно.
— Я тоже. Дай лак.
— Который? Ходячие, наверное, мечтают изменить мир в лучшую сторону?
— Сиреневый. Ага, спят и видят ноги до задницы топтать.
— Если бы я могла ходить, я бы подходила к каждому человеку и говорила: «Вы знаете, что очень счастливы? — Я?! — Да, ведь вы можете ходить. — Действительно! Что же мне теперь делать? — Идите и расскажите каждому, кого встретите, что он тоже уже счастлив».
— Люба, у тебя, случайно, не температура?
— Нет, ты послушай. Идите, и рассказывайте каждому, кого встретите, что он забыл о том, что счастлив. Человек ведь все помнит, просто иногда забывает. Он забыл, что родился счастливым…
— Любовь, попей водички холодной.
— Я так хочу помочь людям вспомнить, что когда-то давно они сунули свое счастье в комод, припрятали на черный день, чтоб никто не украл, и забыли про него. А ведь счастье может обесцениться, как спрятанные деньги. На нем будет слишком много нулей.
— Уймись, — попросила Света. — Хотя насчет денег ты права. Нечего их беречь, надо тратить! У тебя сколько? На бар хватит?
— Хватит, — задумчиво ответила Люба.
Холл встретил отдыхающих свежевскинувшимся лозунгом «Здоровый гражданин — здоровая страна!» Под лозунгом стояла воспитатель санатория. Судя по удовлетворенному лицу, лозунг был ее рук делом.
Люба и Света переглянулись.
— Видела праздничный призыв? — съязвила Света. — А парализованный гражданин — парализованная страна. Понимаешь, кто мы для ходячих? ДЦП на теле родины.
— Света, она ведь без задней мысли. Не имея в виду присутствующих. Это просто так говорится, — попыталась объяснить инициативу воспитателя Люба, но смолкла.
— Вот и иди к ней, проверяй свою теорию, забыла эта дурра о своем счастье или, наоборот, слишком хорошо помнит? И поэтому нам намекает: помните свое место, безногие?
Люба подъехала к воспитателю.
— Извините.
— Да?
— Вы счастливый человек!
— Возможно, — понадеялась избежать разговора с больной убогой девочкой воспитатель.
— Нет, вы — счастливая! Потому что можете ходить.
— Да-да, — вдруг обрадованно встрепенулась воспитатель, забыв про мужа, пропившего на той неделе ковер и электронный будильник.
— Вы можете прийти, уйти.
— Да-да, — просветленно сказала воспитатель, вспомнив про ковер и будильник. — Уйти от мужа.
— Или прийти к нему. А мы, инвалиды, нужны, чтобы все время напоминать вам о вашем счастье. Уже поэтому мы не обуза нашей стране.
Воспитатель вспыхнула и поглядела на лозунг.
— Я совсем не то имела в виду.
— А получилось — то, — с печальным вздохом сказала Люба.
— Но что же нам написать? Главврач распорядился наглядную агитацию…
— Санбюллетень можно, — встряла Света. — «Гонорея — болезнь грязных рук».
Люба сделала большие глаза. Но воспитатель не заметила иронии:
— Согласна, бюллетень можно. Только про венерические заболевания в кожном корпусе вешают. Что же у нас повесить?
— Колеса коляски — колеса фортуны? — предложила Люба.
— Как-то не совсем в ритме эпохи, — засомневалась воспитатель. — Особенно, фортуна. У наших граждан не фортуна, у них — судьба, общая со всей страной. Мы ж не в Америке какой-нибудь, да? А «колеса судьбы» получается, вроде как перемелют.
Воспитатель поморщилась.
— Ладно, я подумаю. А это транспарант уборщица сейчас снимет.
Люба победоносно поглядела на Свету и поехала искать, кому бы еще рассказать о его ходячем счастье?
До конца санаторной смены произошло много приятных событий. Люба съезжала по бетонной тропинке, специально залитой в море для спуска колясок. Съезжала не одна, а с Романом, парализованным после ранения. Он держал ее руку, она взвизгивала, когда коляски врезались в волны.
«Кому любовь, а кому ржавчина, — бубнила коляска, пугаясь соленой воды, но не перечила вслух. Пусть Любушка с мальчиком подружится, поцелуется разок. Пару раз, когда Люба чересчур уж страстно пела Роману свои песни, коляска не выдерживала. — Ты люби, Любушка, кто тебе не дает? Только не влюбляйся».
Роман, еще год назад бодро топавший в кроссовках, а затем в солдатских берцах, страдал от внезапного бездвиженья. Чтобы поддержать его, Люба придумала разучить на колясках танец. Что-нибудь латиноамериканское, ламбаду. Они репетировали две недели и на прощальном концерте самозабвенно станцевали «мамбу». Никто не знал, сколько раз Люба опрокидывалась на пол, прежде чем научилась ловкому па: она, Люба, с волнующим взглядом проезжает мимо Романа, резко возвращается задним ходом, отчего стремительно разворачиваются вперед малые колеса, и склоняет к нему полное страсти лицо и загорелые плечи.
